И все, что было мило и немило,

Вода навеки унесла.

Евгений Рейн

Совсем недавно, в апреле 2016 года, когда меня пригласили на открытие памятной доски в мою честь на здании технического колледжа в Актюбинске, который закончил в далеком 1960 году, я провел интересный, душевный вечер в компании земляков, пристально следящих не только за моими книгами и публикациями, но и за моими путешествиями по миру. Об этих путешествиях много сказано в недавно законченных тысячестраничных мемуарах «Вот и все… я пишу вам с вокзала». В этих путешествиях по разным странам сделано множество фотографий, которые широко представлены на моем сайте. Там много снимков из Лондона, Рима, Вены, Мюнхена, Амстердама, Стокгольма, Брюсселя, Монте-Карло. Но этим вечером мой рассказ о замечательных, полных истории, великой архитектуры и культуры городах, никак не складывался, почему-то не вызывал огня и интереса моих собеседников. Но эту вялотекущую беседу нарушил молодой бизнесмен, с чьим отцом я часто общался в молодости. Он рассказал, что уже не раз прочитал мемуары, выложенные на моем сайте, и ему особенно запомнились главы, где упоминается Ницца, Канны, маленькие приморские городки Прованса, юга Италии, Венеция. Он задал вопрос, прозвучавший для меня мистически, который возвращал меня в юность, давал вновь остро почувствовать мое время, время первой оттепели в стране сурового обитания, где все мечты и фантазии упирались в железный занавес.

Только благодаря интересу юноши и состоялось это эссе, воспоминания для которого я нашел в глубине и закоулках своей памяти. Это пример того, как неожиданно рождается литературное произведение, будь то рассказ, поэма или пьеса.

Вопрос этот дословно прозвучал так: «А какие у Вас сложились отношения в юности с Ниццей, Венецией. Мечтали ли Вы когда-нибудь посетить эти города?» Я ответил искренне – нет, не мечтал, и вряд ли моё поколение примеряло на себя такие путешествия в далекие страны. Мы даже не помышляли, что когда-нибудь, пусть случайно, побываем там. Другая жизнь, другие мечты, другие планы, ориентиры.

Но… Однажды… в Актюбинске я испытал эмоциональный взрыв только от одного названия не знакомого мне города. Я пришёл на концерт гастролеров из Москвы во Дворец железнодорожников с девушкой, о ней я написал в рассказе «Монолог Арбенина», о ней упомянул в мемуарах, когда впервые в 17 лет пригласил её в лучший ресторан города.

Концерт был так себе, но запомнилась одна томная, манерная певица с неожиданно мощным голосом, как у Далиды. Запомнилась надолго романсом «Цветы из Ниццы». Песня что-то затронула в моей душе, да так, что это почувствовала моя спутница. Особенно, до дрожи, меня взволновали слова припева, где рефреном повторялось – Ницца… Ницца… После концерта я несколько раз напел припев, словно предчувствовал, что когда-то что-то свяжет меня с далекой и романтической Ниццей, откуда возлюбленным посылают цветы. Но девушка не поддержала моего романтического порыва, сказала – оставь, цветы из Ниццы не про нас. Даже в 17 лет, на пороге взрослой жизни, когда все впереди видится только в мечтах, фантазиях, мы не могли и помыслить ни о Венеции, ни о Ницце, ни о Монте-Карло, ни о Фиджи и Сан-Тропе, ни о Париже…

Но много лет спустя я все-таки побывал почти во всех романтических местах, щедро разбросанных по миру, упомянутых в прочитанных мною книгах, вызвавших у меня восторг и очарование, и добрался-таки до своей Ниццы. И почему-то в Ницце мне будут нравится рестораны только на цветочном базаре в старом городе. Я люблю покупать цветы на Лазурном берегу для Ирины только там. Цветы из Ниццы… которые так разволновали меня в 17 лет.

Ницца для меня, это, прежде всего, паломничество в Грасс к великому А. Бунину, к его вилле «Бельведер» на горе, у подножья парка принцессы Анны, где он прожил тридцать лет, где написал знаменитые «Темные аллеи», где получил известие о присвоении ему Нобелевской премии. Я сам нашел места, любимые Иваном Алексеевичем в Грассе – посидел у могучего дуба, чей возраст уже перевалил за два с половиной века, нашел на старой площади города кафе на открытом воздухе под ажурным, отлитым из чугуна шатром, построенном в 1912 году архитектором Эйфелем, да-да, тем самым Эйфелем, создавшем знаменитую парижскую Эйфелеву башню.

