Нина Феликсовна Щербак, филолог, преподаватель СПбГУ (кафедра английской филологии и лингвокультурологии), журналист, кандидат филологических наук. Автор повести «Роман с филфаком» («Звезда», 2010), рассказов. («Звезда», 2003; премия года журнала «Звезда», 2003), «Русские женщины глазами востока» (журнал «Звезда», 2015, № 8), «Эхо войны в творчестве Сэлинджера» (журнал «Звезда», 2015, № 9), повести «Мерцающие сны» (журнал «Звезда», 2016, № 7), книги «Кумиры. Истории великой любви: любовь поэтов Серебряного века» (2012), книги «Конан Дойл: Шерлок Холмс. Лучшие повести и рассказы (вступительная статья и комментарии, 2015), книги «Учебное пособие к роману Сэлинджера «Над пропастью во ржи»» (комментарии, 2015), «Эрнест Хемингуэй. Старик и море. Праздник, который всегда с тобой» (вступительная статья, комментарии, 2016), «Сергей Есенин: Как с белых яблонь дым» (2017). Составитель более двух десятков поэтических сборников, автор сценариев более 100 телепередач циклов «Петербург: время и место», «Неизвестный Петергоф» (т/к «Культура»). Живет в Санкт-Петербурге.

Журнал «Клаузура» (Ж. «К.»): В «Буквоеде» и других книжных магазинах можно найти несколько книг, выпущенных издательством АСТ, серии «Мировые шедевры», иллюстрированное издание. Вы пишете комментарии к известным текстам?

Нина Щербак (Н.Щ.): Жанр комментария весьма распространен. Задумка – расставить акценты, обратить внимание читателя на исторический контекст. Недавно вышла книга об Артуре Конан Дойле в издательстве «АСТ», 3000 экземпляров, лучшие повести и рассказы, соответственно, моя вступительная статья и комментарии. На обложке – камин и кресло, а по тексту пришлось воссоздавать море деталей. К примеру, в «Знаке четырех» очень много историй «подводных», связанных с колониальной политикой Великобритании, ведь Конан Дойл много занимался Бурскими войнами в Южной Африке и его книга о Шерлоке Холмсе не только детективный жанр, но и собственные изыскания XIX века, вот в повести и фигурируют реалии об Индии, восстании сипаев, когда военные отказались смазывать оружие жиром свиней и коров, и началась бойня. В «Этюде в багровых тонах» та же история, очень много интересных фактов того времени. К примеру, описана страна святых, то есть великие равнины, по которым в XIX веке двигались мормоны, религиозная секта. Часть вторая повести Конан Дойла посвящена мормонам, тем самым, которые были поклонниками многоженства и фактически бежали в Новый Свет, чтобы там основать свой город. Шерлок Холмс фигура непростая, и значительно трансформировалась автором, сначала это был совершенно необразованный сконцентрированный на себе человек, а потом стал легче, богемнее. Он курит опиум, играет на скрипке, в чем-то Шерлок врач людских душ, который ставит им диагноз, но по своему, не как доктор Ватсон (имя Шерлок, по одной из версий, было заимствовано Конан Дойлем у известного эдинбургского врача).

Что касается Хемингуэя, то там совсем другая история. В серию «Мировые шедевры» вошли две повести «Праздник, который всегда с тобой» и «Старик и море». Совершенно потрясающая, кстати, почти детективная история о Хемингуэе. «Праздник…» – это книга о довоенном Париже: кафе, Гертруда Стайн, издатели, художники, Скотт Фицджеральд. Необыкновенные истории! Тоже детективные, в некотором роде, потому что издан «Праздник…» уже после смерти Хемингуэя его четвертой женой, которая значительно изменила первоначальный замысел, говорят, целиком в свою пользу, не упоминая о второй жене вовсе. А затем, через много лет, внук Хемингуэя Шон опять переиздал книгу, выпустив так называемую «восстановленную редакцию». Поразительно, что издатели меняли местами главы, опускали одни, добавляли из черновиков другие. Получается, что любой текст существует не только по воли автора, а может быть интерпретирован многократно и полностью изменен близкими родственниками!

