«Розовая вода, похожая на закат»

Пётр Hаумович Шумский (08.051903-19.11.1955), член Союза писателей СССР; родился в хуторе Топилин Константиновского юрта, ныне Семикаракорского района Ростовской области.

В 1914 г. Пётр окончил трёхлетнюю церковно-приходскую школу, а в 1918 – высшее начальное училище.

Семнадцатилетним юношей вступил в ряды Красной Армии, а в 1922 году, по окончании военных операций, поступил на курсы командиров, затем был откомандирован в школу ВЦИК (Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет). Вынужденный по состоянию здоровья оставить военную службу, П. Н. Шумский в 1924 году поступил в Донской сельскохозяйственный институт в г. Новочеркасске, оттуда перевёлся в Ростовский университет на отделение русского языка и литературы. В 1929 году начал заниматься литературной деятельностью. С 1930 года работал ответственным секретарем Общества крестьянских писателей Северного Кавказа. В 1935 году Пётр Наумович перешёл на педагогическую работу; учительствовал в школах Ростовской области и Краснодарского края.

Здоровье Петра Шумского – участника двух воин – гражданской и Великой Отечественной – было подорвано ранениями и контузией. В 1956 году П. Н. Шумский умер. На доме писателя в станице Константиновской установлена мемориальная доска.

Произведения Петра Наумовича Шумского, к сожалению, не переиздавались. Повесть «За колючей проволокой» можно найти в Интернете в оцифрованном виде. Сборник стихов «Походные песни» и повесть «Обречённость» хранятся в Российской Государственной библиотеке в Москве.

Тема гражданской войны хоть и очень интересная, но по нынешним временам зыбкая, опасная. Любая оговорка, недоказанность принимается за политические взгляды, тут же записывают в сочувствующие. Причём, одни – белым, другие – красным.

Каких-то тридцать лет назад всё было ясно, понятно. Мы – за красных, а те, кто там, «за бугром» – за белых. Официальная история постоянно пишется и переписывается. И лишь по художественным произведениям, созданным очевидцами, современниками тех или иных событий, можно узнать правду.

Что мы знаем о гражданской войне 1917-1920 г.г. в России? Откуда знаем? Из учебников, из шолоховского «Тихого Дона». Ещё – булгаковская «Белая гвардия», «Хождение по мукам» А. Толстого, «Доктор Живаго» Пастернака, «Конармия» Бабеля…

Читая эти книги, начинаешь сомневаться в однозначности победы советской власти и тех жертв, которые легли на алтарь революции. Оправданы ли они?

Забытый в наши дни донской писатель Петр Наумович Шумский тоже писал о событиях тех лет.

Первая, небольшая книжечка стихов (всего 13 штук, 39 страниц) «Походные песни» вышла в 1932 году в Ростове-на-Дону и была посвящена революционной борьбе, красным конникам, жизни в германском плену. Конечно, стихи эти были далеки от совершенства, но очень искренни, откровенны, наполнены светлой грустью и верой в будущее.

Вступление

В мир пришёл

уверенный и скромный,

Но в величье

каменных веков

Ничего не отыскал я,

кроме

Грустных песен

и ненужных слов.

Бурлаки,

таёжный звон кандальный –

Это всё,

что нам оставил век,

Да и песни,

что тогда спевали,

Обронил на Волге человек.

И пошла Дубинушка:

дубинить,

3вать Калину

грустью зоревой;

Сам я видел

на картинах спины

Бурлаков,

идущих бечевой.

Жить и мне б,

да грустно улыбаться,

Если бы не каменный

тот век.

Радостную песенку

в семнадцатом

В первый раз

услышал человек,

И пошёл я,

званый тем же голосом,

Отыскать на перепутье

брод.

Хорошо,

уверенно

и гордо

В путь-дорогу

человек поёт.

Песня

Нет, не напрасно

пели песни

и не напрасно

жгли костры,

вот только друг

пропал без вести,

Вот только друг

отговорил.

Так бейся песня,

словно лебедь!

Грызите, кони,

удила!

