Я лежал в гамаке и смотрел вверх через сомкнувшиеся в густом переплетении ветки, с которых свисали воскового цвета яблоки. Они уже не только поспели, но и переспели, а потому кое-где лопнули, и из разрывов на кожице наружу вылезла сочная сладкая медового цвета мякоть, как бы говоря: «Ну съешь же, наконец, меня». Я протянул руку, сорвал одно из яблок, поднёс ко рту и надкусил. Какое это было яблоко! Душистое, пахнущее то ли скошенным сеном, то ли молоком, то ли и тем и другим одновременно. Я вгрызался в тёплый плод и продолжал вглядываться в редкие разрывы между листьями, где в густой синеве плыли облака.

Подул ветер, и ветки слегка расступились. Я наклонил голову, чтобы лучше видеть, что происходит там, в вышине, и обнаружил несущийся по небу табун лошадей. Лошади пронеслись надо мной и превратились в каких-то странных животных с длинными головами и гигантскими туловищами. Пока я пытался понять, что это за странные звери, из них образовались не менее странные птицы. Я грыз яблоко и вращал головой, изучая плывущий по небу «зоопарк».

К гамаку была привязана бельевая верёвка, тянущаяся к толстому стволу ближайшей яблони. Я сильно потянул за верёвку и отпустил. Гамак закачался, и с ним закачались просветы между ветками, участки неба и облака. Каждый раз, когда голубой просвет оказывался надо мной, в нём возникало новое неожиданное существо. Это было наподобие калейдоскопа: повернул трубу — возник новый узор. Так и тут: качнулся — образовался новый просвет и новое загадочное и непонятное животное. Я кончил грызть яблоко и зашвырнул огрызок в траву. Мне надоело изучать небо и фигурки облаков, и я стал просто качаться, натягивая и отпуская верёвку. Ррраз — и гамак поехал в одну сторону. Ррраз — в другую. Ррраз-ррраз, ррраз-ррраз… Гамак качался, а вместе с ним качались, то приближаясь, то удаляясь ветки и висящие на них яблоки. Я отпустил верёвку, и гамак постепенно остановился. Я лежал, закрыв глаза, и думал о том, как много надо сегодня успеть: наловить головастиков с соседскими мальчишками, сбегать на реку, покататься в старой плоскодонке, полакомиться сочными сливами в заброшенном сливовом саду… От предвкушения предстоящих дел сделалось хорошо и радостно. Я повернулся на бок и упёрся щекой в тёплую, нагретую солнцем ткань одного из матрасов, которые были уложены поверх сетки гамака. От ткани исходил такой же, как и от яблока, запах. Пожалуй, он больше походил на запах сена и чего-то уютного, домашнего. Я уткнулся носом в ткань и принялся вдыхать этот запах.
Неожиданно, что-то большое пронеслось мимо. Я поднял голову. На соседнюю ветку опустился дятел. Он огляделся и начал чистить чёрно-белое оперение. Его красная головка деловито сновала туда-сюда, а затем приблизилась к ветке и несколько раз стукнула по ней. Тут-тук — пронеслось по саду. «Тук-тук» — негромко произнёс я. Тук-тук — повторила головка. Тук-тук-тук… Дятел сидел очень близко, и мне отлично было видно каждое его движение. Тут-тук-тук-тук… «Тук-тук… Кто там?» —  снова произнёс я.

Дятел перестал стучать по ветке и огляделся. Я замер: неужели улетит. Но он не улетел, видимо решив, что я не представляю для него никакой опасности. Тут-тук-тук — снова разнеслось по саду… «Тук-тук, это я, Олег» — громко сказал я и снова дёрнул за верёвку. Гамак качнулся, и дятел с шумом упорхнул. «Олег» — раздалось с улицы.  — «Олег». Я повернулся в сторону забора, стараясь увидеть, кто кричит. Но уже догадался, что это соседские близнецы — Серёжка с Сашкой и что они, как и договаривались накануне, пришли за мной, чтобы отправиться ловить головастиков. «Эгей» — крикнул я. — «Я — тут. Иду». Я соскочил с гамака, ударившись лбом об одно из яблок, и потирая ушибленное место, помчался на улицу.

Серёжка с Сашкой сидели на корточках около калитки, наклонившись к тому месту на земле, где только что лежал отодвинутый ими большой серый валун.

