Заглавие этого размышлизма – название книги поэта, об автографе которого я хочу рассказать. Имя его Вадим Ковда. Фамилию Ковда я хорошо знал с моих ранних отроческих 10-11 лет, когда моя мама, наконец, вернулась в Академию наук в Почвенный институт имени В.В. Докучаева к своей непосредственной научной деятельности. Почему «наконец» и почему «вернулась», – в другом размышлизме, посвящённом ей, который называется «Бася».

Бася Моисеевна Голуш, кандидат биологоческих наук в 1947 году начала работать в этом институте в должности старшего научного сотрудника непосредственно под руководством Виктора Абрамовича Ковды, и поэтому дома часто звучали его фамилия и разговоры, связанные с его деятельностью, особенно в связи со знаменитой сессией ВАСХНИЛ.

Дальше я для краткости приведу слова из статьи о В.А. Ковде.

«Виктору Абрамовичу пришлось пережить трудное время угрожающих выпадов против него и его работ на печально известной сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Ни больше, ни меньше ему было предъявлено обвинение в теории неизбежного засоления почв в орошаемом земледелии и как следствие – в неверии в построение коммунизма в нашей стране. Вскоре засилие «лысенковщины» закончилось и необоснованные обвинения полностью отпали. Разработанные В.А. Ковдой принципы мелиорации засоленных почв, включая применение дренажа при промывке солончаков и понижение уровня минерализованных грунтовых вод, прочно вошли в мелиоративную практику освоения засоленных земель».

Через небольшое время после прихода в Почвенный институт Бася Голуш, которая была биологом, два года ездила в комплексную экспедицию сначала в Кулунду, а потом в Голодную степь для изучения вопроса: как превратить эти огромные территории мёртвых засоленных почв в «культурные», где можно заниматься земледелием.

Опять же, не буду углубляться в этот вопрос, тех же, кого он заинтересует, могут найти большое количество научного материала – сейчас это просто и доступно в интернете.

Победа теории В.А. Ковды была убедительной – на этих площадях земледелие расцвело, и урожаи, которые там собирали, самый лучший аргумент в споре. Работы В.А. Ковды были всемирно признаны, переведены на многие языки, и ими пользуются с тех пор в разных концах планеты. Он стал членом-корреспондентом АН СССР. В 1953 г. – заведующим кафедрой почвоведения в Московском университете, а в 1959 г. – директором Департамента естественных и точных наук ЮНЕСКО в Париже.

Ну, как же можно было не запомнить фамилии людей, которые противостояли малограмотному агрессивному партийному выдвиженцу Т.Д. Лысенко, который на много лет, даже десятилетий с помощью сталинских сатрапов задержал развитие передовой науки в стране! На совести партийных лжеучёных разгром настоящих известных генетиков, смерть великого учёного Николая Ивановича Вавилова – мерзко и страшно вспоминать об этих годах его владычества. На меня, мальчишку, произвели огромное впечатление разговоры обо всех событиях в этой области науки, в которой трудилась моя мама и многие знакомые мне её подруги. Даже то, как они таились, чтобы поговорить и обсудить свои научные вопросы, до сих пор при воспоминании повергает меня в болото страха и безысходности! Сколько людей, которых я знал и помню пострадали. Это всё осталось в душе камнем на всю мою жизнь!

Конечно, я не знал ничего о семье и жизни Виктора Абрамовича, о его домашних делах, о том, что у него сын на год старше меня…

Потом мама сильно заболела, и фамилия Ковда была ежедневно в нашей маленькой семье. Дело в том, что в 1953 году Виктора Абрамовича избрали заведующим кафедрой почвоведения в МГУ, и он настоятельно приглашал маму на работу на кафедру, потому что в 1954 году она из-за плохого самочувствия вынуждена была уйти из Почвенного института. Он приглашал её на любую удобную ей должность, приглашал в штат, на почасовую работу, для ведения лабораторий и семинаров, для чтения лекций, или, в крайнем случае, если это ей тяжело физически, для занятий со студентами дома!

Сколько было разговоров, обсуждений… Очевидно, их совместная работа в институте убедила Виктора Абрамовича в высоком потенциале его сотрудницы, а мама была человеком, который не умеет жить и трудиться в полсилы, и она понимала, что уже не может быть столь же полезной науке и своему научному руководителю, как прежде… Так, к великому сожалению обоих сторон, не состоялось их сотрудничество на новой ниве образования и продолжения исследований.

