Папа лежал на диване и молчал. За целый день он не произнес почти ни слова. Только курил, одну сигарету за другой. (иллюстрация слева — Алексей Вепхвадзе. Автопортрет. 60-е годы 20 века)

Его состояние вызывало беспокойство в семье. Настроение молчания и замкнутости охватило всю семью. Дедушка не комментировал ничего и как обычно продолжал молча работать. Бабушка будучи в плохом настроении все так же продолжала печь и работать по хозяйству. Мама смотрела на папу и переживала за него. Я не мог терпеть это состояние и спрашивал всех, что же все-таки произошло. Мама коротко мне ответила: «Картину не приняли»

Хотя и папа и дедушка писали много работ, среди которых подавляющее большинство были картины, но картиной называли дома только одну, которую папа писал около пятнадцати лет. Начал он ее писать три года спустя после окончания Ленинградской Академии Художеств. Как он громко сказал в одном своем интервью: «Я вернулся в Тбилиси, чтобы работать для моей Родины».

Замысел написать подобную картину у него появился еще во время учебы в академии, где он сделал первые кроки. Сколько я себя помню у папы в мастерской стояла на мольберте эта картина,, и он время от времени, писал ее, внося изменения, выписывал, а конца ей не было. Картина была солидных размеров, три на пять. Писалась она на репинском холсте и стояла, специально для нее сделанном по заказу мольберте. Композиция была многофигурная, трехплановая и действие картины происходило в интерьере. За все годы работы над картиной она потерпела много изменений, но все время…

Эскизы к картине

…становилась лучше и лучше. Картина представляла исторический сюжет и если попытаться ее вкратце и примитивно описать, то это была, как я говорил, многофигурная композиция, изображающая великого грузинского поэта 13 века Шота Руставели, читающего свое произведение царице Тамар в ее дворце, окруженной многочисленной свитой. Это говорю так, чтобы читатель имел какое-то представление о картине, хотя словами ее описать трудно, лучше конечно увидеть, так как когда словами описываешь кому -нибудь произведение искусства, то каждый представляет по своему и как правило его представление далеко от действительности.

Сказать проще, то картина по своей манере исполнения больше всего напоминала работы польского художника Матейко. Но это весьма приблизительно. Помню, как работая над этой картиной, папа находил среди знакомых и друзей лица, которые удачно вписывались в картину и на ней можно было найти многих папиных знакомых и коллег. Он даже меня вписал, шестилетнего мальчика. У каждого художника есть свой шедевр (иногда их несколько). Но есть художники, я бы сказал, художники одной работы. Это не значит что у них была всего одна работа, просто одна превалировала во всем их творчестве. Как классический пример подобного роды, мне приходит в голову Александр Иванов со своей картиной «Явление мессии народу», которую он писал тридцать лет. Может и мой папа писал бы свою картину тридцать лет, если бы не была объявлена дата празднования 800-летия Шота Руставели. Имея конкретную дату и год на подготовку к юбилейной выставке посвященной этой дате, папа с удвоенной энергией приступил к завершению своей многолетней картины. В то время как другие художники наспех что-то начинали писать, то у папы картина почти была закончена и производила потрясающее впечатление. Могу смело сказать, что такие картины в Грузии никогда не писались и уверен еще долго не будут написаны, (принимая во внимание положение в стране и в изобразительном искусстве в частности).

Алексей Вепхвадзе. Руставели

Папа вложил в картину все что имел, труд, талант, знания и душу. Настал долгожданный момент. Картину принесли в выставочный зал Государственной Картинной галереи, где и должна была проходить выставка. Можно себе представить ,что значит переносить картину подобных размеров из одного здания в другое. Снять с подрамника, накрутить на барабан, разобрать подрамник, затем на месте собрать его, вновь натянуть….

Это может представить только тот, кто когда-нибудь имел с этим дело. В то время я еще не занимался живописью, оканчивал среднюю школу и ничего такое, связанное с живописью, выставками и комиссиями меня не интересовало. Я даже не знал, что происходит в моей семье. Я всего лишь мечтал окончить школу, и, чтобы меня оставили в покое, я с нетерпеньем ждал начала чемпионата мира по футболу. Какая там выставка, Шота Руставели, юбилей, мне все это было безразлично. Но состояние отца и настроение в семье меня взволновали. Так не могло продолжаться.

— В чем дело, почему он в таком состоянии, — спросил я маму.