— Здорово, — приветствовал я близнецов и наклонился над братьями. — Чего это вы делаете?
— Здорово, — не поднимая голов, ответили братья.  — Не видишь что ли? Червей собираем.
На месте, освобождённом от валуна, извивалось десятка два жирных дождевых червей.

— Зачем это вам черви понадобились? — спросил я, наблюдая за тем, как один за одним червяки погружались в ржавую консервную банку из-под килек в томатном соусе. — Мы же за головастиками собирались.

— Сначала — за головастиками, а потом — на речку. Будем рыбу ловить.
— С лодки?

— Ага.

— Дайте, хоть, посмотреть.

— На, держи.

Банка из рук братьев перекочевала ко мне.

— Ух ты. Жирные.

Я взял одного из червей и повертел между пальцами. Затем положил на раскрытую ладонь. Червяк, почувствовав свободу, активно задвигался и пополз к раю ладони.
— Смотри-ка, ползёт.

— Конечно, ползёт. Черви, что надо. Клевать хорошо будет.

— А удочка где же? — я показал на сачок, который валялся в стороне и которым мы ловили на лугу бабочек и стрекоз. — Не сачком же ловить. Этим только головастиков.

— Сам ты головастик. Удочку на обратном пути захватим. Мы такую вчера из орешника вырезали, закачаешься, — Серёжка поднял голову и показал кулак с поднятым большим пальцем. — Зэканская удочка получилась. И поплавок сделали из пробки, и грузило нашли, и крючок.
— Чур только не обзываться. А то — головастик, — я изо всех сил старался обидеться, но обида почему-то не приходила. Очень уж хотелось и головастиков ловить, и потом на речке рыбу.
— Ладно, не будем обзываться. Всё, айда, — с червяками было покончено. — Куда идём? — Сашка прикрыл банку, положил её около калитки и поднял с земли сачок.

— На Старое болото. Там головастики — класс!

— Точно. На Старое. Побежали.

— Стоп, — вдруг остановился Серёжка. — А куда головастиков класть будем?

— Я сейчас трёхлитровую банку притащу. Мама вчера как раз мыла для варенья.
— Давай.

Я оставил братьев и помчался домой за банкой. На веранде стояло несколько приготовленных для будущего варенья банок, и я, не раздумывая, схватил одну.

— Самое то, — Серёжка с Сашкой внимательно осмотрели банку. — А не попадёт?

— Не знаю.  Ничего. Я её потом помою, мама и не заметит.

— Тогда побежали.

Старое болото только так называлось — Старое. На самом деле оно было очень даже молодым и вовсе не болотом, а большой лужей. Когда в начале нашей улицы начали строить пятиэтажки, на пустыре, лежащем за домами и участками, брали песок для строительства. В результате образовался неглубокий котлован, который как-то сам собой быстро заполнился водой, зарос камышами и рогозом и стал у местных называться Старым болотом, так как находился за старыми домами.

Оказавшись у котлована, мы оставили на песке сандалии и по колено зашли в воду. Серёжка держал наготове сачок, я банку, наполненную прогревшейся рыжей водой, а Сашка высматривал головастиков.

— Не вижу я никаких головастиков, — сказал Сашка. — Может с прошлого лета они тут все повывелись?
— Ну да, повывелись, — Серёжка осуждающе посмотрел на брата. – Они, знаешь, какие живучие. Им, хоть что: хоть мороз, хоть жара — ничего не сделается. Слышишь, как лягушки квакают? Значит, и головастики есть.

— Точно, — согласился Сашка. — Про лягушек-то я совсем забыл.

— Да вон они, — я показал на небольшое оконце в зарослях рогоза, где было мелко и где на пригреве кружилась уйма головастиков.

— Ага, вижу.

Серёжка осторожно стал пробираться к оконцу, а мы, стараясь не спугнуть добычу, последовали за ним, наблюдая, как он медленно и плавно погружает сачок в воду.
— Есть, попались, — закричал Серёжка и вытащил из воды сачок, в котором что-то шевелилось.
— Ух ты, какие. Крупные.

Серёжка с гордым видом опустил в сачок пятерню, немного порылся там, а затем с победным кличем: «Есть» вытащил сжатый кулак.

— Есть, никуда не денутся. Давай банку.

Я подставил банку, и Серёжкин кулак, просунувшись в горлышко, разжался. Тут же в воде заметались чёрные с узкими хвостиками пятачки.

— Зэканские головастики.