Каждый раз, бывая в Грассе, мы с Ириной обедаем в этом кафе, представляя, как любимый писатель просиживал здесь долгие летние вечера за бутылкой «Бордо».

Жизнь в Ницце для меня предполагает частые поездки в горы, в городок Сен-Поль-де-Ванс, его еще называют городом ста галерей, где представлены современная и антикварная живопись, а также скульптуры малой формы известных мастеров со всего света. Такого разнообразия форм, стилей, сюжетов, жанровых сцен в скульптуре я не видел даже в лучших музеях современного искусства.  Сен-Поль-де-Ванс притягивает нас с Ириной как магнит. Разве можно представить более интересное место для коллекционера живописи и скульптуры с пятидесятилетним стажем!

Но если быть откровенным до конца, почему меня притягивает Ницца, нужно объяснить, что только здесь повсюду я встречаю следы жизни другого моего горячо любимого писателя, кумира – Ф.С. Фицджеральда и его литературных героев. Их следы я нахожу по всей цепи приморских городков, которые я очень люблю и часто там бываю. Начинаются они от Вильфранш-сюр-Мер до Жуан-ле-Пен, где Фицджеральд купил на свои сумасшедшие гонорары от издания «Великого Гэтсби» роскошную виллу, которую нынешние владельцы переделали под ресторан. С веранды этого ресторана, скроенного по фицджеральдовским лекалам, хорошо просматриваются лежащие внизу море, сады, рощи. Этот сохранившийся ракурс так любил Фицджеральд и называл его – раем на земле. Подробнее о Ницце, о Провансе, о Фицджеральде можно прочитать в мемуарах и во многих моих романах.

В Венеции я бывал с Ириной трижды и хочется поделиться не столько впечатлениями об этом городе, они, наверное, будут у каждого свои, я же хочу дать советы тем, кто ещё только собирается в те края. В Венецию надо приезжать на неделю минимум, там есть что посмотреть. Селиться желательно в центре, живя в Местре, вы будете очень уставать, переезды   отнимут ваше драгоценное время, а из центра вапоретто стартуют сразу во все стороны. В Венецию надо приезжать ранней весной или осенью, когда спадает не только поток туристов, но и жара. В хорошую гостиницу не попасть, если не заказать и оплатить её месяца за два. Иначе придётся жить в тесных безоконных комнатах, или ваши окна будут выходить на канал, который не везде приятно пахнет.

В Венеции есть филиал знаменитого музея Гуггенхайма, открыла его Пегги Гуггенхайм, вдова владельца американского музея. Билет, по нашем меркам, дорог – 16 евро. Но мне больше нравится местный музей «Ка’ Пезаро», история которого насчитывает больше двух веков – роскошный, неожиданный, занимает четыре этажа, на него и двух дней не хватит.

Один день целиком надо побыть на острове Мурано, откуда пошло знаменитое венецианское стекло. Посетите в Мурано музей истории стекла, там большинство экспонатов выполнены в единственном экземпляре, и многими из них владели великие венецианцы. Можно увидеть и как сегодня выдуваются уникальные произведения – вся работа делается вручную, как и века назад. Магазинов, лавчонок, торгующих цветным стеклом – сотни, на любой кошелёк. Меня там поражают скульптуры из стекла – но это уже высший пилотаж известных мастеров. Дорого, но глаз не оторвать, столь хороши изделия. Много предметов быта – какие бокалы, фужеры, вазы, подносы, тарелки предлагают в каждом магазине – дух захватывает. В Мурано приобретают не только сувениры из стекла, но и серьезные подарки для близких, для молодоженов, для домашнего интерьера.