Пусть помнят те,

кто в схватках не был,

О тех, кто в схватках

умирал…

И утром

на примятых травах

нашли кровавые следы,

да чёрной точной

коршун плавал

под небом, вечно молодым…

Через два года в Ленинграде выходит повесть Петра Наумовича «За колючей проволокой», а в 1939, в Краснодаре – повесть «Обречённость». В истории гражданской войны важное место занимает тема борьбы с контрреволюцией в казачьих областях Юга России в период похода антисоветских вооруженных сил, в котором ведущая роль отводилась Польше и Врангелю. Именно об этих событиях рассказывают произведения Петра Шумского.

Будучи непосредственным участником революционной борьбы на территории Донской республики, в 17 лет став красноармейцем, Шумский не понаслышке знал то, о чём писал. В обеих повестях действующими персонажами являются реальные исторические персоны, поэтому произведения носят художественно-документальный характер. Способность автора показать классовую борьбу с двух разных полюсов, несомненно, представляет интерес для современного читателя. Обе повести описывают события, происходившие в один временной период, а именно – летом 1920 года.

Пожалуй, это всё, что объединяет произведения. В остальном они сильно разнятся. И по содержанию, и по эмоциональной составляющей.

Повесть «За колючей проволокой» написана от лица красноармейца, тогда как «Обречённость» – от лица врангелевского юнкера.

Так, автобиографическая книга «За колючей проволокой» рисует один из эпизодов борьбы красной армии с белополяками. Это – рассказ молодого разведчика Дениски Чуба о боевом пути Кубанского кавалерийского полка, входившего в состав Первой конной. Со всей непосредственностью юного горячего сердца рассказывает Дениска о путях-дорогах красных конников.

…В 1920 году, во время советско-польской войны, в Польшу был направлен 3-й конный корпус Гая Бжишкяна Гая. В его состав входили в основном казаки и горцы. В начале августа 1920-го командир вёл конармейцев на запад. За полтора месяца наступления гаевцы взяли города Свенцяны, Вильно, Гродно, Ломжа…

Корпус нанёс немалый вред полякам лихими атаками, разбил несколько польских групп, взял Вильно и пошел на Варшаву. Упоение победами сыграло с красноармейцами злую шутку, они «заигрались», потеряли бдительность, попали в окружение и потерпели поражение. Гаевцы были прижаты к немецкой границе, и 25 августа 1920 года под военный оркестр ушли в Восточную Пруссию и были интернированы.

(Интернирование (лат. Internus внутренний; местный) — принудительное задержание, переселение или иное ограничение свободы передвижения, устанавливаемое одной воюющей стороной для находящихся на её территории граждан другой воюющей стороны. Интернируемые помещаются в специально отведённой для них местности, которую им запрещается покидать. При задержании интернируемому должна быть предоставлена возможность взять с собой необходимый запас одежды, обуви, пищи, воды, медикаментов, иных предметов первой необходимости. Государство, интернирующее иностранных граждан, обязано за свой счёт обеспечить для них соответствующие условия проживания).

Общее их число составило 45 тысяч человек.

Вместе с другими красноармейцами и командирами прошёл этот путь автор повествования. В книге Пётром Шумским ярко даны картины боевой жизни красноармейского отряда: помощь в бою и в походном быту, взаимовыручка, а порой трусость и предательство, вера в свободу, мужество, но иногда и нравственный слом – в плену – за колючей проволокой.

Думается, именно с себя Шумский писал образ главного героя – Дениски Чуба, ярко и убедительно показав на примере этого персонажа формирование характера нового человека: «…В эти июльские дни 1920 года не только в полку, но и во всем 3-м конном корпусе товарища Гая не было, пожалуй, более молодого, необстрелянного ещё бойца, чем разведчик Дениска Чуб.

Всего несколько месяцев назад пас он хуторской скот в родных донецких степях. Тогда Дениске и в голову не приходило, что скоро станет он красным разведчиком-добровольцем….

Вчера, ложась спать, Дениска спросил пожилого разведчика Дударя, к которому обращался во всех затруднительных случаях своей недолгой строевой жизни:

— Товарищ Дударь, а когда ж настоящая война начнется?

Дударь глянул на низкорослого, не по летам широкого Дениску, ласково пригладил его черные курчавые волосы:

— Ягненок ты, ягненок, а норовишь волка съесть!.. Спи, Дениска…

Утром Дениску разбудил сигнал. Потягиваясь, он услышал взбудораженные, отрывистые голоса товарищей, почти все разведчики были уже в седле.