— Угу. Зэканские. И толстые.

— Смотри-ка, а у этого уже и хвоста нет. Совсем маленький лягушонок. И лапки такие маленькие. Жалко. Давай, отпустим, — Сашка посмотрел на брата.

— Вот ещё. Отпустим. Не для того ловили.

— А для чего? — резонный вопрос Сашки заставил нас переглянуться.

— Как для чего? Будем смотреть, как плавают, изучать.

— Чего их изучать, — я держал банку перед собой и вглядывался в ещё не образовавшихся лягушат. — Ну лягушки маленькие, ну с хвостами вроде рыбок. Но их даже не подержишь в руке. То ли дело — плотва или окунь. Это я понимаю. А тут…

— Предатели, — Серёжка с презрением окинул нас взглядом. — Кто бы что понимал. Значит, так. Держи крепче банку, а я буду дальше ловить.

Его сачок, из жёлтого сделавшийся грязно-коричневым, снова опустился в воду…

Минут через десять головастиков в банке было уже столько, что общим мнением решили — хватит.

— Всё, — командным голосом отчеканил Серёжка. — Пора на речку. Пошли.

— А головастиков куда?

— Как куда? Себе возьмёшь. А мы будем приходить и смотреть.

— Пока из них лягушки не образуются, — вставил Сашка.

Я представил себе веранду, стол у окна, банки с вареньем на столе и среди них нашу — с головастиками, и как из этой банки на стол выбираются лягушки и начинают прыгать и квакать, и как веранда заполняется лягушками, прыгающими по столу, по стульям, по полу… Вся веранда в лягушках. А посреди стоит мама с широко раскрытыми глазами, с ужасом смотрит на это лягушачье сборище, показывает пальцем на меня и строго спрашивает: «Твоя работа?».  Картина нарисовалась настолько отчётливо, что меня аж передёрнуло. Я зажмурился, руки разжались сами собой, и банка полетела в воду, окатив нас фонтаном брызг. Из неё тут же выскочили головастики.

— Растяпа, — закричал Серёжка. — Всё испортил. Что теперь делать?

— Ничего. Половили, и хорошо. Пора на реку.

Мне совершенно не хотелось, чтобы лягушки прыгали по нашей веранде, и потому своей вины я не ощущал.

— Вот тебе, — Серёжка размахнулся и с силой толкнул меня в плечо. Я покачнулся и упал в воду. Но падая, не заметил Сашку, которого задел, и тот полетел вслед за мной. Сашка же, широко взмахнув руками, в свою очередь задел брата. Мы все оказались лежащими в грязной, тёплой и противной воде котлована. А между нами на дне поблёскивала пустая банка.

— Ну что, наловились? — спросил я и вместо того, чтобы обидеться, расхохотался при виде барахтающихся около меня близнецов. Затем поднялся и вылез из воды, захватив банку.

Братья, все мокрые, взъерошенные и растерянные таким завершением дела, вылезли следом и принялись стаскивать с себя мокрую одежду.

— Всё ты виноват, — проворчал рассерженный Серёжка, обращаясь ко мне. — Таких головастиков упустил.

— Да ладно тебе, — мне совсем не было жалко упущенных головастиков. Мне было весело и радостно, что на веранде не будет лягушек, и мама не заругается. — Давайте-ка лучше обсохнем немного и айда на речку — рыбу ловить. Эту-то я не упущу, если поймаем.

— Ладно, — примирительно пробурчал Серёжка. — Обсохнем и — на речку.

— Ура, — поддержал Сашка. — На речку!

Мы разделись догола, разложили трусики и майки на траве и подставили тела горячему солнышку.
По дороге на реку, я занёс домой банку, Сашка прихватил червей, а Серёжка сбегал за удочкой, которая на самом деле оказалась «закачаешься»: длинной, стройной и гибкой. Бурно обсуждая будущую рыбалку, мы дошли до шоссе, пересекавшее посёлок, миновали его и оказались в берёзовой роще, в глубине которой размещалось здание военкомата.

— Смотрите — ка, грибы, — сказал Сашка, подбежал к одной из берёз и вытащил из высокой травы большой белый гриб.

— Ух ты, белый. Настоящий.

— Вроде рано для грибов-то, — с видом знатока заявил Серёжка.

— Самое время. Понимать надо.

— А ты откуда знаешь? — Серёжка недоверчиво посмотрел на меня.

