О Роберте Луисе Стивенсоне написано много книг, но на русском языке есть только две крупные работы, которые претендуют на научную объективность. Это «Стивенсон и английская литература 19 века» Нины Дьяконовой и «Стивенсон. Портрет бунтаря» Ричарда Олдингтона.

Дьяконова, маститый литературовед, доктор филологических наук, разбивает книгу на несколько глав, где после краткого вступления, рассказывающего о жизни Стивенсона, следуют разборы его произведений, снабженные для удобства заголовками: «Эссеист», «Новеллист», «Романист» и «Поэт». Олдингтон, автор бестселлера «Смерть героя», поступил иначе. Очевидно, что он не мог довольствоваться таким последовательным перечнем литературных амплуа Стивенсона и решил написать книгу исходя из своих наработок профессионального романиста, удерживая в повествовательном фокусе сразу несколько личностей и тем. Таким образом, в «Портрете бунтаря» показана жизнь шотландского писателя, атмосфера викторианского пуританизма, творческий поиск, а параллельно дается анализ его произведений и характера.

Угол зрения у исследователей разный. Дьяконову интересуют творчество Стивенсона, а Олдингтона, в первую очередь, его отношения с отцом – почтенным буржуа Томасом Стивенсоном, авторитарной супругой Фэнни Осборн, пасынком Ллойдом, друзьями, деловыми партнерами. Русский литературовед и английский прозаик сходятся на том, что Фэнни, – американка, намного старше Стивенсона, с двумя детьми от предыдущего брака, – оказывала на писателя огромное влияние, и что сам он шел против воли отца и навязанного ему по рождению noblesse oblige, вот только если Дьяконова посвящает этому несколько абзацев, то Олдингтон добрую половину своего опуса. Кроме того, есть в книгах обоих авторов и не такие крупные, но заметные различия. Например, описывая юные годы писателя, Олдингтон неоднократно повторяет, что Стивенсон, завсегдатай богемных кварталов Парижа, ходил в «бархатной куртке», в то время как Дьяконова облачает его в «плащ». Тем не менее, общее соображение, что писатель выглядел весьма эксцентрично, встречается в обоих текстах. В итоге, можно сказать, что здесь авторы пришли к некоторому консенсусу.

Впрочем, как бы ни была интересна приватная жизнь Стивенсона – его причудливые наряды, посещения публичного дома, мужественная борьба с туберкулезом, увлечение дамами постарше, рискованное плаванье по Южным морям – а он в первую очередь писатель и не будь в его литературной карьере нескольких бесспорных шедевров, никто бы не стал писать о нем монографий.

Разбор творчества Стивенсона, Дьяконова и Олдингтон предваряют разбором круга его чтения. Перечисляя литературных фаворитов писателя, оба с удивлением обнаруживают, что в почтенную компанию, где есть такие имена как Мишель Монтень, Уолт Уитмен и Джордж Мередит, затесался парвеню Александр Дюма. Любопытно наблюдать реакцию Дьяконовой. Она считает, что истинным романтикам вроде Уильяма Хэзлитта и Чарльза Лэма в отличие от Стивенсона, был присущ не «дуализм», а «монизм»; они не пытались в своем творчестве идти по легкому пути, разделяя «видимость» и «сущность», а ставили перед собой более сложные задачи, стремясь к слиянию мира «внутреннего» и «внешнего». Они брали, пишет она, пример не с «развлекателя» Дюма, а трагика Шекспира! Олдингтон тоже слегка озадачен, но симпатию Стивенсона к Дюма трактует осторожней, справедливо указывая, что у этого автора есть чему поучиться, например, выстраиванию увлекательного повествования. Что ж, дабы разрешить замешательство двух крупных исследователей, прибегнем к мнению третьей, не менее влиятельной стороны. Спустя годы Умберто Эко в статье «Интертекстуальная ирония и уровни чтения» признает, что пусть в романах Дюма нет стиля, зато есть идеальная структура повествования, неожиданные, тщательно выверенные повороты сюжета, а также уместные архетипы и почти гомеровский (sic!) размах. Надо полагать, Стивенсон оправдан.