Серый жеребец Лягай повернул голову на шаги Дениски, слегка заржал, округлив широкие розоватые ноздри…»

Юный красноармеец никогда не унывает, умеет постоять за себя и защитить друга, умеет ценить дружбу и быть благодарным. Он любит и уважает своих товарищей, а в большей степени учителей – рябоватого, широкоплечего командира разведчиков Буркина, душевного, бесстрашного Василия Дударя, веселого выдумщика Миши Колоска. Его густые пшеничные усы постоянно насмешливо топорщатся, — должно быть, опять Колосок припомнил что-то смешное…

В одном из боёв на территории Польши ранили Дениску, лицом к лицу встретились конники с познанскими стрелками. В упор выстрелил один из них… отстал Дениска от товарищей, потеряв сознание… Очнулся в незнакомом доме, не сразу вспомнив, что произошло. Оказалось, что спас его от смерти поляк. Не раз вспоминал Дениска о чудесном спасении, рассказывая сослуживцам о незнакомом друге.

…Помимо казаков и горцев в Красной армии было много китайцев, сражавшихся наравне с другими конармейцами за советскую власть. Был такой Ван-Ли и в отряде Гая. Отчаянный, по-умному бесстрашный, юркий, со звериным чутьём и огромным добрым сердцем. Сколько раз он спасал Дениску и его друзей в разведке, в бою!

Страницы, посвященные китайцу Ван Ли, воюющему за чужую родину и свободу, поляку-смертнику, которого пилсудчики приковали к орудию, заставляя стрелять в красных, еврею-сапожнику, показавшему красноармейцам тайный брод через реку, рабочему-немцу, отдающему свой пиджак пленному красноармейцу, — одни из лучших в книге: «…Около Дениски и Колоска остановились пожилой рабочий с женой. Жена заметив, что на Дениске порванная рубаха, что-то сказала мужу, жевавшему сигару. Тот улыбнулся, неожиданно снял с себя пиджак, протянул Дениске.

— Нет, нет, что вы, — тронутый до глубины души, замахал руками Дениска. — Я не возьму.

— Бери, Дениска, — сказал Колосок. — Этот не попрекнет, — и улыбнулся. — Бери для укрепления Интернационала!

— Да я… что ж я… Спасибо, брат, — с трудом проговорил Дениска, бережно пожимая своими ручищами руки немецкого рабочего и его жены…»

Правдиво описывает Шумский все невзгоды плена, переживания красноармейцев, отношение к ним со стороны интернировавшего их командного состава германской армии, русских белоэмигрантов и немецких рабочих.

«…Победы скоро закончились. Начались поражения и плен. Кормили солдат плохо, почти никак. О лошадях и говорить нечего. Мы вас интернировали, а не ваших лошадей, – так отвечали красноармейцам на просьбу накормить коней. …Спать легли голодные, продрогшие, укрывшись одной буркой. Так прошли день, другой, третий. Бойцов, хоть и скудно, все же стали кормить, но лошадям не давали ни крошки… Дениска последним куском делился с Лягаем, но понимал, что долго так тянуться не может…

… Дениска пощупал обсыпанный мукой холодный наган. Собрал муку в жменю, протянул Лягаю:

— Поешь напоследок.

Торопливо отвязал коня, сунул наган за пазуху. Холодная сталь обожгла тело. Руки мяли отсыревший повод, тянули за собой ослабевшего друга. Конь еле переставлял ноги. Вышли в конец лагеря. Завиднелись обгрызанные кусты, за ними вышагивали немецкие часовые.

Лягай жадно потянулся к голым веткам.

Прощай, друг, — задыхаясь от жалости, подумал Дениска. — Не могу больше смотреть, как ты мучаешься…»

Лагерь жил как маленькое государство, никаких властей не признавал, выбирал начальство и комиссаров, который продолжали политработу. «…Четвёртка хлеба, перемешанного с опилками, составляла обед, а всё же по вечерам бойцы собирались в круг, пели под гармошку о том, как:

Поехал казак на чужбину далёко. На добром своём на коне вороном…

Дениска и Колосок влюблённо слушали заунывные, степные песни о родине. В памяти вставали зелёные хутора. Песня грустила, звала…»

Немцы путём жёстких мер, вплоть до расстрела на месте тех, кто неправильно подошёл к забору, кое-как утихомиривали пленников, но ненадолго. Пытались туда запускать белоэмигрантских агитаторов, которые набирали казаков в свои ряды, агитировали за Кронштадтское восстание, но предателей были единицы.