Если вам дорого имя нашего знаменитого поэта И.Бродского, посетите остров Сан-Микеле, поклонитесь его могиле. Мы были там трижды, возлагали цветы в разные годы и в разное время, фотографии есть на моем сайте. Не рассчитывайте, что легко найдёте его могилу, посмотрите на моем сайте, где я разместил фото его захоронения, этот снимок будет вам ориентиром в поиске. Очень скромное место, вместо привычного для нас гранита, мрамора – невысокое бетонное надгробие с выбитым на нем именем поэта. В последний наш приезд искрошившееся бетонное надгробие заменили на новое, точно на такое же бедненькое, кладбищенско-стандартное. Грустно… Печально… Жаль…

Я уже писал, что у Бродского много почитателей среди российских миллионеров, по телевизору они часто распинаются в любви к его творчеству, но почему же тогда они не поставят своему кумиру достойный памятник? Бродский уж точно заслуживает быть отлитым в бронзе. На мой взгляд, он прославил не только себя, Петербург, но и Россию. Открыл список Нобелевских лауреатов великий Бунин, а закрыл, как мне кажется – надолго, если не навечно – он, Бродский.

В Венецию с Ириной мы всегда прилетали самолетом, но уезжали дважды поездами. Ночные поезда в Европе сохраняют время. Однажды мы отправились из Венеции в Женеву, оттуда переехали в Монтрё, чтобы поклониться другому кумиру – В. Набокову. Вот у кого достойный памятник! Памятник стоит в сквере на фоне отеля «Монтрё Палас», где писатель прожил в апартаментах 18 лет. Мы остановились в «Монтрё Палас» на том же этаже, где он жил, обедали и ужинали за тем же столом, где чаще всего сидел Набоков. Фотографии отеля и памятника есть на моем сайте, но это адресуется тем, кому дорог В. Набоков. Есть на сайте и фотография памятника Бунину в Грассе у его виллы «Бельведер», где он прожил 30 лет, туда мы наезжаем чаше всего.

Второй раз поездом мы уехали из Венеции в Мюнхен, где живет старый друг моей ташкентской молодости Александр Фитц, серьезный писатель, жизнелюб, бывший главный редактор двух известных в Ташкенте и Москве газет. У него много книг, изданных в России и Германии, он лауреат нескольких престижных премий. Присутствует на известных интернет- сайтах. Поехать в Мюнхен мы планировали давно, нас интересовал там крупнейший в Европе музей современного искусства. А Фитц, в молодости поклонник мюнхенской «Баварии», как и я, обещал отвести нас с Ириной в загородный ресторан, где несколько столиков навечно зарезервированы за «Баварией». Контактный Фитц, не потерявший журналистской хватки, знает многих действующих игроков, но больше любит общаться с поколением Оверата, Мюллера, Беккенбауэра, Шнелингера, Фокса…  В музей мы ходили три дня, очарованные величайшим собранием, приобрели новые знания о современном искусстве. Попали мы и в ресторан. Фитц с супругой Ириной угостили нас удивительной по красоте и вкусу рыбой, нам представили её живой, трепыхающейся на серебряном подносе. Конечно, разговор шёл о Ташкенте, то и дело звучало – а помнишь? Ирина, жена Фитца, тоже из Ташкента, врач. Все было замечательно, только футболисты «Баварии», ни старые, ни молодые, в тот вечер в ресторане не появились.

