Не успело догореть лето, а осень уж тут как тут. Ясная погода сменилась пасмурной. Подули холодные ветры. Закружились в воздухе желтые листья.

Так случилось, что после очередного порыва ветра рядом оказались два семечка: одно большое, красивое, в толстом защитном панцире; и второе — совсем крохотное, с обветренными и поджаренными на солнце боками. Они чудом зацепились в пожухлой, густой, как мочала, траве.

— Привет, сосед! — не скрывая своего превосходства, обратился Красавчик. — Не замерз?

— Однако, холодно…

— И как такие как ты в путь отправляются? — скорее сам себе сказал Красавчик. — Уж лучше бы ты дома сидел.

— Мама мне сказала, что наше предназначение — мир украшать…

— А мне мама ничего не успела сказать, — явно довольный собою, перебил его Красавчик, — я покинул дом раньше ее наставлений. Захотелось мир посмотреть, а заодно узнать.., — он сделал многозначительную паузу, —  как доходяги вроде тебя собираются мир украшать?..

Он не успел закончить свою обидную речь. Их снова подхватил налетевший ветер и, кувыркая, понес над землею, то поднимая высоко в небо, то бросая на землю, пока совсем не обессилил и не утих.

Красавчик был тяжелее, потому слабеющий ветер оставил его на самой вершине холма, а Малыша протащил к подножию. Малыш стукнулся о камень и потерял сознание. Когда он открыл глаза, то не сразу сообразил, где находится. Со всех сторон, словно горы, его окружали огромные валуны. Малыш застрял в небольшой расселине, сквозь которую с трудом пробивался дневной свет. Сверху на него сыпался песок, но там, в вышине ему был виден кусочек бледно-голубого, влажного неба.

— Как там красиво, как чудесно! — вырвался из груди Малыша грустный вздох.

На какое-то мгновение ему стало страшно и жаль себя. Неужели он здесь погибнет? Чтобы отогнать грустные мысли, заглушить чувство страха, Малыш крикнул:

— Я здесь, не-е-бо-о!!!

— Ну что, я вижу, ты уже скис, — с откровенным призрением с вершины холма бросил Красавчик. — Надо же быть таким неосторожным дураком, — с язвительной насмешкой закончил он свою мысль, будто в том, что случилось, была вина Малыша. — Что, страшно?

— Нет, — Малыш от волнения едва выговаривал слова, — не страшно. Могло бы быть хуже. Я мог упасть в овраг, и тогда все было бы гораздо печальнее. А пока я доволен тем, что жив, и могу наслаждаться красотой, которая мне доступна.

— Ха-ха-ха! Это тебе-то доступна красота? Не смеши! Ты меня разыгрываешь или действительно ничегошеньки не смыслишь в красоте!

— Все дело в том, — сказал Малыш, — что каждый понимает красоту по-своему. У каждого она своя. Но есть вещи, в красоте которых трудно усомнится.

— Это, какие же?

— Ну, хотя бы небо, солнце, облака… Все по-своему прекрасно и красиво. Даже эти камни, что вокруг меня. Это с первого взгляда они такие невзрачные, а при рассмотрении разве не чудо, в самом деле, эти вкрапления, прожилки и разводы на их поверхности.

— Э-э, как все запущено в твоем случае! — снисходительно сказал Красавчик. — Ты явно и неизлечимо болен. В тебе сидит вирус идеализации действительности. С такими убеждениями, дружок, тебя ожидают сплошные разочарования. — И он надменно покачал головой.

Наступила ночь. В черной проруби неба, мерцая волшебным сиянием, закружились светлячки звезд. Чтобы занять себя чем-то, Малыш стал считать звезды. Теперь он часто так коротал ночи. Просто неподвижно лежал в темноте, смотрел на ночное небо и неторопливо о чем-то думал.

Утром, вместе с рассветом, в расселину проникла серая мгла. По оврагу поплыл туман, а к обеду над холмом совсем низко опустилось набухшее сырое небо. Начался дождь, сильный и затяжной. Вода ручьями стекала к подножью холма, пузырилась, образуя мутные лужи. И вдруг, ослепив все в округе, полоснула белая молния, а за ней, с ужасным грохотом и треском ударил оглушительный гром.