Жаль…

И вот, очевидно, в начале 60-х я услышал в литературных кругах фамилию Ковда. Фамилия достаточно редкая, и я сразу подумал: не родственник ли Виктора Абрамовича? Оказалось – сын! И мы почти одногодки, и жизнь наша шла по тем же самым дорогам, через те же ухабы и преграды – мы росли в одной стране, в одно и то же время, вращались с детства в одних и тех же кругах, а потом в юности и, уже став самостоятельными, опять оказались в одном круге!

Удивительно и, наверное, закономерно.

Поэтому мне понятна каждая фраза Вадима и его настроение, и его ностальгия, и трагические ноты его поэзии.

В негромкой жизни нашей – всё наружу…

Зайдите к нам во дворик посидеть.

И вас возьмёт и вывернет вам душу

особнячок, облупленный на треть.

Да, и мы, как тот особнячок тоже уже совсем другие, и каждая заноза жизни глубоко проникает под кожу и свербит душу!

Земную жизнь пройдя на три четвёртых
вдруг осознал сегодня поутру,
что я, пожалуй, всё ещё не мёртвый,
но что и я когда-нибудь умру.
—
Живу в разладе с временем и музой.
Но ускользнул от скуки и от лжи.
И выкарабкался изо всех иллюзий,
и сохранил цветение души.
—
И проявил упорство и сноровку.
А долго был лишь мальчик для битья!
Я побыл в жизни, как в командировке,
как в отпуск съездил из небытия.
—
Пожив в земной, нескучной обстановке,
наев, напив, нашкодив, я – балда,
вернуться должен из командировки
в родимое дурное НИКУДА.

Как же точно – подписываюсь! Это его стихи за всё наше поколение, за всё, что мы прошли, пережили, перетерпели, преодолели, выжили! Выжили же, чёрт возьми, и остались людьми, не предали, не скурвились, не поддались подлой власти и не прогнулись от её беспрецедентного, бесконечного пресса!

Только детали отличали наши судьбы. Пусть Вадим сам скажет о них, о себе:

«Этого квартала давно нет, как нет и школы № 12, в Старомонетном переулке, где я учился. Но есть МГУ, в котором я окончил мехмат и ВГИК, где позже окончил кинооператорский факультет, заочное отделение. Работал я сначала в Институте прикладной математики на Миуссах, а позже на Киностудии научно-популярных фильмов, известной как НАУЧПОП.

Выдернул меня из литературного небытия Борис Слуцкий. Сейчас у меня вышло уже несколько книг стихотворений. Борис Абрамович взял меня в свой семинар при СП, дал ДОБРОГО ПУТИ в газете «Комсомольская правда», помог с первыми публикациями. А главное – его семинар рекомендовал к изданию первую книгу стихотворений. Помогал мне также Давид Самойлов – после выхода книги дал рекомендацию в СП. Мы изредка общались с ним.

Но неожиданно в 1996-м я серьёзно заболел – серьёзней некуда. 

Прощался с жизнью. Мной занимались врачи из онкоцентра на Каширке. Когда дошло дело до лечения радиотерапией, мне заявили, что я должен заплатить большую сумму денег, которых у меня не было. И я в 2001 году воспользовался  возможностью уехать в Германию, в город Ганновер. Там я прошёл курс лечения. В результате чего у меня уже 12 лет хорошие анализы крови… И практически я здоров, хотя два-три раза в год посещаю онкологов в Москве и Ганновере. И так будет по гроб жизни.

Храню дома небольшую  книжечку Бориса Слуцкого с надписью: «Вадиму Ковде с большими на него надеждами…» Не знаю, оправдал ли я эти надежды,  но мне не стыдно за то, что я писал и пишу, – ни за единую строчку. Не стыдно также за своё поведение в литературной жизни. Пока – так…»

Вот теперь будет стопроцентно понятен автограф Вадима Ковды на подаренной мне книжке «Невольник жизни»:

«Дорогой Миша Садовский!

Стыдно сказать, сколько лет мы мучаемся в разных пластах литературы и бытия! Дай тебе Бог удачи!»

Да, мы не виделись лет восемнадцать, я думаю. Тривиально: «Как летит время!» А строчки не устаревают – значит, это настоящие стихи. Их хочется перечитать. Иногда это очень больно – потому что невольно переносишься в то время, когда мы истинно были невольниками жизни… А потом остановишься и подумаешь:

«А разве по-другому бывает?»

Спасибо тебе, дорогой мой современник и друг Вадим Ковда!

Помнишь, я написал: «Не умирает и реально/ Лишь то, что не материально!»

Будем жить!..

Михаил Садовский