В последнее время мне не раз пришлось слышать такое словосочетание как «коломенский текст» (например, в критической статье писателя Сергея Калубухина «Гацковая проза»). Что это за текст такой? Что в нём такого необычного, именно что исключительно «коломенского»? Чем этот кломенский отличается, скажем, от московского или питерского (если таковые понятия в российском литературоведении существуют)? Попробуем разобраться.

Автор этого термина — доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного областного социально-гуманитарного института В.А. Викторович. Он же написал статью «Коломенский текст русской литературы: к определению понятия». Определяет это своё ноу-хау так: «У начала «коломенского текста» стоят три имени: Иван Иванович Лажечников, Никита Петрович Гиляров-Платонов и Борис Пильняк. Они главным образом и создали запоминающийся литературный образ Коломны, то словесное зеркало, в которое смотрится наш город. Заметим сразу, что далеко не каждому уездному городу России повезло с таким зеркалом.<…>
Коломенский текст – это некий сверхтекст, проявляющий себя достаточно независимо от индивидуальных особенностей творящих его художников. Через них (хотя и не за них) Коломна заговорила от лица российской провинции».

Вот так вот! Ни много – ни мало: сверхтекст! Аж мороз по коже… Но оставим вегетатику для впечатлительных пионеров и попробуем разобраться в вопросе без физиологических проявлений. Поскольку в споре с учёным нужно быть  совершенно конкретным и, желательно, не заниматься пустословием, то начать предлагаю, что говорится, «от печки». Для этого обращусь к авторитетнейшему изданию — Литературной энциклопедии терминов и понятий / Рос. акад. наук, ИНИОН, [Федер. прогр. книгоизд. России] ; гл. ред. и сост. А.Н.Николюкин. — М. : Интелвак, 2001.

Стб.1063

ТЕКСТ (лат. textus — ткань, сплетение) — 1. Письменная или печатная фиксация речевого высказывания или сообщения в противоположность устной реализации; 2. Выраженная и закрепленная посредством языковых знаков (независимо от письменной или устной формы их реализации) чувственно воспринимаемая сторона речевого, в т.ч. литературного, произведения; 3. Минимальная единица речевой коммуникации, обладающая относительным единством (целостностью) и относительной автономией. Т. во втором значении, являющийся одним из аспектов Т. в третьем значении (а именно, его ‘планом выражения’), служит отправной точкой всех филологических процедур. Его установление на основе критического изучения истории Т. и отношений между его вариантами составляет задачу текстологии. Нередко под Т. понимается также любой речевой отрезок — от отдельной морфемы до литературы в целом, однако такое употребление размывает специфику понятия и ведет к нечеткости исследовательских результатов. Т. в третьем значении (‘сообщение’, ‘целый текст’, ‘речевое произведение’) — предмет особого раздела филологии, ‘теории целого Т.’, или лингвистики текста. В отличие от своих частей, или фрагментов Т., так понимаемый Т. обладает известной самостоятельностью существования и специфической организацией, которая не исчерпывается организацией этих частей.

Никакого СВЕРХТЕКСТА в Литературной энциклопедии (а это, как сами понимаете, куда как авторитетнейшее издание!) нет! Но подождите! Может быть, речь идёт о стилистике? Обратимся к Стилистическому энциклопедическому словарю русского языка . Да, здесь такой термин имеется. Цитирую: «Сверхтекст – совокупность высказываний или текстов, объединенных содержательно и ситуативно. Это целостное образование, единство которого зиждется на тематической и модальной общности входящих в него единиц (текстов). Сверхтекст ограничен во времени и пространстве; как целостная речевая единица имеет коммуникативные полюсы – автора и адресата.

Представление о С. отражает культуроцентрический подход к интерпретации общелингвистического понятия текст: ситуативно-тематическое объединение разных текстов (высказываний), в том числе принадлежащих разным авторам, выступает как частносистемное речевое образование, входящее в общую систему культурного фонда нации. Таким образом, С. является единицей культуры и понятием лингвокультурологии».

Я специально  не углубляюсь в подробности. Кому интересно – зайдите  через Интернет в указанный словарь и сами поймёте, что ничего  общего дающееся в нём объяснение-толкование этого термина с толкованием, предложенным господином профессором, НЕ ИМЕЕТ!

Далее: я не случайно выделил окончание последнего абзаца жирным шрифтом. «Ситуативно-тематическое объединение текстов разных авторов». Под разными авторами в нашем случае понимаются Лажечников, Гиляров-Платонов и Пильняк. Тема – Коломна. Но где СИТУАТИВНОСТЬ? Новый словарь методических терминов и понятий: ситуативность — особое свойство речи, проявляющееся в том, что речевые единицы в смысловом и временном параметрах всегда соотносятся с ситуацией и создают потенциальный контекст, в котором функционируют единицы речи.