«…В четырехугольнике, опутанном колючей проволокой, в бессильной тоске, не получая и самой маленькой весточки с родины, томились бойцы. Письма не шли, не было и газет. Правда, находились лазутчики. Они легко узнавали городские новости, а вечером таинственно передавали их бойцам в углах бараков, во дворе, у проволоки и даже в уборной. Но от всех этих известий несло провокацией:

— Знаете, пишут, что Врангель Ростов взял…

— Какой там Ростов! — дополнял сочувствующий. — Он уже на рудниках…»

В конце концов, немцы перевезли лагерь подальше от рабочих центров, в Цербст, а потом уже, гораздо позже, отправили всех в Россию. Везли в другой лагерь долго. Сначала на поезде, потом – морем, опять на поезде… «…Дениска шагнул за порог последним, прикрывая за собой дверь. В этом бараке пришлось им прожить девять месяцев.

…Потекли осенние скучные дни в лагере Цербст. Рано вставали, пили кофе, ждали обеда. До обеда время тянулось медленно. В обед приносили жидкую морковную похлебку и полфунта хлеба. Потом опять ждали утра. Впрочем, был день, непохожий на остальные…»

Да! В этот день они возвращались домой, в Россию!

«…— Не слыхал с дому ничего?

— Нет, а ты?

— Читал газетку: Врангель в Донбасс лезет.

— Ну-у-у-у?

— Вот те и ну. Мы к полякам, он к нам. Вот тебе и круговерть! Армия у него — несть числа. Никак не одолеют: прёт и прёт, на Дон лезет.

Дениска слушал земляка, волнуясь: вдруг захватят врангелевцы станицу, а там его мать!..» (Шумский П. «За колючей проволокой»)

О врангелевском десанте, о разложении в среде белогвардейцев, о неверии солдат белой армии в успех своего дела повествует книга П. Шумского Обречённость. (Краснодар. Краснодарское краевое изд-во, 1939).

Решение задач по активизации контрреволюционных сил на Дону Врангель возложил на атамана Всевеликого войска донского генерала Богаевского, ставка которого располагалась в Евпатории. В середине мая 1920 г. Богаевский направил в Донскую область члена Донского войскового крута полковника Назарова.

Создав отряд из 500 добровольцев, полковник Назаров высадился 9 июня 1920 года в тылу красных, на Кривой косе, что южнее ст. Ново-Николаевской. Азовская флотилия вовремя не обнаружила ни десантные корабли белых, ни высадку отряда Назарова…

«Мне двадцать лет. Здоров и по-мальчишески весел, погоны юнкера заставляют меня держаться серьёзней… Только вчера я покинул Крым и сейчас плыву в Россию, чтоб с горстью этих безумных покорить её. Мне грустно от предстоящей собственной смерти…»

Так начинает повествование автор от лица юнкера Кости. В первых же строчках дневниковых записей юнкера слышится безысходность, однозначность провала задуманной операции. Но отряд всё же плывёт на верную погибель, очень глубоко в душе веря в справедливость борьбы, в то, что они готовы на всё ради свободы своей России.

Расчет генерала Врангеля был на то, что с появлением назаровцев на Дону казаки поднимутся против советской власти. К слову, десант почти полностью состоял из офицеров, большинство которых было родом из донских станиц и хуторов.

«…Вот передо мной лежит рядовой Климов, казак станицы Богоявленской. Он говорит, что едет отвоёвывать свою родную станицу, а я знаю, что он плывёт, чтобы умереть от пули большевиков, не увидя родины. Мне их, откровенно говоря, жалко. Они не знают наших истинных идеалов. Для них земля – всё. Но ведь и советы ж дают землю. Следовательно, что же их гонит в степь умирать? Удивляюсь!»

Через сутки похода на корабле через Керченский пролив, отряд высадился у берегов станицы Ново-Николаевской.