Ж. «К.»: Вы говорили, что в 2017 году в этой же серии выходит еще одна книга с вашими комментариями и вступительной статьей? 

Н.Щ.: Да. Это собрание стихотворений Сергея Есенина. Там несколько другая интересная канва, на мой взгляд, связанная с тем, что Сергей Есенин не датировал свои стихотворения. Все, что связано с Есениным – удивительно трогательно. Уже перед самой смертью должно было выйти его собрание стихотворений в четырех томах, которое он сам и готовил, вышло оно посмертно. Наборный экземпляр первых трех томов этого издания хранится в Государственном литературном музее и был подготовлен самим поэтом. Последний четвертый том составлялся уже после смерти Есенина и вышел в 1927 году. Произведения Есенина вызывали у его современников колоссальный резонанс. Беспощадный критик Серебряного века Зинаида Гиппиус насмешливо и зло парадировала его костюмы и манеру себя держать. Даже близкий друг, поэт Николай Клюев (был среди прочих в гостях у Есенина в гостинице «Англетер» за несколько дней до смерти Есенина), в начале их взаимоотношений, как и многие, страстно Есенина обожавший, под конец любовь сменил чуть ли не на ненависть. Есенина, действительно, многие ненавидели. За славу и успех, за народное признание и слишком очевидный талант, который ничем нельзя было заглушить: ни вином, не жизненными коллизиями, ни женщинами, которые любили поэта до безумия. Биография Сергея Есенина яркая, памятная. Она полна красок, городов, стихов и людей, с которыми поэта сводила судьба – от последней императрицы (слушала его произведения, «печальные как сама Россия», когда Есенин был определен на военную службу в санитарный поезд, что стоял в Царском Селе) до известных политических деятелей революции, друзей-писателей, врагов-завистников, почитателей и убийц. Сергей Есенин почти не писал собственных биографий. В эссе 1925 года «О себе» указал несколько дат и встреч, а в конце подытожил: «Что касается остальных автобиографических сведений, они в моих стихах». Поэтому, наверное, и, правда, ни революция, ни женщины, ни важные встречи, ни даже самоубийство поэта не раскроют до конца того щемящего чувства, которое дарит его бесконечно нежная и проникновенная поэзия:

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет.

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: «Нет!»

Далекие милые были!..

Тот образ во мне не угас.

Мы все в эти годы любили,

Но, значит, Любили и нас.

Мне кажется, что Есенина не убили, а просто ему было невыносимо жить. Одна известная журналистка мне рассказывала, что видела его диагнозы, из которых очевидно, что не алкоголь был причиной срывов, как часто полагают, а наоборот. Бывают такие люди, которые очень чутко слышат, чувствуют, им жить просто становится невыносимо. Мне кажется, что поэзию Есенина чувствуют все… Очень жду издания, готовятся иллюстрации, которые всегда очень подробные и достоверные, как и фотографии.

Ж. «К.»: Вы работали в кино?

Н.Щ.: Я долгое время работала на телеканале «Культура» журналистом и сценаристом. Была даже получена Государственная премия за самый памятный цикл телепередач «Петербург: место и время» с народным артистом России Андреем Толубеевым и народным артистом России Валерием Дегтярем о музеях нашего города, об известных писателях, художниках, музыкантах. Опыт совершенно потрясающий и такое же незабываемое время, знакомство с самыми незаурядными и интересными людьми настоящего и прошлого. Мы снимали в музее Фрейда на Большом проспекте, в Институте Психоанализа, в Пулковской обсерватории, в музее Достоевского, Шаляпина, Державина, Блока, в Петропавловской крепости, в Казанском соборе, в особняках и дворцах, в пригороде Суйда, где жил Пушкин и его предки, около двухсот или даже трехсот разных точек и мест. Работа на телевидении столь динамична, что сейчас даже не верится, что было освещено такое количество разных тем и сюжетов, при этом досконально изучено, отснято, смонтировано, передачи вышли в эфир. Я случайно попала недавно на съемки и удивилась, что снимают теперь сразу, один раз, один дубль. Наша передача снималась, как снимается кино, тщательно готовилась, репетировалась, делали по два, по три, иногда по десять-двадцать дублей. Ту передачу, которую снимают теперь иногда за один день или даже за два часа, мы делали месяц, иногда дольше, фактически проживали. Одна из причин – выдающиеся актеры ведущего театра Петербурга, которые принимали в передаче участие. Андрей Юрьевич Толубеев, например. Невероятной глубины и таланта актер, сыгравший много ролей в театре и в кино. Мне лично особо дорога передача «Холодно ходить по свету» о поэте Серебряного века Георгии Иванове и его жене поэтессе Ирине Одоевцевой, которая написала известные воспоминания «На берегах Невы» и «На берегах Сены». Андрей Толубеев сыграл Георгия Иванова совершенно невероятным образом.  К сожалению, эта пленка хранится только в архивах, но тем не менее хотела бы об этом рассказать.