«Особое свойство речи». То есть, это свойство должно быть присуще литературным текстам всех вышеназванных авторов. То есть, должно быть для них ОБЪЕДИНЯЮЩИМ. Но такого объединения ни в социальной, ни в структурной лингвистике этих текстов, ни в и свойствах (связность и цельность) НЕТ!

Более того: по меткому замечанию доктора филологических наук, почётного профессора РГПУ имени Герцена, основоположника научной школы стилистики декодирования Ирины Владимировны Арнольд, «подобно тому, как слово выделяется в речи специфической для него отдельностью, законченностью и оформленностью, так и текст выделяется во всем множестве (или корпусе) высказываний цельностью своего строения, своей, употребляя выражение А.И. Смирницкого, цельнооформленностью».

Извините, но говорить про цельнооформленность в отношении т.н.  «коломенского теста» я бы не рискнул, а уж про цельнооформленность критикуемого Калабухиным сочинения Гацко и подавно.

А может быть дело в той самой троице, которую и проводит профессор в качестве некой фундаментальной «скрепы»? Давайте посмотрим, давайте порассуждаем:

Лажечников – один из «начинателей» русского исторического романа. Отличительные черты его романов: т.н. ходульность и сомнительная реальность,  но в то же время отличались реализмом и стремлениями к исторической достоверности.

Гиля́ров-Плато́нов — публицист, общественный деятель, богослов, философ, литературный критик, мемуарист, преподаватель Московской духовной академии.  Исповедовал славянофильство.

Пильняк (Вогау) – советский писатель, прозаик, председатель Всероссийского союза писателей. Техника его письма построена на превалировании фрагментов, изолированности эпизодов и их давлением над реалистичностью повествования и завершённостью действия (т.н. пильняковский «орнаментальный стиль»). В творчестве Пильняка (Вогау) чувствуется влияние Андрея Белого и Евгения Замятина.

Вопрос: объясните мне, непонятливому, что общего в творчестве, а равно творческих приёмах, стилях, пристрастиях, если хотите – концепциях, этих, несомненно нерядовых российских литераторов? Только то, что они имели отношение к Коломне, да и то весьма относительное? Да, некоторые здесь родились, некоторое время здесь жили – и что? Да по большому счёту НИЧЕГО! Этого мало! Мы же повторяю, обсуждаем не рядовых коломенских обывателей (вот как раз для обывателя такого объяснения было бы совершенно достаточно!), а известных деятелей РОССИЙСКОЙ литературы! Зачем же запирать их в узкие местечковые рамки? Понятно, что они уже не ответят, но всё-таки как-то это обоснование не соответствует их литературному масштабу. Это коломенский литератор Гацко в такой масштаб совершенно вписывается, поскольку он истинно местечковый литературный сочинитель, обладающий определёнными способностями к литературному сочинительству (что есть, то есть), но никакими заметными литературными сочинениями себя не заявивший и не проявивший. Это не оскорбление! ТАКИЕ литераторы именно МЕСТНОГО масштаба, кругозора и влияния тоже нужны! Но ставить их в один ряд с Лажечниковым, Гиляровым-Платоновым, Пильняком (Вогау) – явный перебор! Кстати, сегодня на Лажечникова с полным на то основанием могут претендовать и воскресенские литераторы. К тому же в Вооскресенские жили Ваншенкин и Гофф и посвятили этим местам немало строк. В таком случае почему бы воскресенцам не заявить теперь уже о своём, «воскресенском тексте»? А зарайским литераторам (Достоевский!) о своём, зарайском? Рязанским (тот же Есенин) о рязанском? В результате вся эта местечковая классификация литературных направлений сведётся к старинной, извините, матершиной присказке: «Девки спорили на даче, у кого…». Дальше продолжать?

Так что же это такое – «коломенский текст»? Некая литературная модель? Штамп? Стиль? Фантом? Тенденция? Увы, ни первое, ни второе, ни десятое! Вывод напрашивается совершенно простой: это словосочетание – «коломенский текст»  ─  просто нарядная вывеска. Да, согласен, красивая, увлекающая, нарядная, даже в чём-то интригующая – но ВЫВЕСКА! Всего-навсего — не более того! И не нужно никаких натужных придумываний с «гипертекстом»! Извиняюсь, со «сверх…». Вот видите, я уже и сам начал путаться…

Постскриптум. Тем же моим коломенским землякам, которые захотят упрекнуть меня в отсутствии патриотизма, хочу сказать: не напрягайтесь! Патриотизм здесь совершенно не при чём. Не нужно самих себя выставлять на посмешище. Несолидно это. Да и вообще…

Алексей Курганов

прозаик

г. Коломна (Московская область)