Начало. Часть 1

IX.

У каждого режиссера, как правило, есть вторая профессия. Так и у меня — я очень люблю играть и не мыслю заниматься только режиссурой.

Я не переходил из режиссуры в актеры, и никогда в своей жизни не отделял одно от другого, потому что актерство — это не должность, это то, что носишь в душе и хочешь, как говорится, выдать людям «на-гора». Я служу таким образом делу, которое люблю.
Может, кому-то мой труд покажется непродуктивным, или кто-нибудь скажет, что это — не мое. Но ведь никто и не скажет мне, что моё. 
Кинематограф — моя жизнь. Если меня спросят, тяжела ли моя профессия, я отвечу: будь это так, я бы в ней не работал. Зачем себя насиловать? Это труд, который приносит мне радость.

Говоря языком спортивного репортажа, я — «играющий тренер» и не вижу здесь никакого противоречия. 
Если бы мне было трудно совмещать режиссуру и лицедейство (люблю это старинное слово), я бы ушел решать логарифмы.
Но разве трудно рыбе плавать в воде? Наверное, нет, хотя и приходится спасаться от хищников.
Первым, кто почуял,  угадал во мне актера, был мой мастер, выдающийся кинорежиссер Сергей Иосифович Юткевич. Мне-то самому всегда казалось, что потаенную мечту лицедействовать знаю в себе только я сам. Тем неожиданнее и приятнее было признание сначала учителей, а затем и друзей — коллег по режиссуре.
На киностудии «Мосфильм» меня все время почему-то приглашали на роли белогвардейских офицеров. Причем очень быстро за два года я вырос в чине. В картине «Крушение эмирата» сыграл полковника, был убит в середине фильма и больше к этим ролям не возвращался.
Подлинным своим актерским рождением я обязан Георгию Данелия. Он буквально вытащил меня из монтажной, где заканчивалась работа над «Тишиной» и привел в павильон на съемки фильма «Я шагаю по Москве», в котором я сыграл небольшую роль философствующего «на предмет литературы» полотёра.
Для меня отказаться от полюбившейся роли, пусть даже небольшой, бывает так же сложно, как от постановки интересной картины.
В своих картинах я довольствуюсь всегда ролями небольшими по объему, но к их выбору подхожу достаточно строго. Потому что процент актерских удач пропорционален количеству сыгранных ролей. Я же снимаюсь значительно реже профессиональных исполнителей. Естественно, приходится тщательно взвешивать возможность «попадания в удачу».
Мне кажется, я актер современный. Некоторые считают, что играть современно — это «шептать». Нет, я не «шептун». 
По-моему, боятся пошевелить мускулом и возвысить голос те, кому нечего выкрикнуть. Если же у тебя имеется за душой пара наболевших мыслей, которыми необходимо поделиться, если ты можешь заворожить своим чувством зрителя, он пройдет вместе с тобой по проволоке над бездной.
Случается, мне предлагают сниматься в главной роли. Удивительно, но при этом пытаются заинтересовать не материалом роли, не характером героя, не какими-то особыми его чертами и поступками, а… метражом. «Вы будете на экране буквально из кадра в кадр!» — сообщают восторженно. 
Читаю сценарий, внимательно изучаю роль и вдруг понимаю, что она вовсе не главная, не на ней держится действие, строится образ. Это просто очень длинная роль. Все, что ею можно выразить, вполне вместится в небольшой эпизод.
В то же время эпизодическая роль из того же сценария бывает достойной вырасти в серьезный образ-характер. И я берусь именно за эту роль, вызывая подчас немалое недоумение членов съемочной группы. 
А потом оказывается, что, действительно, мой проходной на первый взгляд персонаж, содержит заряд, смысловой и эмоциональный, во сто крат больший, нежели прочно заполняющий экран «главный» герой. (И происходит это не потому, что я так уж замечательно сыграл). 
Герой — понятие отнюдь не функциональное, не количественное, но качественное.
…Актер должен прийти на экран как бы нечаянно и уйти чуть раньше, чем его захотят отпустить.
Скверно, когда скудные мысли растянуты на сотни экранных метров. И зрителя это утомляет, и актера. 
Я стараюсь присутствовать на экране меньше, играть больше. Роль надо брать «на вес. 
За короткими появлениями персонажа публика должна угадывать его характер и судьбу. Мне кажется, что загадка в герое — тоже путь к завоеванию зрительского сердца,
Я, так сказать, эксцентрик, то есть, предпочитаю то, что расположено «вне центра». Еще в детстве, приходя на аттракцион «крутящийся диск», я не лез к центру, а располагался с краю. Испытывал радость, когда центробежная сила сбрасывала меня, и не завидовал тем хитрецам и осторожным, которые удерживались около центральной оси.
Мне нравится играть необычных, странных человечков, озадачивать зрителя: ты думал, я такой, а я вот этакий, привыкай думать не по правилам. Эксцентрика — это совсем не обязательно смешное.
Если в моем персонаже нет загадки, если я не нахожу в нем тайны, мне сразу же становится скучно, я отказываюсь от роли.
Не люблю играть просто Петра Петровича или Сидора Сидоровича. Материал роли должен нести в себе заряд, который раздвинул бы конкретные рамки характера до широких зрительских обобщений. Тогда это интересно.
В каждом характере меня в первую очередь привлекают внутренние противоречия… Вот, скажем, Лужин в «Преступлении и наказании». Подлец, негодяй, «кровопивец» — да. Но и он, тот же Лужин — бесконечно одинок, трагически несчастен. Он страшен. И он жалок…
Смотришь на такого на первый взгляд отрицательного субъекта и вдруг замечаешь в нем что-то интересное, пусть экстравагантное, новее же людское. Смешное, даже уродливое, но все-таки в какой-то степени и хорошее, доброе, отзывчивое.