Малыш прижался к земле. Ему было холодно и страшно, и казалось, что он уже теряет всякую надежду на спасение.

Но шли дни и шли ночи, и были они похожи друг на друга. Малышу нравилось наблюдать, как из густого тумана пробивалось солнце, и наступал новый день; как к вечеру сгущалась тьма, как она населялась звездами и едва заметно дрожала в мерцании луны. Он научился и полюбил слушать звуки, под которые просыпалась утром и замирала к ночи земля. Он уже свыкся со своей участью, пока однажды не разразилась буря. И все сильней и сокрушительней был ее натиск. Ветер проник в расселину, вырвал Малыша из каменного плена, подхватил и огромными скачками понес вниз.

Он бросил его в липкую, вязкую землю. Здесь на дне оврага, распространяя прелый запах, доживала свой век тощая сорная трава,  перевитая паутиной, словно морозом.

— Вот и кончилось твое предназначение. Или ты до сих пор уверен, что будешь украшать мир? — тут же с неумолимой жестокостью поспешил поинтересоваться Красавчик.

— На земле ничто не случайно, и чему быть — того не миновать. Не нами все устроено, и не нам решать. Но то, что нам предназначено, мы должны выполнять честно и безукоризненно, вне зависимости от того сколько нам выпало времени жить.

— Честно выполнять предназначенное? Ты будешь теперь овраг украшать, если конечно не сгниешь от сырости раньше времени. В яме, в грязи — какой бесславный конец!

— Я все принимаю, как должное. Если я здесь появился, значит, так было нужно. Значит, я исполнил свое предназначение. Значит, жил не зря. Не мало, а достаточно.

— Сколько мучений, разговоров — и все это, чтобы погибнуть, может быть, через несколько минут!

— Никто не знает, сколько кому отпущено. Жить одну минуту, один час, день, год… — какая разница. Все одинаково. Нужно жить так, как дано. И главное — радоваться жизни. Радоваться каждому часу, каждому мгновению. Потому что всего этого — что дает нам жизнь — могло бы и не быть.

— Какая жизнь? Видел ли ты ее? Не успел еще пожить, а уже о жизни рассуждаешь!

— Видел, не видел — это не важно! Важно знать для чего ты живешь на свете.

— Ну а потом что? — начиная нервничать, резко спросил Красавчик.

— Зачем думать о том, что нам не дано знать. Лучше думать о том, так ли я исполняю свое предназначение в данный момент. Все остальное — мечты.

— Нельзя жить, если не знаешь того, что тебя ожидает, — сказал Красавчик голосом, исключающим возражения.

— Неправда. Настоящая жизнь бывает только сегодня и сейчас. Не о будущем надо думать, а о том, как в настоящий момент сделать жизнь радостной для себя и других.

— Глупец! Ты думаешь, будто что-то  знаешь. Разбрасываешься никому не нужными теориями.  Учишь. Только я тебе скажу: годами и ростом не вышел.

Словно не замечая колкостей в свой адрес, Малыш ничего не ответил. Ему что-то подсказывало, что чудесное спасение было не напрасно. Что теперь он не может просто так сгинуть, а значит, его бросило на землю, чтобы, глубоко в неё зарывшись, он мог выжить.

— Ладно, весною поглядим, кто из себя что представляет, — прервал молчание Красавчик. — Не знаю как ты, а я вот отсюда, с холма еще посмотрю на мир. А мир будет любоваться мной.

— Увы, но будущее всегда не похоже на то, что ожидаешь. Сделай вывод хотя бы на моем примере. Поэтому не стоит загадывать наперед. Наступит весна, тогда и поговорим.

Вскоре пришли холодные дни. Дожди стали затяжными. Все чаще и чаще на траву падал белый иней.

— Не люблю это время года, — брюзжал Красавчик. — Холодно, целый день темно, ничего не растет. Бесполезное время года.

— И не удивительно. Уж так мы устроены, что никогда не бываем довольными тем, что у нас есть, — отозвался на это Малыш.