Покончив с литературным генезисом Стивенсона, и русский литературовед, и английский прозаик, принимаются за анализ его многочисленных эссе, путевых очерков и статей. Чтение эссе, само по себе, занятие упоительное, проблема в том, что на русском языке работы писателя в этом жанре почти не представлены. Поэтому, когда читатель добирается до обстоятельных разборов Дьяконовой и Олдингтона, ему остается только довольствоваться цитатами, да мечтательно представлять, катая на языке, – скажем, «Скваттеров Сильверадо», – как Стивенсон жил в суровом шахтерском поселке, пил в салуне со старателями, а после возвращался в нетопленные комнаты барака, чтобы трансмутировать свинец прожитого дня в чистое золото прозы. Кстати, об алхимии стиля. Олдингтон много пишет, каким великолепным стилистом был Стивенсон, но когда дело доходит до аргументов, ограничивается обширными выдержками и замечаниями, типа: описание бури в рассказе «Веселые молодцы» – «настоящий шедевр», а туман окутавший Лондон в повести «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» перешел в последствии, фигурально говоря, в произведения Конан Дойля о Шерлоке Холмсе. Дьяконова подходит к вопросу стиля обстоятельней, упоминает прием контраста, к которому часто прибегал писатель и приводит оригинальные словосочетания из его дебютного рассказа «Ночлег Франсуа Вийона» («ravenous gusto» – «голодный восторг»), однако и она, раскладывать на элементы и выводить точную формулу словесной магии Стивенсона, считает работой либо невозможной, либо не стоящей внимания.

Поскольку «Остров сокровищ» и «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» наиболее известные и популярные произведения Стивенсона, Олдингтон и Дьяконова посвящают им соответствующее количество рассуждений. Первый по своему обыкновению апеллирует к обстоятельствам написания и интересным фактам, вторая – заостряет внимание на персонажах, психологической мотивировке их поступков, морально-этической проблематике. Увлекательно и познавательно! Однако когда читатель доберется до глав, где помещен анализ поздних произведений писателя, в частности романов «Потерпевшие кораблекрушение» и «Отлив», то может испытать разочарование. Олдингтон ограничивается двумя цитатами из писем Стивенсона, из которых становится ясно, что эти две свои книги он ставил не слишком высоко. Дьяконова анализирует «Потерпевших кораблекрушение» отмечая, что большинство характеров не проработано, а повествование не складывается в единое целое. Более благосклонна литературовед к «Отливу», утверждая, что в этом психологическом триллере шотландский писатель предвосхитил Джозефа Конрада, показав жизнь белых людей на островах Тихого океана. Все это справедливо, но вместе с тем, тенденциозно, особенно если пролистать монографию Дьяконовой назад и посмотреть какие неумеренные похвалы она расточает «Острову сокровищ». Читатель даже на смертном одре не забудет как «прятались Джим и его мама под мостиком»! Я вот уже забыл, но до сих пор помню, как голодный, без гроша художник Лауден Додд из «Потерпевших кораблекрушение» сидит на скамье под дождем возле гробницы Наполеона или аристократ Норрис Картью, из того же романа, вместе со своей командой устраивает страшную, кровавую бойню на бриге «Летящий по ветру».

В общем, понятно, что и Дьяконова и Олдингтон, несмотря на заявленную объективность, бывают откровенно пристрастными. Русский литературовед порой увлекается излишним морализаторством, причем достается не только Стивенсону и его героям, но и, например, гениальному поэту Роберту Браунингу, у которого, по мнению Дьяконовой «сомнительная шкала моральных ценностей». Олдингтон в свою очередь, может нарушить повествование от третьего лица и неожиданно выскочить между строк, заявив, что я, мол, в отличие от Стивенсона мужчина крепкий, но с трудом переношу трое суток в американском поезде, а вот он смог продержаться в разы дольше, да еще работал при этом… Впрочем, эти мелкие промахи нисколько не умаляют ценности их исследований. Написать беспристрастную, исчерпывающую монографию о жизни и творчестве крупного писателя задача невероятно трудная, порой невозможная. Другой вопрос, как к ней подойти. И в этом смысле и Дьяконова, и Олдингтон демонстрируют верность литературоведческой и биографической этике. Их работы написаны честно, с полной самоотдачей и, – что очевидно, если посмотреть количество ссылок, – после долгих часов бдений над справочным материалом. Причем, по счастью, обе книги не похожи, а потому начинающий ценитель Стивенсона может читать их подряд. Дьяконова ориентируется на прозу писателя, стиль ее энергичен, концентрирован и отшлифован до лакированного блеска; небольшое количество оригинальных суждений удачно дополняет энциклопедическая эрудиция. Олдингтон, как и заявлено в названии его книги, рисует портрет Стивенсона и его эпохи, но делает это в неразделимом симбиозе с его творчеством; он более индивидуален и независим в подходе к материалу, иногда грешит повторами и длиннотами, пишет с типичной для англичан обстоятельностью и изяществом. Так что, и в том и в другом случае, любитель содержательного будет удовлетворен, формального – не заскучает. И пусть эти две работы представляют лишь малую толику того обширного монумента из биографических и литературоведческих книг, который благодарные потомки, – в основном англоязычные, – посвятили выдающемуся шотландскому автору, обе они дают возможность по-новому взглянуть на феномен Стивенсона. В очередной раз оценить многообразие, глубину и блеск его творчества; отдать должное личному мужеству, проявленному в борьбе с жизненными невзгодами.

Михаил Кажаев