— Картину не приняли.

— Как это не приняли, -удивился я, — она там была самой лучшей, я сам видал как она уже висела и люди только на ее и смотрели.

— Поэтому ее и сняли, — грустно сказала мама, — сейчас она уже не висит.

— А разве можно снимать картину, когда она уже висит на выставке, — задал я наивный вопрос.

— Для них все можно, — сказала мама.

Я не знаю чем бы все это кончилось, если ни одно событие. Выставком не принял на ту выставку много работ и среди них были работы одного художника, чей тесть был крупной личностью. Так вот, этот тесть для своего зятя снял большой зал в каком-то здании и там выставили его работы и заодно все те работы которые не прошли на официальную выставку. Сделали нечто вроде «салона отверженных». Папе тоже предложили выставить там свою картину и папа согласился.

После окончания юбилея и выставки, Министерство культуры начало приобретать работы выставленные на официальной выставке. В виде исключения, решили приобрести и папину картину.

Может их мучило угрызение совести, а может просто так. Папе предложили мизерную сумму за работу, и папа вынужден был согласиться, так как в то время его финансовое положение оставляло желать лучшего. Ему заплатили, но картину не забрали, сказав, что пока у них нет места где ее хранить и вместо картины взяли у папы расписку в том, что картина хранится у автора и по первому требованию он вернет ее. Расписка обновлялась раз в несколько лет. Папа шутил, что если бы ему на протяжении тех лет что писал картину выплачивали ежемесячно зарплату дворника и то было бы намного больше. Хотя после тех событий у папы не случился инфаркт, которого в семье ждали и боялись, и не было инсульта, это все-таки оставило свой след и повлияло на его дальнейшее творчество.

Он больше не писал больших работ, все больше занимался оформительскими заказами и по мелочам. Брал заказы в комбинате и писал стандартные работы, на которые жил. Разговоров о большом творчестве больше не вел. Он часто жалел,что после окончания Ленинградской академии вернулся на родину. Он был уверен, что если бы там остался, то его жизнь художника пошла бы иначе. Но изменить что-либо уже было поздно. Он не мог ни примириться с той жизнью, ни изменить ее. Ни возраст, ни характер не способствовали этому. И так он продолжал работать до самого конца.

Когда отца не стало, мама хотела пристроить картину, она хотела чтобы эта картина висела и ее могли бы видеть. Но куда бы она ни ходила, всюду встречала безразличие и отсутствие интереса. Я не помогал маме в ее стараниях, но и не мешал. Она упрекала меня в том, что я ничего для этого не делаю. Мне было не до этой картины, у меня были свои серьезные проблемы и к тому же я считал, что страна еще не заслуживала такой картины, ее час еще не пришел. И я оказался прав. Маме все-таки удалось найти место, где можно было бы пристроить картину на «постоянное место жительства», в Дом Художника, директор которого с радостью дал согласие выставить ее. И только моя инертность помешала этому. Инертность, а может быть просто нежелание, которое я выдавал за лень. Помню, как меня позвали несколько лет спустя в картинную галерею и попросили написать новую расписку, вместо папы, касающуюся той картины.

Я сделал вид, что ничего о ней не знаю, что впервые слышу о такой картине и вместо папы никакую расписку давать не собираюсь. На вопрос, что же им делать я ответил:

— По данному вопросу обращайтесь к автору картины. Единственное, чем могу помочь, дам его адрес — Вакийское кладбище.

И тут я вспомнил, как папа говорил, что идея написать эту картину к нему пришла еще во время учебы в Ленинградской Академии. Подумать только, пятнадцать лет писать картину, а следующие пятнадцать писать расписки.

Так Республика оценила пятнадцатилетний труд художника, и «отблагодарила» за возвращение на родину.

Эпилог

Картина все эти годы висела и продолжает висеть в папиной мастерской.

В ходе войны 1991-92года , которая проходила на проспекте Руставели и длилась около двух недель, сгорело здание Дома художника со всем своим содержимым, включая картины. Я представил, что сгорела бы и папина картина, будь она там. И только моя «инертность» спасла ее. Сегодня уже практически никто не помнит эту картину. Больше она нигде не выставлялась. Да и я сам не особенно хочу ее выставлять. Я не очень себе представляю, что будет в дальнейшем с этой картиной. Но один вывод я уже сделал. Большие картины — большие неудобства.

_____________________________________________

Джованни Вепхвадзе