Поэт Георгий Иванов был интересный человек, очень непростой, в чем-то дьявольский. Его стихи невероятной красоты, откуда-то с неба или из преисподней. Он прощается с Ниной Берберовой, известным критиком, писательницей. Берберова уезжает в Америку, а он остается в Париже (они с женой Ириной Одоевцевой очень в раннем возрасте жили уже в старческом доме и как многие эмигранты бедствовали). Георгий Иванов беседует по ходу передачи с Ниной Берберовой и говорит ей о том, как ему тяжело жить, невыносимо, что вокруг «машины, жучки-паучки», читает ей свое стихотворение «Холодно ходить по свету, холодней лежать в гробу», одалживает десять франков, видимо, на вино. Берберова дает ему кусок своего пирога, который Георгий Иванов тщательно заворачивает «на бедность» и кладет в карман. Берберова очень едко и точно ему говорит: «Вы же его тут же выбросите по дороге!», как будто подмечает некоторую продуманность, театральность Иванова, его дьявольскую придуманную оболочку, и в этом момент на переднем плане оказывается лицо Толубеева, после этих вот слов. Лицо его выражает все – и радость жизни, и тихое отчаяние, и потусторонний блеск и понимание чего-то важного.

Несмотря на разнообразные жизненные перипетии, стихи Георгия Иванова – прозрачные, простые, ангельские просто… И вот Толубеев передает эти чувства. Такие нюансы глубины личности подмечены, выражены. В этом магия телевидения. Ведь там музыка, текст, актерское мастерство вступают во взаимодействие, как в театре. Не всегда известно, что сильнее, какой эффект станет главным, но сила воздействия, мне кажется, как в музыке, в десять раз больше, чем просто от текста.

Ж. «К.»: Вы пишете романы и повести?

Н.Щ.: Выходило несколько моих романов под псевдонимом, а в журнале «Звезда» выходили мои повести, в частности, «Роман с филфаком», который – совсем о юности, о филологическом факультете, где я училась и теперь работаю, об Англии, о поколении 90-х, а недавно вышедшая повесть «Мерцающие сны», немного «постарше» – скорее о молодости! И – о киностудии. Я обязательно всегда включаю истории об Англии, где я работала в Шеффилдском университете и училась в аспирантуре, в Ланкасерском университете (выиграла Королевскую стипендию – королева Елизавета была в тот год в России, в Петербурге и оставила одну стипендию, которую я и получила!), о писателях, кинематографистах, которых я там встречала. Но главная идея повести была о кино, его магии. Повесть состоит из четырех частей, каждая названа по имени мужчины, которых главная героиня Вера любит, ну или думает, что так! Джеймс, Максим, Сергей, Алик. Любит всех по-разному, а Максима и Сергея даже одновременно! Максим – ведущий артист и романтический герой, для которого Вера пишет сценарии, а Сергей – художник, реальный человек, которого она любит и с которым встречается. Мир кино захватывает Веру намного сильнее, чем ей хотелось бы, а в какой-то момент ее увольняют, так как чувства и воображения слишком сильны, мешают работе. Мне было важно показать, как человек взрослеет. Героиня расстается со всеми, но под конец повести ощущает, что каждый из встреченных ею людей неминуемо присутствует в ее жизни, как самый дорогой человек, несмотря на то, что по-настоящему, пылко и страстно она любит только одного Сергея, с которым, правда, тоже расстается. Эта книга посвящена одному моему очень близкому другу, поэтому, по большому счету, целиком, каждая фраза – о нем. А по сюжету это все распадается на многих людей, встреч, моментов, эпизодов. Придуманное и реальное – вперемешку. Как в кино. В частности, есть целая часть о реальном человеке, Нине Ольхиной, заслуженной артистке России, актрисе БДТ, которой уже нет, к сожалению, в живых. Она была близким другом нашего дома, знала Анатолия Мариенгофа, хорошего друга Сергея Есенина, кстати. Повесть моя не автобиография, конечно, но отдельные личные моменты в ней проскальзывают, иначе и не может быть. Еще там есть история о том, как главная героиня едет на Гавайи, смотрит на местные кораллы, заплыв на глубину. Потом едет в Индию. Мировоззрение меняется. На Гавайях Вера ощущает силу и мистику океана, собственное бессилие перед человеческой природой. Она посещает медицинскую конференцию и чуть не падает в обморок от обилия операций, которые показывают на огромных экранах. Единственное, что она может привезти Сергею – смешную фигурку, которая его будет охранять. Оказавшись в Индии, Вера идет на экскурсию, на этот раз посмотреть Тадж Махал, который, когда подходишь, кажется дальше, отходишь – ближе, как метафора человеческих отношений. Ей начинает казаться, что близость к людям, даже самым дорогим, совершенно необязательна. Она перестает видеть мир слишком романтично и однобоко.

