Сходится вот что:

1) что Сокуров в 2016 году повёз свой фильм «Франкофония» (2015) на 7-й Одесский международный кинофестиваль (а всё-таки там русофобская власть, считающая, что в России фашизм, раз Россия не подчиняется либерализму), 2) что в последнюю минуту в фильме звучит музыка гимна СССР (она же – музыка гимна России), причём искажена музыка ТАК,

что это вызывает представление о чём-то ужасном;

3) что резюме моей предыдущей статьи (art-otkrytie.narod.ru/sokurov.htm) о фильме Сокурова такое: «Ненависть Сокурова всеобъемлюща: и на своих, и на чужого»;

4) дата создания фильма, 2015 год, год после «крымнаш», как ругаются российские либералы, и после международной изоляции России, как говорят они же на основании хотя бы резолюции Генассамблеи ООН, большинством голосов осудившей Россию как страну-агрессора.

Я не смог в первой статье определить, каким идеалом движим был Сокуров. Теперь, отталкиваясь от вышеперечисленного, надо предположить его движимым либерализмом? И, если поместить его в систему взаимопревращающихся идеалов (см. art-otkrytie.narod.ru), то это будет идеал типа барокко? Мудрость, иначе говоря. Которая ненавидит экстремы. В первую очередь – тоталитаризм. Включая российский авторитаризм.

Поэтому у него положительным, в сущности, героем является немецкий генерал граф Меттерних. Он не поддался нацистской власти и не дал фашистским бонзам заграбастать себе лично ценнейшие картины Лувра. За что и был смещён с должности фашистами, за что и был награждён после войны французским правительством.

Или вот:

«Сокуров: Какой шторм! Да сбросьте вы эти контейнеры! Погибнете! Этот музейный груз, зачем вы его взяли?

Дерк: Мы в беде.

Сокуров: На мостике у тебя беспорядок. Уже и документы разлетелись на пол. Совсем тяжело? И всё безжалостно.

Дерк: Это безумие. И ни одного корабля в поле зрения.

Сокуров: Опять обрыв связи».

И ясно, что этот упрямец Дерк не сбросит контейнеры.

И отрицательным героем в нашем времени становится капитан Дерк, везущий контейнеры с музейными предметами и не выбрасывающий эти контейнеры в море, чтоб в страшную бурю сохранить плавучесть корабля.

Положительными оцениваются французы, не дерущиеся с фашистской Германией до остервенения, а сдавшие Париж, подписавшие мир с сильнейшим противником и тем сохранившие много жизней.

Отрицательными оцениваются, наоборот, советские, доведшие до того, что война с Германией приобрела характер непримиримый, из-за чего был (он показан) ужас блокады Ленинграда и плачевное состояние Эрмитажа (тоже показано). Надо было уж лучше сдаться, мол. А ещё лучше – не доводить до такого остервенения, как теперь довели, мол, Украину Крымом и др.

Директор музеев Франции, Жак Жожар, сверхположиельный герой, сумевший сориентировать графа Меттерниха не посягать на ценности Лувра. За что справедливо спущено ему после войны сотрудничество с фашистами, и он даже награждён.

Хорош и тот немец, что погнался за юной француженкой среди дня на парижской улице. Он всего лишь обнял её и отпустил.

Образ поведения Меттерниха.

Вот, что значит – общие, европейские ценности у европейских народов, к которым СССР и Россия, увы, не принадлежат-де.

Для осуждения нас, россиян, поддавшихся большевикам, и самый первый кадр фильма:

Фотография этого «судьи человеков», Льва Толстого, под авторские слова самого Сокурова:

«Что он так смотрит? Как будто знает, что нас ожидает. Вот сейчас и скажет… Ну, если не он, то кто?».

А что: разве не перевернули Россия и Ленин весь мир в ХХ столетии? Порывом к прогрессу. А Толстой-то звал к обратному относительно прогресса. Не было б всего ужаса, если б поменьше все хотели, как Толстой.

Или, если б принципиально несуществующего хотели, как Чехов (см. art-otkrytie.narod.ru). Тогда б жизнь в искусстве была б главной. Как наиболее близкое к принципиально не существующему.

И потому следующие фотографии – Чехова.

Не нравится Сокурову всё, что произошло после смерти этих двоих.

«К кому же обратиться? Кто тут есть?» — спрашивает себя Сокуров.

И сам себе разочарованно отвечает:

«А-а. Народ есть».

Картина в самом деле неприглядная. Выбрана фотография с такими лицами, что ой.