— А ты, как всегда всем доволен? С каждым разом я все больше и больше убеждаюсь, что ты действительно болен. Но ничего, жизнь тебя вылечит или загубит. — Холод,  дождь и эти разговоры действовали Красавчику на нервы, и он притихал.

Ночью начал пробирать мороз и к утру лужи прихватывало ледком. Вскоре выпал первый снег. Наступила зима. От белизны вокруг повеяло беспредельной красотой и тишиной. Она, казалось, сковала весь мир, и Малышу стало покойно и не страшно. Только теперь, на него свалилась гнетущая сонная усталость. В полусне,  из далекой пустоты, наплывали обрывистые воспоминания о чем-то далеком, неведомом, но приятном. Малыша одолевало чувство, что все это уже когда-то было, но только он никак не мог вспомнить — когда? Заметая снегом, метель напевала что-то однотонное, убаюкивающее, и все вокруг расплывалось, глохло и сходило на нет.

Будто ледяная рука легла на сердце Малышу и под плач зимней вьюги он уснул.

Как под одеялом, спит Малыш под толстым слоем снега, и чудится ему солнечный свет, и видит он в своих снах весну.

А между тем время шло и вскоре вновь выглянуло солнце. Снег начал таять и по дну оврага побежал звонкий ручей. Отовсюду повеяло густым, сладким ароматом и весенним теплом.

Долго ничего не появлялось из земли, там, где уснул Малыш. И вдруг из-под кочки выбился росток. Выглядывая между травинками и дрожа от волнения, обрадовался вешнему солнцу и первой зеленой траве.

— Кто бы мог только подумать?! Малыш, это ты? — послышалось откуда-то сверху.

Малыш поднял голову и на том месте, где когда-то прятался в густой траве Красавчик, увидел колючий куст репейника. Подставляя солнцу поочередно — то один, то другой бок, он шевелил листьями и, не умолкая, тарахтел:

 — Ну что, старина, выжил? Тебя не узнать! Красив! Ничего не скажешь.

Малыша и в самом деле теперь было не узнать. Нежные, сочной зелени листья и ярко желтый, похожий на солнце, бархатистый цветок в центре. Увидев его, прилетели пчелы и, жужжа над ним, собирали медовый сок и пыльцу. Вспорхнули, закружились над оврагом первые бабочки. А ласточки, расчерчивая небо, с веселым щебетом приветствовали не то весну, не то самого Малыша.

— Нет, до чего же здесь прекрасно! — будучи не в силах сдержать своего восхищения, воскликнул Малыш.

— Чудак, о чем ты говоришь?! Только с вершины холма можно увидеть и понять, что мир огромен и прекрасен. Увидеть настоящие краски, услышать настоящие звуки, прикоснуться к сущности вещей. Разве можно говорить о величии мира, находясь на дне оврага?!

— Чтобы ощутить возвышенную красоту, почувствовать, что мир огромен, достаточно просто любить этот мир. И неважно кто ты и где ты, а важно, что у тебя в душе.

— Я вижу, от безысходности, ты окончательно стал философом. Жизнь только начинается. Посмотрим, как ты заговоришь, когда тебя высушит солнце и жажда.

Малыш хотел еще что-то сказать, но промолчал. Все, что нужно, уже было сказано раньше, и теперь они понимали друг друга без слов.

Спустя несколько времени, лишь пригрело, припекло солнце, припушился одуванчик, стал воздушным шариком, легким точно лебединый пух. При первом ветерке оторвался от стебля, рассыпался на сотни маленьких парашютиков и, поднявшись над оврагом, полетел в другие края. И пролетая над землею, он видел, что все было здесь для него необыкновенно прекрасным, и этот овраг, и ручей внизу, и куст репейника в окружении сорной травы, и ему казалось, что нет ничего лучшего, чем этот мир. И в тот самый момент он  испытал какое-то особенное счастье, радостной дрожью пробежавшей по его сознанию. Это чувство было большим и прекрасным, как сама жизнь, которую он своим присутствием теперь собирался сделать еще краше.