Но вернёмся к Венеции – когда и как она вошла в мою жизнь. Моё первое, ярчайшее знакомство с Венецией произошло в далекой невозвратной юности. В 1964 году, в конце февраля я летел из Ташкента в Джезказган, прямых рейсов туда не было, и я должен был сделать пересадку в Алмате. Казахская столица встретила бураном, и наш самолёт с трудом приземлился. Не успели мы пройти в аэровокзал, как услышали сообщение – аэропорт закрывается по метеоусловиям на двое суток. Меня эта неприятность, признаюсь, не огорчила, скорее наоборот. В молодости я знал и любил Алмату. Я отправился в гостиницу «Казахстан», где уже не раз останавливался. Замечательный отель в центре города, рядом кинотеатр, концертные залы, универмаг. В городе метель вела себя менее агрессивно, и столица жила обычной жизнью. Я быстро снял номер и через полчаса уже купил билет на английский фильм «Свидетель обвинения». До сеанса успел обежать универмаг, заглянуть в книжный магазин и даже купить книгу тогда не известного мне польского писателя Станислава Дыгата «Путешествие», потому что она вышла в «Художественной литературе» в популярной серии «Зарубежный роман ХХ века», которую я собирал. 60-е – ярчайшие годы советской эпохи, страна рвалась к звёздам в прямом и переносном смысле. Дух созидания царил во всем – страна строилась, обустраивалась повсюду. Везде, не только в Москве, бурлила жизнь, что ни день открывались театры, концертные залы, гостиницы, тот же отель «Казахстан», где я остановился. 60-е годы отмечены ещё тем, что по всей стране открывались впервые молодежные кафе. Пошел в Алмате и я в такое кафе рядом с отелем. Но долго там не задержался, я ни на минуту не мог забыть о книге и не знакомом мне писателе. Вернувшись в гостиницу и устроившись в уютном кресле под торшером, открыл книгу… На меня с первых же глав повеяло запахами моря, на волнах которого уже веками процветал великий торговый город… Надеюсь, вы поняли, что роман оказался о Венеции. Я лёг спать только под утро, но книгу не закончил. Но я и не спешил, я так радовался сложившимся метеоусловиям. Роман был написан мастерски, автор прекрасно знал Венецию, понимал, что в великих городах кипят великие страсти. Истории людей, живущих на воде, совсем не похожи на истории влюблённых, живущих на бренной земле, на суше совсем иные шторма и наводнения. Главное, что я отметил тогда, что автор умеет передать настроение не только героев, но и времени. Через семь лет я открою для себя Фицджеральда и тут же вспомню Дыгата, чьё «Путешествие» напомнит мне и «Великого Гэтсби», и «Ночь нежна». Достойная ассоциация!

Изложу вкратце сюжет, который навсегда оставил Венецию в моей памяти. У молодого варшавянина, студента из простой семьи, старший брат давно живёт в Италии, там он стал одним из самых известных кинорежиссеров, женат на знаменитой кинодиве, живет в роскоши, но не общается с отчим домом. Но однажды, на студенческие каникулы он неожиданно приглашает младшего брата в гости, в Венецию, где снимает очередной фильм. Устраивает брата в хорошем отеле, где юноше открывает неограниченный счёт, одевает его с ног до головы, даёт на расходы большую сумму, но встречается с ним редко, общается только по телефону – занят, съемочный день в Венеции и тогда стоил сотни тысяч долларов. В волшебной Венеции юноша, предоставленный сам себе, встречает неземной красоты девушку, влюбляется, и у них начинаются невероятно романтические отношения, быстро перешедшие в страстную любовь – кино, да и только. Такая стремительная история может возникнуть только на Лазурном берегу или… в Венеции.

Но… история любви кончается для юноши таким разочарованием, крахом, что я даже не могу пересказать, нужно цитировать автора, но я не стану. Возвращаясь в Варшаву, в вагоне-ресторане, повзрослевший на годы юноша рассказывает свою печальную историю случайному попутчику.

Я люблю в романах заключительные строки, лучшие из них говорят о большом мастерстве писателя, но они мало кому даются, не даются и мне. Лучшим примером считаю последние строки Ф. Фицджеральда в «Великом Гэтсби», я использовал их эпиграфом в «Ранней печали» и в мемуарах.

Степень разочарования юноши в Венеции, где он был счастлив, столь велика, трагична – он даже хотел покончить с собой, – что ему сочувствуешь, хотя он сказал о Венеции такие кощунственные слова, такие безжалостные, как никто и никогда не говорил о ней. Но мы невольно прощаем ему даже жуткое пророчество, цитирую героя по памяти: «… говорят Венеция ежегодно погружается на несколько сантиметров в пучину – пусть проглотит её море!» Но Венеция стоит, к нашей радости, несмотря на всякие природные катаклизмы и проклятия.

Я просто обязан сказать несколько слов о Станиславе Дыгате, познакомившего меня не только с Венецией, но ещё и открывшего мне Польшу, поляков. Прочитав «Путешествие», я стал тоньше понимать поляков, их романтические порывы души, их гусарство, их галантность, тягу к искусству, к другой, более достойной и независимой жизни. Дыгат открыл мне дверь в великую польскую литературу, благодаря ему я познакомился с Болеславом Прусом и его легендарным романом «Кукла», достойным Нобелевской премии. Я рад, что роман не затерялся в ХХ1 веке, недавно по нему снят многосерийный фильм. А дальше мой список польских писателей пополнили: Ежи Путрамент с его трагической «Чащей», Ежи Стефан Ставинский, Генрик Сенкевич, Владислав Реймонт, Бруно Ясенский, Юлиан Тувим, Мария Домбровская, Станислав Лем, Славомир Мрожек. Двое из этого списка – лауреаты Нобелевской премии.