— Папа рассказывал. И мы в прошлом году у Скалбы как раз в это время собирали.
Узкая лесная речка Скалба протекала в нескольких километрах от посёлка, и там на самом деле были грибные места, куда наведывались не только поселковые, но и грибники из окрестных деревень.

— А вот ещё… И ещё, — Сашка ползал на четвереньках по траве около берёзовых стволов и, словно фокусник, вытаскивал запрятавшихся в ней боровиков. — Раз, два, три…, а вон ещё и ещё.
Мы с Серёжкой тоже опустились на четвереньки и, забыв на время о рыбалке, принялись прочёсывать лужайку.

— Вы чего тут делаете? — прервал наше занятие суровый голос.

Над нами возвышался усатый дядька в военной форме.

— Грибы собираем, — нашёлся Серёжка и оттянул низ майки, в которой лежали десятка полтора отменных белых грибов.

— Ну-ка марш отсюда, — скомандовал военный, — Нашли место для сбора грибов. Марш, и чтобы я вас тут не видел.

Мы повскакали с земли, схватили удочку и червей и бросились бежать, придерживая оттопыренные майки с лежащей в них неожиданной добычей, пока дырка в заборе, огораживающем территорию военкомата, не осталась позади.

— Вот здорово, сколько грибов набрали, — запыхавшись от бега, но крепко прижимая к груди трофеи, выдохнул я. — Мама суп сварит. До чего вкусный суп грибной она готовит.

— Ага, здоровско, — просипел Серёжка. — Наша мама тоже супа наварит. А ещё лучше — пожарит грибы. С луком и сметаной, — от предвкушения предстоящего удовольствия он аж зажмурился. — Вкусно будет.

— Вкуснота, — подтвердил мечтательно Сашка. — А ещё как наловим рыбы, и будет у нас пир на весь мир. — Айда быстрее. Побежали.

— Побежали…

На берегу метрах в трёх от воды кверху днищем лежала старая плоскодонка, под которой валялся длинный шест. Мы свалили рядом грибы, перевернули лодку и стащили её в воду. Сашка с Серёжкой устроились на сиденьях, а я, стоя посередине, оттолкнулся шестом от дна реки, и лодка поплыла.

— Куда плывём?

— Давай к траве. Там должно хорошо клевать.

У противоположного берега среди зарослей камыша росли кувшинки и белые лилии. К ним я и направил наше судно. Речка была неширокая и неглубокая, и длины шеста вполне хватало, чтобы свободно им управляться. Лодка плавно скользила по воде и скоро врезалась в самую гущу кувшинок.

— Стоп машина, — скомандовал Серёжка и принялся разматывать удочку. — Держи.

Он качнул удочку, и крючок, болтавшийся на леске, оказался около Сашкиной головы.

Сашка достал банку с червями и насадил на крючок одного из них.

— Плюнь хорошенько, — посоветовал я.

Сашка набрал полный рот слюны и смачно сплюнул в воду.

— Да не в воду, на червяка плюй.

— Это для чего ещё?

— Положено. Так мой папа всегда делает, когда рыбу ловит. А то клевать не будет.

— Если не поплевать, клевать точно не будет. Я знаю. Дай, плюну.

Серёжка подтянул насаженного Сашкой червя и плюнул на него.

— Как думаешь, пойдёт?

— Пойдёт, — согласился я. — Теперь бросай. Вон туда, — я показал на место, где между кувшинками образовалось небольшое свободное пространство. — Там наверняка рыба ходит.

— Куда это она ходит? — удивился Серёжка. — Она же плавает.

— Так говорится. Ходит, значит, её там много.

Серёжка размахнулся, и леска вместе с крючком, грузом и поплавком взмыла в воздух. Описав плавную дугу, крючок оказался в воде в заданном месте и пошёл ко дну. Пробковый поплавок попрыгал на образовавшихся волнах и затих. Мы устроились поудобнее и в ожидании поклёвки тоже затихли.

Первым нарушил молчание Сашка.

— Что-то она не клюёт. Может, плохо плевал?

— Плевал, как надо, — возразил я. — Просто река — вон какая большая, а червяк маленький. Погоди. Как только рыба червяка найдёт, обязательно клюнет.

Сашка недоверчиво посмотрел на меня, но ничего не ответил. Серёжка же продолжал следить за поплавком, не вступая в разговор, только приложил палец к губам и прошипел: «Тссс…». В этот момент поплавок слегка качнулся, дёрнулся несколько раз, подпрыгнул и ушёл под воду.

