Начало 90-х стало для Кинга переломным: он завязал с алкоголем и наркотиками, пережил неожиданную, повторную любовь к собственной жене Табите и значительно сбавил темпы работы. Новый контракт подразумевал выпуск одного романа в год и первая же книга, написанная Кингом на трезвую голову – «Самое необходимое» – оказалась «не так уж хороша», как впоследствии выразился сам автор. Назрело время перемен, если не кардинальных, то хотя бы частичных. Кинг понимал, что утратил прежнее вдохновение, что пришла пора искать новые пути развития. Это привело к идее создания экспериментального произведения. Он назвал его – «Игра Джеральда».

Роман затрагивает две актуальные для американского общества темы: сексуальное насилие и феминизм. Карл Саган в эссе «Терапия» приводит следующее статистические данные: «Каждая десятая женщина в США была изнасилована, две трети из них – до совершеннолетия. … В каждом шестом случае речь идет о девочке младше 12 лет… И 20% этих девочек насилуют родные отцы. Самый близкий человек оказывается предателем». И далее. «Сейчас, когда система оповещения о преступлениях налажена… В США это число возросло с 1967 по 1985 г. десятикратно – до 1,7 млн. случаев». Что касается феминизма, то корни этой темы следует искать в детстве Кинга. Его отец Дональд наделав долгов, бросил семью, оставив маленького Стиви и его брата Дейва на руках у матери Рут Пиллсбери. Бывшая пианистка, Рут в послевоенные годы могла рассчитывать только на неквалифицированную и низкооплачиваемую работу. Переезжая с места на место она нанималась в  булочную, ухаживала за больными родителями, убирала экскременты за умственно отсталыми. Денег все равно не хватало. Но Рут не падала духом и до самой смерти сохраняла сильный, независимый характер. Этого, конечно, не мог не заметить впечатлительный Стиви, который впоследствии сказал о своей матери, что она была: «одна из первых эмансипированных американок … не по своей воле».

В романе «Игра Джеральда» и феминизм и сексуальное насилие звучат с первой главы резким и неприятным аккордом. Джесси Бюлингейм, 38 лет, лежит прикованная к кровати в нижнем белье, пока муж Джеральд, щиплет ее за соски. Джесси, которая минутой раньше согласилась на эротический эксперимент, теперь эта идея не по душе, впрочем, так же как и сам муж. С неприязнью она фиксирует внимание на его неприглядной внешности: редеющей шевелюре, отвислом животе, небольшом пенисе, гадкой ухмылке и текущей изо рта слюне. Не выдержав, Джесси бьет возбужденного Джеральда ногами в пах и живот, с мужчиной случается инфаркт, он испускает изо рта неприятный запах, мочится под себя и, упав на пол, умирает. Попутно сообщается, что покойный Джеральд был адвокат, много пил, сильно потел, обожал порножурналы, а единственное, чем он, возможно, привлек внимание Джесси – это милая улыбка, которая напоминала ей отца.

Оказавшись прикованной к кровати, вдали от людей, женщина рискует умереть от обезвоживания. Благо в голове начинают раздаваться голоса. Один, «Хорошая жена», – это классическая женская модель поведения, которая признает превосходство мужчин; другой, «Рут» – голос бывшей подружки Джесси по колледжу, смелой феминистки, про нее известно, что она не брила подмышки и вступила в лесбийскую общину. Есть и другие голоса. Кроме того, в коттедж заглядывают гости: голодный пес Принц и осквернитель могил Жобер. Вскоре читатель понимает, что пленение Джесси не только буквально, оно также имеет и символический смысл. К середине романа этот смысл приобретает свои чудовищные очертания. Дело в том, что когда Джесси было 10 лет, ее растил собственный отец. Подавленные воспоминания об этом инциденте, который она решила сохранить в тайне, внутренне опустошили ее, сделав не особенно счастливой. Кроме того, также по Фрейду, Кинг намекает, что выбор Джесси ее мужа, был связан с тем, что он походил на ее отца. Таким образом, круг замкнулся и только теперь, оказавшись в безысходной ситуации, Джесси получает возможность взглянуть в глаза прошлому, отбросить сковывающие ее комплексы и наручники, и обрести свободу – физическую и метафизическую.