Десант Назарова форсированным маршем устремился вглубь Донской области, минуя города Таганрог, Ростов-на-Дону и Новочеркасск. Главные герои повествования: корнет Эппель – 25-летний варшавянин, по рождению англичанин, по крови немец едет воевать землю для донских казаков; рядовой Труфанов – самоубийца, доведённый до отчаяния неизвестностью и неверием в победу; полковник Назаров – жесткий и жестокий человек, для которого подчинённые просто пушечное мясо. И он не скрывает этого: «Вас ожидает в лучшем случае смерть, в худшем – пленение у большевиков». Урядник Хромцев – огромный набожный человек, постоянно бубнящий себе под нос молитвы, но способный убить любого по первому приказу командира, не моргнув глазом; сам автор повествования – юнкер Костя, который о себе говорит, что в детстве «от меня прятали самую гнусную профессию, название которой – убийца. И вот теперь, будучи юнкером, я постиг эту профессию в совершенстве…» и много других, наверное, хороших в прошлом людей, которые участвовали в Первой мировой войне, честно защищали Россию, теперь все они стали убийцами, карателями по своей ли воле, по недомыслию или по убеждениям? Кто объяснит, кто поймёт? А ещё простить бы…

Ожидания белого генерала не оправдались — отряд не столь массово пополнялся сочувствующими казаками, в своём большинстве уже уставшими воевать, к тому же немноголюдно было в хуторах и станицах после Первой мировой и гражданской войн.

Отряд Назарова, легко отражая противодействия отдельных красных частей, уходил всё дальше по донской земле.

«Среди беспредельных степей Донщины затерялся наш отряд… На рассвете вправо блеснул лукой Дон у Раздор, а бесконечная дорога ведёт нас в неизвестное будущее…»

Для ликвидации десанта Назарова красное командование создало войсковую группу, которая преградила путь отряду на Новочеркасск, но назаровцы не стали брать бывшую станицу Донского казачества, а прошли мимо. Тогда комбриг П. Г. Фесенко дал приказ преследовать отряд Назарова. После небольшого боя назаровцы отступили, но на следующий день бригада Фесенко настигла их в станице Нижнекундрюченской.

Опытный полковник Назаров сумел дать бой, в котором красные потеряли убитыми и ранеными более 60 человек, и вновь уйти. Сначала белые заняли станицу Усть-Быстрянскую, а затем переправились через Северский Донец и устремились к станице Константиновской.

До семи раз обе стороны сходились в станице врукопашную, и лилась на улицах кровь белых и красных бойцов. Наконец назаровцев выбили из станицы и прижали к песчаной косе у Старого Дона. Остатки отряда переправились через Дон и ушли в степь.

«…Бой окончен. Я сижу в Каменной балке, по которой течёт прозрачная розовая вода. У бережка щебечет ласточка… Заката нет. Тихо ложатся мирные сумерки и звенит в ушах… По Каменной балке текла розовая вода, похожая на закат…Вот она смерть… Вот… она…»

Так провалилась попытка Врангеля свергнуть Советскую власть на Дону.

Присущая Шумскому манера изложения – спокойная, без особого эмоционального накала, повествовательно-дневниковая, в тоже время, позволяет читателю самому домыслить весь накал борьбы, радость побед, разочарование поражений, ненависть к предателям и верность друзьям. Автор совершенно спокойно, буднично описывает расстрел санитарки, убившей раненого офицера, мародёрство станичниками и офицерами торговых рядов в разрушенной в ходе боя станице, бегство остатков отряда Назарова, и (предположительно) гибель главного героя: «Тёплая копна свежего сена чуть-чуть согревает. Я дописываю последние строчки своего маленького дневника и потом согреюсь пулей. Вот только куда, в сердце или в голову?»

Такими словами заканчивается дневник юнкера. Но! Помнится, в одном из боёв юнкер Костя изъял у застреленного им милиционера его удостоверение. Зачем? И опять читателю даётся возможность домыслить. Может, выжил этот юный вояка? Но что потом? С чужим удостоверением? Пойдёт служить у красных? Или сдастся? Или будет искать возможность перебраться обратно в Крым? Или всё же пуля?..

…В центре Константиновска в братской могиле лежат красные бойцы, отдавшие жизнь за победу революции, а в братской могиле на старом городском кладбище — белые офицеры, погибшие за свои идеалы. На знаменах одних было написано: Да здравствует мировая революция! На знаменах других: Отечество или смерть и Лучше смерть, чем гибель Родины!

Попова Антонина Анатольевна