— Что это он? — удивился Серёжка.

— Клюёт! — закричал я. – Дёргай!

Серёжка со всей силы дёрнул удочку. Леска с крючком вылетела из воды, и вместе с ней из воды вылетела серебристая рыбёшка. Рыбёшка описала большой круг вокруг нас и шлёпнулась на Сашку.

— Есть. Поймал, — Сашка прижал рыбу к себе.

— Держи крепче, — Серёжка, довольный собой, потёр руки. — Снимай и одевай нового червя.

— Ща, — Сашка наклонился над рыбой. — Что-то не снимается.

— Дай, я попробую.

Я взял у Сашки рыбёху.

— Чёрт, заглотила глубоко крючок.

— Тащи сильнее.

Я потянул что есть силы и вытащил крючок вместе с остатками червя и кусочками рыбьих внутренностей.
— Аж с кишками.

— Ни чо, всё равно варить будем. Или жарить, — резонно заметил Сашка. — А как хоть рыба называется? — он посмотрел на Серёжку.

— Карась, — авторитетно ответил тот.

— Какой же это карась? Смотри, плавники красные. Плотва это, а не карась, — я положил рыбу на ладонь и показал на брюшные плавники. — Видишь?

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, папа показывал. Мы с ним часто на рыбалку ходим.

— Всё-то ты знаешь. Ладно, пусть будет плотва, — согласился Серёжка. — Какая разница. Плотва, карась… Лишь бы клевала. Давай, — обратился он к Сашке, — нанизывай червя.
Сашка достал из банки нового червя и насадил на крючок.

— Готово.

— И-ех… — Серёжка махнул удочкой, и крючок полетел в то же место, где был в первый раз.

— Точняк!

— Учись, пока я жив.

Через некоторое время поплавок снова заплясал и дёрнулся в сторону.

— Подсекай, ну что же ты, — не вытерпел я.

Удочка взмыла вверх, и снова на крючке оказалась вполне приличных размеров рыбёшка.

— Видали, как надо ловить, — Серёжка не скрывал восторга.

— Подумаешь, я тоже так смог бы, — сказал немного обиженным голосом Сашка, снимая рыбу с крючка. —  И чего такого? Дай, я половлю.

— Вот ещё. У тебя ничего не выйдет.

— Это почему.

— Тут уметь надо.

— А я что, по-твоему, не умею?

— Конечно.

— Вот и нет. Дай удочку, увидишь.

— Дай ему. Тебе что, жалко? — вмешался я в спор.

— Да возьми, — Серёжка протянул удочку. — Не поймаешь, пока до ста досчитаю, сам буду ловить.
— До ста… — это быстро, — сказал Сашка, но удочку взял. — Тогда сам червя насаживай. На, — он передал банку брату.

Теперь уже Серёжка нацепил червя, который через несколько секунд оказался в воде.

— Только чур не мешать, — буркнул Сашка и сосредоточенно уставился на поплавок. А Серёжка, очевидно, принялся считать, так как о чём-то задумался.

Какое-то время поплавок был словно застывший. Его коричневое пробковое окончание со вставленной спичкой скорее напоминало торчащую из воды ветку, чем рыболовную снасть. Серёжка уже перестал считать. И мы, заскучав, начали потихоньку переговариваться. Но неожиданно поплавок резко погрузился в воду.

— Ой, — вскрикнул Сашка и дёрнул удилище.

Оно согнулось, проявив изрядную гибкость, и вместе с леской заходило из стороны в сторону.

— Акула, — выдохнул Сашка. — Здоровая.

— Откуда здесь акулы? Здесь только щуки водятся.

— Тогда — щука.

Сашка старался подтащить леску к лодке и приподнять удилище, но рыба, попавшаяся на крючок, отчаянно сопротивлялась.

— Медленно поднимай, а то леска порвётся, — посоветовал я.

— Да я и так медленно. Рыба большая.

— Тащи-тащи.

Сашка что-то бормотал себе под нос и медленно поднимал удочку. Мы с Серёжкой наклонились над бортом лодки, стараясь разглядеть, что же там такое попалось. И вот, наконец, на поверхности показался здоровый серебристого цвета «лапоть». Как только рыба глотнула воздуха, она перестала сопротивляться и позволила втащить себя в лодку.