Ж. «К.»: Вы пишете сейчас что-нибудь еще? 

Н.Щ.: Да, планирую и надеюсь издать еще одну повесть. Она уже написана, но не издана и имеет несколько названий. «Дожди в январе», «Не называй меня» или «Триллер на двоих», или «Ночи в пустыне». Это история девушки Маши, которая с детства знает двух молодых людей, Кирилла и Славку. Славку очень любит, с самого детства, а с Кириллом ее сводит судьба. Дальше семейная жизнь, ребенок. Идея состояла в том, что эти два героя: Славка, Кирилл, а потом уже и сын – сливаются воедино, двоятся, троятся даже! Мне кажется, что в одном из своих романов так сделал Мураками, не совсем понятно, есть ли эта важная встреча с самым дорогим человеком в конце или герой живет, продолжает жить только с теми людьми, которые его окружают. В общем-то, тема одна и та же – реальный мир и мир придуманный, их взаимодействие. Если в «Мерцающих снах» перевешивал мир виртуальный, кинематографический, то в «Дождях…» или в «Ночах…», скорее всего, верх одерживает мир реальный, настоящий. Но не совсем, если честно! Еще мне хотелось показать некоторый гротеск жизни и ироничное к нему отношение главный героини. «Сны…» кричат намного более по-юношески и романтичны! Мне также было важно выписать двойную реальность, попробовать ее воссоздать. В «Мерцающих снах» это достигалось, мне кажется, благодаря контрасту между динамичными событиями и нежными письмами, а в этой повести, благодаря воспоминаниям, резким флэшбекам, туманностью сознания главной героини в некоторых случаях, когда она не уверена, происходит ли это с ней на самом деле или только фантом. Иногда по тексту это видно четко, иногда только мельчайшие детали выдают, что события происходят не на самом деле. Такой эффект в кинематографе легче представить себе и воссоздать. Например, в последнем фильме о Шерлоке Холмсе, сделанный британскими кинематографистами, главный герой вдруг резко говорит своему другу: «оставь меня в покое», – отворачивается и начинает фактически «прокручивать назад» свои идеи в голове. Быстро их «находит», почти реально «ощущает», а потом «выбрасывает» – прочь! В общем, игры сознания.

Ж. «К.»: Вы писали много о Серебряном веке, о Цветаевой, Ахматовой, Маяковском, Есенине, и немало времени посвятили работе над Сэлинджером?