Причём, это явно Россия. То есть я правильно понял, что он Россию видит виновницей всех бед. Агрессивность её, в частности, виновна. Ибо следующая фотография – военных матросов.

И комментирующие слова Сокурова соответствующие:

«Какие лица. Какие души. Ангелы. Дети. Впрочем, дети всегда жестокосердны. Особенно, когда спят родители».

В Лувре он наталкивается на символ Франции, Марианну. И её спрашивает, что будет. Та, легкомысленно вертясь, отвечает: «Свобода, равенство, братство». А Сокуров возражает, мол, не до шуток ему.

А ведь так и получилось. Из трёх главных идей ХХ века, либерализма, социализма (я всегда к этому добавляю от себя слова «так называемого») и фашизма, всех победил либерализм.

Или Сокурову все не милы? И он – ницшеанец (в мире царствует Зло, а того света и спасения в нём – нет). – В самом деле (слова Сокурова на фоне чудовищной волны):

«Смотрю и вспоминаю из Чехова: «Море было большое. Одна волна накрывала другую, и нет в ней ни смысла, ни совести».

И грохот такой… Что это словно самая суть Сокурова выражена.

И дальше, мне представляется, Сокуров выгрывается в противоположного человека, в неэкстремиста, в западного либерала: «Стихия морская и историческая. Это когда ни смысла, ни совести. Зачем мне этот океан? Пусть живёт рядом с нами своей жизнью. Зачем нам познавать эту стихию? Есть же у нас наши города, наше небо, наши уютные, тёплые квартиры…».

И, как факт, в кадре появляется что-то французское.

Что-то некадрированное, как у импрессионистов.

Да здравствует абы какая жизнь! Зачем экстремы!?.

«У народа океан вокруг — у человека океан внутри».

У экстремистского человека, у экстремистского народа океан внутри, — возражу вдруг начавшему темнить Сокурову.

И – противного тембра слова Гитлера, осматривающего завоеванный Париж, и – противный звук пролетающих на бреющем полёте над Парижем двух фашистских самолётов.

Противны Сокурову все завоеватели, грабящие художественные ценности в покорённых странах. И сам Наполеон, значительно пополнивший Лувр во время своего правления.

И, наоборот, царская Россия, не делавшая этого, представляется барашком – из-за музыкального сопровождения при демонстрации карты с ползущей по ней траекторией морского вывоза ценностей из Двуречья (звучит мелодия песни Чайковского «Мой миленький дружок, любезный пастушок»).

Но вообще Восток не в чести у Сокурова, наверно, из-за ассоциаций с восточными деспотиями и с соответствующими им религиями:

«Когда я впервые был в Лувре, я был поражён этими лицами [в кадре проплывают портреты работы знаменитых художников, начиная с эпохи Возрождения и позже; не те, что остались в Лувре при оккупации (всё послесредневековое было вывезено, сказано); в кадре современная развеска картин, хоть за кадром воют сирены, что было разве в открытом городе Париже?]. Это народ. Народ тот и такой, каким я бы хотел его видеть. Понятный мне. Они – в своём времени, а я их узнаю. Почему? Французы, порода Европы. А вот интересно, какой стала бы европейская культура, не появись портретная живопись? Почему-то родилась у европейцев потребность или необходимость рисовать людей, лица. Почему европейцам это исследование важно, а у других людей (ну, в мусульманском мире, например) совсем нет? Каким бы я был, если бы не знал, не видел глаза тех, кто жил до меня?.. В Европе – везде Европа».

Между последним вопросительным знаком и ответом – сцена, как звучит сирена, служащий свистком напоминает, что надо выключать освещение в домах, или закрывать ставни, мальчик не хочет спускаться в бомбоубежище, гадает, как на ромашке, ощипывая плюмаж на шляпе, спускаться или не спускаться; приходит взволнованный отец, надо перекрыть газ, мальчик ноет, мать спрашивает, взял ли он с собой носовой платок, все, в бомбоубежище. Суперобстоятельность.

А я вспоминаю (может зря, там протестанты, а не католики, как во Франции), как недавно, за год до выпуска в свет Сокуровым своего фильма, в датском зоопарке позвали детей посмотреть, как застрелят и будут разрезать на части тушу убитого жирафа Мариуса. А потом и ещё что-то подобное было.

И как в те же дни майдановцы от жажды войти в Европу жгли коктейлями Молотова стоящих милиционеров, Сокуров, наверно, тоже не видел.

Соломон Воложин

5 сентября 2016 г.