Трагикомедия — тот рубеж, который дается актеру нелегко, это квинтэссенция всех жанров.
Я действительно хочу «объять необъятное» — озвучить мультфильм, спеть песенку на «Голубом огоньке», поставить картину «История одного города» по Салтыкову-Щедрину и сам сыграть всех градоначальников…
Жаль, что не довелось мне сыграть Остапа Бендера. Мой персонаж!
Ведь Остап — это живой объектив, зоркий, беспощадный. Как он всё вокруг подмечает!.. 
Из сыгранных в последние годы Остапов мне ближе всего Остап Юрского. Но я всё-таки — сыграл бы по-другому. У Юрского герой чересчур рационалистичен, он думает, а потом поступает. А ведь в романе одна из главных ремарок — «Остапа несло». 
Он артист, он купается в каждой своей роли и недаром, когда миллион всё-таки добыт, не чает, как от него избавиться.
Хочу сыграть Сирано де Бержерака. В кино уже вряд ли, а в театре сыграю.
Для Сирано, каким я его вижу, чувствую, возраст не имеет значения.
Истинных актеров рождает не только талант и школа, но и величайшие эмоциональные затраты.
Помню, одна статья про меня называлась: «Человек — мажор». Видимо, потому, что часто играю комедийные роли. Но в жизни я такой же «мажор», как и «минор».
Смешное я играю от грусти. Но зачем сравнивать меня с Фернанделем? В одной из статей во мне нашли даже нечто среднее между Бурвилем и Сергеем Филипповым! 
Преклоняюсь перед искусством этих замечательных комиков, но… лучше обладать именем, чем званием. «Наш Басов» — это другое дело.

Никогда как актер не стремлюсь к гиперболизации характеров, это в каждом случае попытка создать максимально острый рисунок на предельно реалистической основе…
Возможно, в чьем-то представлении и произошло это слияние — реализма и гиперболы… Ну что ж, «мамы всякие нужны, мамы всякие важны…» Неважно в принципе, из какого калибра стрелять, важно другое — цель должна быть поражена. Это я вам как бывший артиллерист говорю.

Зато сыграл за свою жизнь людей очень разных профессий: полотёра, милиционера, музыканта, контрабандиста, дьякона. И человека совсем уж редкой профессии — продавца пиявок. Играл даже животных!

Для того чтобы, скажем, сыграть Волка в картине «Про Красную Шапочку», надо было не столько изучать волчьи повадки, сколько изобразить человеческое коварство. 
И вообще старую известную сказку сыграть непросто, обязательно нужно внести что-то новое, свое, ведь просто повторять всем известное — неинтересно.

Моя дочка-второклассница приводит своих подруг, и мне нравится смотреть, как они, раскрыв рот, разглядывают «живого» Дуремара, хихикают, а потом уходят в другую комнату и там разыгрывают отдельные сцены из «Золотого ключика», вытворяют, бог знает, что. 
Как можно сердиться на них за это? Они ведь повторяют нас. А потом кто-то будет повторять их…
Пожалуй, самое трудное в работе актера — играть с детьми. Это очень опасно! 
Ведь дети не играют, они к съемкам относятся как к чему-то всамделишнему, верят, что всё происходит по-настоящему. И от взрослых актеров требуют такого же отношения.
Две любви у меня — кино и дети.
Мне кажется, что в актерской работе я нащупал «странность». В режиссуре «странность» найти труднее. К примеру, как показать падение в его причинном срезе? Не многим это удается. Или как изобразить взлёт человеческого Я?
Когда я актер, то чувствую себя будто солдат в окопе: можно примериться, как следует, оглядеться, окопаться, а потом действовать. А когда режиссер — за исход боя отвечаю именно я. И за поражение и за успех.

X.

Да, я выбрал конкретно кинематограф и конкретно режиссуру, но всё, что делаю в кино, рассматриваю в комплексе. Стремлюсь по возможности проникнуть и проникнуться всем, что помогает наиболее полно выразить главную мысль картины. Это как в бою, где командир чувствует себя ответственным за взаимодействие всех сил.
Не тот артиллерист, кто по команде «огонь!» дергает шнур, а тот, кто корректирует. Не ведение огня, а его наведение — вот искусство.
Искусство всегда должно быть наступательным, иначе — зачем оно?!
В искусстве каждый делится с другими тем, что его волнует. 
В молодости волнует многое, почти всё, что существует вокруг. С годами происходит отбор. Отбираешь для себя только то, что затрагивает самые тонкие, самые чувствительные струны души. И через этот отбор приходишь к пониманию своей художнической и человеческой сути.
Главную свою творческую задачу я сформулировал бы так: воспевание человеческой совестливости.
Я идеалист, и верю, что можно и нужно жить только по совести.
Меняются формации, концепции, мировоззрения, но остается со мной моя вера, вера в святое общежитие людей на земле. 
Человек человеку — друг, брат. Работа по способностям, процветание духа, не отягощенного различными махинациями… 
Для меня святы понятия народ и Родина, дорога идея всеобщего равенства и братства.
На протяжении тысячелетий человечество пекло, печет и будет печь хлеб. Но получается он у каждой хозяйки свой, неповторимый. 
Говорят, чтобы хлеб вышел добрым, надо, кроме главных составных — муки, воды и соли —  вложить в него душу, талант.
Так и в искусстве. Каждый из нас, кинематографистов, стремится порадовать людей плодами своего труда. Ну, и я «пеку хлеб». И забота у меня одна — чтобы хлеб мой был добрым и нужным.