Очевидно, что при создании «Игры Джеральда», Кинг опирался на идеи двух своих романов: «Куджо» и «Мизери». Из первого он взял собаку, вылез в ее шкуру и дал читателю возможность оценить мир глазами животного; из второго позаимствовал исходную ситуацию – наделенный богатым воображением персонаж, оказавшийся обездвиженным в небольшой комнате/доме c неприятной перспективой медленной и мучительной смерти. Если с собакой все вышло отлично, то с Джесси обнаруживаются серьезные проблемы. Не будет преувеличением сказать: читатель «Мизери» с первых страниц проникается интересом к Полу Шелдону – он талантлив и попал в «чертовский переплет». Аналогично с Энни Уилкз – она чудовищна, несчастна, заложница собственного ущербного «Я», но одновременно с этим – притягательна. Однако с Джесси Бюлингейм не так. Будучи главным и почти единственным героем повествования длиной в несколько сот страниц, она по определению должна быть многомерна и глубока как Марианская впадина. Но она плоска и неприятна. Характер Джесси не проработан. Читатель понимает, что отец растлил ее, нанеся психологическую травму, однако как она пришла к своему мужененавистничеству остается неясным. Иными словами Кинг не показывает процесс духовного перерождения, а дает только итог. Нет вокруг Джесси и внятного социального фона, который мягко говоря, был бы не лишним в истории затрагивающей темы сексуального насилия и прав женщин. Все что есть, кроме натуралистичных, написанных на грани фола воспоминаний про день затмения, это еще один унизительный эпизод из детства и сеанс психотренинга, во время которого Джесси, уже колледж-герл, едва не призналась в своей страшной тайне. По этим причинам читатель, если он не феминистка, недоумевает, чем и, главное, почему Джесси так отвратителен Джеральд. Да, его внешние данные заурядны, но профессиональные, напротив, внушительны – он топовый нью-йоркский адвокат с солидным доходом. Да, Джесси бросила работу учителя по его просьбе, но, в конце концов, она могла этого не делать и продолжить преподавать на других условиях. Да, Джеральд злоупотребляет алкоголем и сигаретами, но и здоровье Джесси оставляет желать лучшего, ведь она не может забеременеть. У Джеральда есть сексуальные потребности и эротические фантазии, но… у кого их нет? И совсем за гранью понимания остается отношение Джесси к мертвому мужу: «А ну-ка, пропусти меня, Джеральд, – попросила она, и не без удовлетворения поддала труп ногой», – пишет Кинг, и это гадко.

Экспериментальная или, если угодно, феминистическая часть, в общем, вышла не очень убедительной, зато традиционная, хоррорная, хороша. Сцены, в которых Принц лакомится Джеральдом, омерзительны еще и оттого, что читатель, осознав, как плохо обошелся с собакой ее бывший владелец, встает на сторону голодного пса. Что касается осквернителя могил Жобера с диагнозом некромегалия, то его портрет можно выставлять в галереи ужасов; чего стоит содержимое короба, в который преступник складывает драгоценности: «Джесси увидела такой большой брильянт, что отраженный им свет луны освещал целиком детский скелет». Красота, да и только! Кинг также с приятной композиционной симметрией, объединил ключевые места действия романа: коттедж рядом с озером Кашвакамак (настоящее) и дом у озера Дарк-Скор (прошлое); связал оба события, точнее пиковые их моменты символическими мотивами: Джесси вырывается из наручников и спасается от смерти во время заката и Джесси растлевает отец, держа в цепких руках в минуту солнечного затмения. Кроме того, через повествование проходит мотив запахов, в частности, аромат минеральных солей, идущий с озер, который активизирует у пленной женщины долговременную память примерно так же, как печенье мадлен у прустовского протагониста…. И все равно, несмотря на эти яркие сцены и техническое мастерство Кинга, «Игра Джеральда» в целом не увлекает. Повествованию ощутимо недостает харизматичных персонажей. Джесси одномерна, а раздающиеся в ее сознании голоса, пусть и персонифицированы, но бесплотны. За редкими экскурсами в темные закоулки памяти и краткими визитами гостей, читатель, вместе с героиней на протяжении нескольких сотен страниц обозревает спальню со стаканом воды на полке и трупом Джеральда в ногах кровати. Обстановка достаточно богатая для рассказа, но слишком бедная для романа. Не хватает «Игре Джеральда» и детективной интриги, а обширный эпилог, тоже, кстати, взятый из «Мизери» в котором преследуемая призраком Джесси поправляется после пережитого, читается как унылый отчет. В случае Пола Шелдона обращение в эпилоге к сочинительству было оправданно ведь он писатель; в случае Джесси длинное-предлинное письмо к Рут выглядит надуманным. И конечно, «Мизери» была создана Кингом на гребне кокаинового вдохновения; в этой истории, несмотря на малое количество персонажей и пространства, завораживало все: от «черной расселины» на лице Энни, до «словно ухмыляющейся» печатной машинки Royal. С «Игрой Джеральда» не так. Трезвый Кинг шаманит на порядок слабее: что-то производит сильное впечатление, что-то – среднее, а что-то – никакого.

В книге «О писательстве» Кинг упоминает, что «Игра Джеральда» далась ему нелегко; непросто она далась и его фанатам, которые были неприятно удивлены воинственным феминизмом автора и эпизодом с растлением малолетней Джесси. Кинг поставил эксперимент, напрямую обратившись к сложным, волнующим общество темам, и потерпел достойное поражение: до классических образцов психологического триллера вроде «Мизери» роман не дотягивает, но назвать его неудачей тоже нельзя. Не каждый эксперимент должен давать ожидаемый результат и порой ошибки, допущенные в ходе предыдущего опыта, можно учесть в будущем. Кинг так и сделал. В следующем романе к темам растления и феминизма он добавил детективную интригу и сократил хронометраж. При этом писатель увеличил число персонажей и вывел в центр повествования обаятельную героиню, мотивы который понятны, а поступки – оправданы. Он не стал ограничиваться интерьерами коттеджей и дачных лужаек, и добавил к ним целый остров Литтл-Толл, провинциальный городок Джонспорт и курсирующий между ними паром. В итоге ему удалось создать один из лучших своих романов. Кинг посвятил его матери и назвал – «Долорес Клейборн». Впрочем, это уже другая история.

Кажаев Михаил Викторович