Благодаря знакомству с литературой, я открыл для себя и польское кино, и великих польских кинорежиссеров: Анджея Вайду, Романа Полански, Анджея Жулавского, Ежи Кавалеровича, Ежи Гофмана, Кшиштофа Занусси – человека рафинированной культуры, энциклопедически образованного. Он не только снимает кино мирового уровня, но и ставит театральные постановки в известнейших театрах по всему миру и в России тоже. Преподаёт в престижных университетах мира, часто выступает по телевидению в разных странах. Как многие поляки, он – полиглот, говорит на многих языках и на русском тоже. Я записал несколько его выступлений в больших аудиториях и время от времени прослушиваю их снова и снова. Культурная глыба, величайшего ума человек, просветитель, профессионал, гуманист. Кстати, через 40 лет после прочтения «Путешествия», хорошо зная творчество Кшиштофа Занусси, я неожиданно подумал: а не стал ли он прототипом героя романа Станислава Дыгата? Не удивляйтесь, у Кшиштофа старший брат жил в описываемое время в Италии, он мультимиллионер, владелец старейшего в Европе бренда стиральных машин «Занусси». Вот куда могут завести думы от хорошей книги. Если мне когда-нибудь удастся встретиться с Кшиштофом Занусси, обязательно спрошу его об этом.

Тем, что я люблю Польшу, её народ, её культуру, литературу, искусство во всех его формах, польский шарм в мужчинах и женщинах, я обязан только – Станиславу Дыгату. Ищите в любой стране своего писателя и вам всегда откроется во всей красе его родина и народ.

Но вернёмся в последний раз в Венецию. Есть там два места, чаще всего упоминающиеся в туристических проспектах и в разговорах тех, кто там побывал – площадь Сан Марко и кафе «Флориан». О кафе, которому сегодня без малого триста лет, хочется добавить несколько слов. Мы всегда жили в пяти-семи минутах хода от Сан Марко, в гостинице у театра «Ла Фениче» и по вечерам заглядывали во «Флориан» не только из-за музыкального квартета, где, действительно, играют замечательные музыканты. Нынешний вид «Флориан» приобрёл в середине 19 века, когда семья Флориан продала известное кафе. Заведение было настолько популярным, что новые владельцы, перестроив его до неузнаваемости, вынуждены были оставить герб первого владельца, на котором обозначено – Флориан. Забыл сказать, что со дня основания его могли посещать мужчины и женщины, до «Флориана» женщины в подобные заведения не допускались. Кафе кроме столиков на открытом воздухе имеет внутри ещё три зала. Мне особенно нравится зал Великих людей, его оформлял художник Джулио Карлини, он написал портреты десяти прославленных венецианцев: Карло Гольдони, Марко Поло, Тициана, архитектора Палладио, композитора Марчелло, ученого Паоло Сарпи и адмирала Пизани.

Нравится мне и Китайский зал, очень популярный сегодня у китайцев, заполонивших все туристические маршруты мира. Пишу эти строки в Испании, только что вернулись с Ириной из маленького очаровательного городка Михас, где есть на что посмотреть, мы стараемся посетить его каждый раз, бывая в Андалузии. Сегодня настроение испортили гости из Поднебесной, нигде не протолкнуться, все кафе, рестораны заполнены ими под завязку. Учтите «китайский фактор», отправляясь в Венецию. Наверное, надо отметить, что во «Флориане» бывали Гёте, Байрон, Пруст, Модильяни, Дягилев, Стравинский, Герберт фон Караян, Леонард Бернстайн. Есть у «Флориана» и третий зал – зал Времён года.

Конечно, большинству туристов знакома лишь надводная часть «Флориана», цены здесь, действительно, кусаются, но и сервис хорош, кофе в серебряных кофейниках и чашках из лиможского фарфора с гербами 18 века уже редко где подают. На улице чашка кофе, когда мы там бывали, стоила 10 евро, сейчас, наверное, стоит дороже. Но… только цена сохранила для нас «Флориан» в нынешнем состоянии, иначе бы он давно стал забегаловкой – за то и платим.

Рауль Мир-Хайдаров

апрель 2016 г. Испания, Марбелья