Давно дело было… В конце шестидесятых. Я тогда в пятый класс ходил. И очень любил конфеты, особенно шоколадные, с белой начинкой. «Пилот», «Весна», «Озеро Рица». Не скажу, чтобы уж так часто они мне перепадали, а все же почаще, чем старшей на четыре года сестре, Иринке. Сладким обоих больше баловала бабушка Дуся, наш главный воспитатель.

Заканчивалась вторая четверть, и я жил в предвкушении новогоднего праздника и зимних каникул. Во дворе снежинками на иголках серебрилась уже купленная отцом разлапистая ель. Так хотелось поскорее ее украсить…

И вот наконец отец принес из сарая крестовину, чуточку подпилил ствол лесной красавицы и установил ее посреди зала. В комнате вскорости запахло хвоей. Игрушки развешивали мы с сестрой – разумеется, под контролем бабушки.

О, эти елочные игрушки моего детства! Пузатые будильники, на которых всегда без пяти двенадцать, лубочные избушки с заснеженными крышами, фигурки сказочных зверюшек, переливчатые рыбки, грибы-крепыши… А красная звезда из стекляруса на проволоке чудом сохранилась у меня и поныне. Айболит и cтарик Хоттабыч. Светофор и матрешка. Труба, скрипка и барабан: все ручной росписи. Космонавт и ракета. Витые сосульки. Аж три пендитных кукурузных початка. Гирлянды из флажков. И, конечно, жизнерадостные шары – всех цветов и размеров: с портретами вождей, с серпом и молотом, с узорами, с отражателем, с серебристой присыпкой, – неярко блестевшие среди колких мохнатых ветвей. Сегодняшние же пластиковые шарики оптом сработаны на одну колодку и без души. Единственный плюс, да и то сомнительный: не бьются.

Под елку мы установили Снегурочку и Деда Мороза из папье-маше с надрезанным мешком: по малолетству Иринка пыталась найти в нем подарок.

В заключение священнодействия бабушка принесла еще и конфеты «Пилот» – двенадцать штук, я их сразу сосчитал, и мы на нитках подвесили лакомство за хвостики фантиков. Потом бабушка предупредила:

– И чтоб ни-ни! Пусть пока покрасуются, а уж после праздника разделите.

Ничего себе испытание для меня, сладкоежки! Еще и елка рядом с моим диваном: утром глаза открыл – конфеты с веток дразнятся; спать ложишься – опять душевное расстройство. Что испытание – настоящая пытка неокрепшего волею…

Словом, уже через два дня «не вынесла душа поэта»… Ведь половина конфет моя, так? Какая же разница, когда именно их употребить? Ну, недовисели, подумаешь, это-то мы замаскируем.

Первой «жертвой» стал «Пилот» с нижней ветки. Подгадав момент, я вытянул его из фантика и с наслаждением сжевал, а пустую бумажку свернул так, чтобы казалось, будто конфета цела. Лиха беда начало – в тот же день добрался и до второй, а следующим утром – до третьей. Ликвидировав полдюжины «Пилотов», временно остановился: оставшиеся-то уже вроде и не мои…

Однако я быстро пришел к мысли, что  сестра  почти  взрослая и вообще за

свою длинную жизнь куда больше меня всяких вкусностей переела, значит, пора восстанавливать справедливость. И без всяких угрызений опустошил содержимое пары очередных фантиков. Потом, даже внутренне не оправдываясь, просто «приговорил» две следующие конфеты. Доел бы и последние, с самого верха елки: семь бед – один ответ. Но тут наступило тридцатое декабря, и на школьном новогоднем празднике мне вручили традиционный подарок.

Я хотел было подстраховаться, завернуть в пустые фантики конфеты из кулька, но… Это почти все шоколадные повыбирать? Жа-алко…

Развязка наступила в конце новогоднего ужина – его нам с Иринкой устраивали в девять вечера, и я на нем сидел, как на елочных иголках.

Тогда мы с сестрой навернули по тарелке картофельного пюре с жареной курочкой, закусили сыром и краковской колбасой (она у меня соотносилась с орехами, разбиваемыми с треском: крак-крак!) Заедали всё это салатом оливье. Потом мама отрезала нам по куску домашнего торта «Наполеон», а я лихо откупорил бутылку крем-соды и разлил шипучий напиток по чайным стаканам. Тем временем бабушка взяла ножницы и подошла к елке, где нацелилась на нижнего «Пилота», ныне обманного, равно как и девять его шоколадных братьев.

С болезненным любопытством я наблюдал, как пустой фантик смялся в   подвижных жилистых пальцах. Сбитая с толку бабцшка на секунду-другую недоуменно замерла, затем потянулась к соседнему муляжу. Я безотчетно съежился на стуле. Снова пустофантичный результат… И еще…

Повернувшись к праздничному столу, бабушка укоризненно вгляделась в нас с сестрой. Лицо мое разом заалело, я почему-то хихикнул, едва не опрокинул бутылку с остатками крем-соды и на автомате отвел взгляд в сторону. И как ясно понимал в тот момент, что все мое всполошное поведение само за себя говорит!