— Что это? — спросил Сашка, уставившись на добычу и не веря своим глазам.

— Это — лещ. Сашка, ты леща поймал. А здоровенного какого.

— Килограммов на десять.

— Скажешь тоже, — я поднял рыбу и прикинул на руке. — Килограмм на полтора, не больше. Но всё равно большая. Мы с папой таких никогда не ловили.

Я присел на корточки, стараясь отцепить крючок. Лещ шевелил хвостом и широко раскрывал рот.

— Всё, отцепил. Теперь я ловить буду.

— Может, отпустим, — неожиданно сказал Сашка. — Жалко.

— Чего это тебе всех жалко? — Серёжка ехидно посмотрел на брата. — То головастиков жалко, то рыбу. Нетушки. Раз поймали, значит, поймали. А нечего было червя глотать. Никто не просил. Сама виновата. Зато как домой принесём, да как покажем. То-то все удивятся.

— Ну да, — вставил я. — И ещё по головке погладят за то, что на лодке без спроса катались.

— Так мы не скажем. Скажем, что с берега ловили. И всё. Зато — и рыба, и грибы…

— И головастики, которых упустили, — вставил я и засмеялся.

— И головастики… — засмеялись в ответ Серёжка с Сашкой.

Я тоже поймал несколько маленьких плотвичек, но после леща ловить мелочь стало неинтересно, к тому же солнце уже скрылось за прибрежными деревьями, расстелив по воде длинные тёмно-зелёные тени, и хотелось есть. Мы смотали удочку и поплыли обратно.
— Искупнёмся? — предложил я, когда лодку вытащили на берег и перевернули кверху днищем.
— А как рыбу понесём?

— Очень просто.

Я сорвал длинную тонкую ветку с росшей рядом ивы, очистил её от листьев, один конец обломал так, чтобы образовалось что-то наподобие рогатки, а другой просунул сквозь жабры рыб, нанизав их одну за одной. Получилась внушительных размеров связка.

— Кукан называется. Мы так всегда делаем, если не во что рыбу положить, — я протянул кукан Сашке. — Ты поймал самую большую, тебе и нести.

Сашка взял кукан, подержал, осмотрел со всех сторон и торжественно произнёс:

— Ну и мы.

Потом положил рыбу рядом с грибами, ещё раз осмотрел и стал стягивать с себя трусы и майку.

— Айда купаться.

— Айда.

Мы скинули одежду и, разбежавшись, бултыхнулись в тёплую, прогретую августовским солнцем, воду.

Дома меня встретила мама.

— Ну что, путешественник, нагулялся?

— Ага.

— Где, хоть, путешествовал?

Мама подошла ко мне, обняла и провела рукой по волосам.

— Вот, смотри, — я вытащил оттопыренную майку из трусов и высыпал на стол грибы.

— Откуда же такие? Белые?

— Белые. Это мы с ребятами на территории военкомата нашли.

— А что это вы у военкомата делали? На речку бегали?

Я опустил голову и зашмыгал носом.

— Чего носом шмыгаешь? Знаешь ведь, что не люблю, когда ты один на речке находишься.

— Я же не один, а с ребятами.

— С Серёжкой и Сашкой поди?

— С Серёжкой и Сашкой.

— Купались? — мама посмотрела на меня сердито.

— Ну совсем чуточку. Вода, знаешь какая тёплая. А ещё рыбу ловили.

— Рыбак ты мой, — мама ещё раз взъерошила мои волосы. — Поймали?

— Вот такую, — я развёл в сторону руки, показывая какого размера был лещ.

— Ну и где же она?

— Ребята забрали. Сашка поймал.

— А ты?

— Я тоже поймал, но маленьких. Отдал.

— Ну и правильно. А сейчас, рыбак, иди мыться и — за стол. Проголодался?

— Угу, — промычал я, потёрся носом о мамины руки и отправился мыться, по дороге вспоминая, как утром качался на гамаке, как потом с мальчишками охотились на головастиков, как собирали грибы, как ловили рыбу, и Сашка поймал здоровенного леща, и как на обратном пути мы сделали небольшой крюк и заскочили в заброшенный сливовый сад. Я мыл руки и думал, какое это всё-таки счастье, что у меня есть верные друзья, что я могу проводить с ними целый день и что дома меня всегда ждёт мама.

Аркадий Паранский

Июль 2014. Озерицы

В качестве иллюстрации использовано фото с сайта funik.ru