Н.Щ.: Он меня не сразу к себе допустил этот Сэлинджер, надо сказать! Я написала книгу, названную «Учебное пособие к роману Сэлинджера «Над пропастью во ржи»», в комментариях к которому опять-таки были полностью воссозданы реалии того времени, также вышли статьи по его рассказам и военным произведениям, которых очень мало и не переиздавались, как известно. Сэлинджер для меня важен, прежде всего, как автор, который изобретает свой собственный язык, совершенно отличный от предыдущих поколений писателей. Устная речь, много нецензурных выражений и удивительная тонкость восприятия. Герой Холден многими анализировался, принято считать, что каждый ассоциирует себя с ним, но мне хотелось показать, что Холден – это, прежде всего, прощание Сэлинджера с детством, его собственная борьба с собой. Ведь Сэлинджер воевал, входил в концентрационные лагеря, лечился после перенесенного стресса и все равно всю войну лелеял мечту о своем романе «Над пропастью во ржи». Его тонкость, чуткость, утонченность не есенинская, какая-то другая. Он ведь сам, целиком – в тех литературных традициях, против которых протестует. Чарльз Диккенс, Томас Харди, Фицджеральд – Сэлинджер вырос на них и пытается от них спрятаться, уйти, забыть… Рассказы удивительны, конечно, своей буддистской основой, рваностью, отсутствием причинно-следственных связей, нарушением канонов, на которых держалась литература. В этом смысле Сэлинджер очень музыкален и отличен от традиций предшествующих поколений. Он как будто один из первых услышал новое время, почувствовал его, прожил. Мною любимые поэты Серебряного века все ускользают, они слишком романтичны и прямы в страдании, искусстве, а Сэлинджер другой – он глубже, тоньше, как будто все, что он чувствует – скрыто, статично, но многомерно. Хлопок одной ладони, удары теннисного мяча об асфальт, эхо выстрела, звука которого вы не слышали. Это колоссальная мудрость, не только человеческая, но и художественная. Написать так, чтобы «мурашки по коже», но непонятно откуда!

Ж. «К.»: О чем вы хотели бы написать в будущем году?

Н.Щ.: Снова очень хочется написать о Набокове. Я всегда рассказываю студентам о его романе «Ада». Это одно из самых поздних его произведений. Говорят, слишком продуманное, и как сказал один очень известный литературный критик и писатель: «Зачем обманывать на пятистах страницах, достаточно было написать просто рассказ»! Это потому что Набоков слишком много там играет, столько сюжетов, линий, обрывов, пространственных субсистем. Все действие происходит в Америке с русскими топографическими названиями. Три языка повествования, столько аллюзий. Пруст, Шатобриан, Лев Толстой, Ветхий Завет на самом высоком уровне интерпретации. И все же я воспринимаю этот текст Набокова, как читаю Тургенева, как будто это роман о дачах, поместьях, осенних листьях, о чем-то таком юношеском. Забавно, ведь я знаю, что это выписанное тщательнейшим образом повествование, а читаю, как будто это от всей души написанная исповедь… В этом смысле роман «Ада» волшебный. Там тоже изобретен совершенно новый язык. Сюжет важен, но как первый уровень, потому как далее открываются невероятные глубины. Вас как будто бы текст поглощает, захватывает. Он настолько насыщен, что невозможно делать что-то, слушать музыку, отвлекаться. Набоков как будто ставит задачу не только победить время, но и полностью овладеть читателем, забрать его из реального мира. Четвертая часть романа называется «Ткань времени». Эта та часть, которую главный герой Ван пишет о времени. Это главный труд его жизни. Вот он пишет, рассуждает, приходит к выводу, что время одерживает победу над пространством, а потом его возлюбленная Ада смотрит на это все и говорит, что мы не можем знать, что такое время. Время это как… И идет в тексте многоточие. Пауза. Вздох. Ада одним махом сметает, зачеркивает то, что Ван писал всю жизнь и говорит, что мы все равно не можем подобрать слово, чтобы выразить, что такое время… На этом многоточии текст и заканчивается. Как известно, Набоков писал эту главу два года… Волшебство в этой недосказанности. Несмотря на нарочитую доскональность, детальность, Набоков, как и Сэлинджер, обладает удивительной тонкостью восприятия. Такой писатель не называет вещи впрямую, а как будто ускользает… Знаете, как у Бертолуччи фильм «Ускользающая красота»?!

Журнал Клаузура