– А ну-ка на меня смотри! – скомандовала бабушка, определив виновника учиненной шкоды. И строго вопросила: – Неужто все двенадцать тайком слопал?

– Да что ты! – поспешил я реабилитироваться хотя бы частично. –  Еще целых две штуки остались, которые под шпилем.

– Как только у тебя с желудком плохо не стало? Стыдоба! – укорила мама.

– Так ведь это… не за один же раз, – чуть ли не уязвлено пояснил я.

– У, мелочь пузатая, животное обжористое! – вникла в ситуацию и сестра.

– Ирина! Язык-то окороти! – прицыкнула на нее бабушка.

Но я на сестру вовсе не обиделся. Придумает же: животное! Вот наш белоцветный кот Айсберг, только что оделенный куриными косточками, – это да. И нисколечко я не обжора, и пуза у меня нет. А что пока мал, так ведь постоянно расту и придет время, старшенькую догоню и перегоню!

– Плутлив, однако! – как всегда в двух словах высказался дедушка, вложив в них массу эмоций.

Ладно, дед в любом случае на моей стороне. Но вот папа, который сейчас беседует по телефону, точно по головке не погладит. Жесть! Сил нет как боязно…

Эх, и быть бы мне битым широким отцовским фронтовым ремнем, на котором точилась трофейная бритва «Золинген», однако меня отстояли дед с бабушкой. Она только изъяла четыре наиболее интересные конфеты из остававшихся в кульке, присовокупила к ним две несъеденные с елки и вручила кровно обиженной сестре, тоже любительнице сладкого. Мне же попеняла:

– Нету у тебя, друг ситцевый, силы воли ни на грош. А еще мужчина будущий. Срамота! – и отошла, бессильно махнув рукой.

Очень меня те слова пробрали, даром что мал был. Любым путем доказать захотелось: конфеты – пустяк, а сила воли имеется, и настоящий мужчина – такой, как мой кумир актер Жан Марэ из любимого фильма «Парижские тайны», –  из меня обязательно получится.

Пожалуй, то был первый в моей жизни по-взрослому осознанный поступок. В сильно потощавшем кульке-подарке оставалась большая шоколадная медаль в серебряной фольге и с выступающей картинкой: космический корабль, удаляющийся от Земли к звездам. Медаль сберегалась напоследок: вкуснее будет казаться. Взял я ее и с отчаянной решимостью принес бабушке:

–  На, возьми, а отдашь на следующий Новый год, тогда и съем. И попробуй только после сказать, что у меня силы воли нет!

–  Э-э-э, друг сердешный, так дело не пойдет, – возразила бабушка. – Невелика важность, если я шоколадку под ключ упрячу. А вот ты ее в свой стол положи, чтоб все время под рукой, и потерпи годик. Тогда – герой!

На том и порешили. И еще – что это будет наш секрет.

Намучился я. Особенно спервоначалу. Сядешь уроки учить – а мысль о рядом лежащей сласти все знания отгоняет. Вынешь шоколадку, посмотришь на нее – тьфу, сгинь, искусительница! – и назад, в ящик.

Я уж и серебряную фольгу аккуратно снимал, и шоколад нюхал, и кончиком языка к выпуклому изображению прикладывался. Ах, как хотелось отгрызть ту же «Землю» либо хотя бы ракету слизать… Сейчас-то понятно: сам соль на рану сыпал. Но – кое-как держался. Бабушка же время от времени интересовалась: «Ну что там твоя медаль? Есть еще сила воли, не съел?»

Я несся к столу и предъявлял заначку. И как был тогда горд и счастлив!

Летом сдерживать себя оказалось проще: каникулы, еще и в гости уезжал. Вернулся домой – и сразу к столу: на месте ли шоколад? Да куда ему деться…

А вот в сентябре едва не сорвался. Получил нагоняй от матери за то, что гулял много, по-летнему, а за уроки садился под вечер. И как бы в компенсацию просто загорелось эту распроклятую медаль изничтожить! Спасибо бабушке – вовремя углядела, что с внуком что-то неладное, и о «силе воли» спросила…

Дотерпел-таки я до следующего Нового года! За праздничным столом бабушка открыла домашним нашу тайну и торжественно подвигла меня на поедание шоколадного символа воли. Медаль к тому времени треснула – как раз меж Землей и ракетой, немного посветлела и сильно затвердела. Пришлось ее натурально грызть.

И все равно: это был самый вкусный шоколад, который мне довелось попробовать в жизни…

Фёдор Ошевнев