Александр Николаевич Радищев

(1749-1802)

«Помни, что нужно в жизни иметь правила, дабы быть блаженным».

Завет, данный А.Н. Радищеву его наставником и другом

Федором Ушаковым, будущим святым.

В этом году исполняется 270 лет со дня рождения великого Гражданина Земли русской, писателя, учёного, философа, просветителя – Александра Николаевича Радищева, одного из первых бесстрашных защитников прав человека. Это его Императрица Екатерина II называла «бунтовщиком хуже Пугачёва». Это он, зная, какое наказание его ожидает, написал и напечатал в собственной типографии «Путешествие из Петербурга в Москву», смелое до безрассудства, бессмертное произведение в защиту простого человека, его чести и достоинства, его равенства и свободы.

Суд был скорым, Радищева приговорили к смертной казни, но казнить такого известного просвещённого человека, дворянина, чиновника высокого ранга власть не посмела, и по велению Императрицы, смертная казнь была заменена десятилетней ссылкой в Сибирь с лишением Радищева всех наград и дворянского достоинства. И только смерть Екатерины и воцарение на  престоле её сына Павла I вернула его из заточения.

…Александр Николаевич Радищев родился в Москве в семье богатых помещиков. Но его детские годы прошли в родовом поместье – в селе Верхнее Аблязово Саратовской губернии. Там  мальчик получил домашнее образование, в чём, по-видимому, участие принимал и его отец, человек набожный, хорошо владевший латынью, польским, французским и немецким языками. Как было принято в то время, русской грамоте ребёнка учили по часослову и Псалтыри. Но именно в родном селе, близко общаясь с крепостными, Саша впервые увидел все горести и страдания простого человека, и это во многом повлияло на формирование его мировоззрения.

К шести годам Саше для совершенствования французского языка, приставили гувернёра, но как выяснилось впоследствии, он оказался не учителем, а беглым солдатом. Поэтому для продолжения образования Николай Афанасьевич увёз сына в Москву, в дом родственника (дяди со стороны матери), родной брат которого был директором университета. И отныне учителями Саши стали самые образованные и прогрессивные люди, профессора Московского университета.

Учился Александр блестяще, и когда ему исполнилось 16 лет, он был зачислен в Пажеский корпус, которому покровительствовала сама Императрица. Юноше открылась вся неприглядность дворцовой жизни, с её интригами, сплетнями, развратом и пустотой. В числе шести лучших учеников, Радищева, по велению Екатерины II, отправили учиться в Германию в Лейпцигский университет для глубокого изучения юридических наук. И через 5 лет на Родину возвратился  высокообразованный юрист, «готовый жертвовать и жизнию для пользы Отечества».

Вернувшись в Петербург, Александр Николаевич вскоре получил место протоколиста в Сенате с чином титулярного советника. Но прослужил он там недолго – тяготило общество приказных и грубое обращение начальства. И Радищев поступил на военную службу, в штаб финляндской дивизии под командованием генерал-аншефа Брюса в качестве обер-аудитора, и зарекомендовал себя  самым наилучшим образом, однако через два года вышел в отставку и… женился на сестре друга по Лейпцигу Анне Васильевне Рубановской.

Семья росла, как и расходы, и Александр Николаевич перешёл в Коммерц-коллегию, ведавшую торговлей и промышленностью. Там он крепко сдружился с графом Александром Воронцовым, руководителем Коллегии, который впоследствии очень помогал и поддерживал семью Радищева в ссылке. А через три года местом работы Радищева надолго стала Петербургская таможня, которую в дальнейшем он и возглавил.

Литературное наследие Радищева огромно; широта его интересов поражает, а темы  произведений обширны: здесь высокая поэзия и проза (ода «Вольность», «Житие Федора Васильевича Ушакова»), и философские трактаты («О человеке, его смертности и бессмертии), и научные исследования («О происхождении языка», «О познании и ощущении человеческой души»), и жесткое препарирование общественной жизни и государственной власти («Путешествие из Петербурга в Москву»), а также  масса очерков, докладов и лекций, которые он читал в ссылке молодым людям…

Но тема семьи, брака, любви – одна из самых важных во всём творчестве Радищева. Он считал, что основа здоровья общества – это здоровая семья, любовь, уважение и дружба между родителями и детьми. Семья, по его убеждению, будет прочной, если родители видят в детях не забаву, а будущих граждан и воспитывают их как достойных сынов Отечества. Отдавая свои силы и знания, самую жизнь детям, родители должны помнить, что они не благодетельствуют, а только выполняют свой долг.

Воспитывать детей Радищев советует не так, как было принято в дворянской среде, во всём потворствуя, поощряя безделье, чванство, роскошь и чревоугодие. Ребёнка нужно с малых лет закалять, приучать его к воздержанию в еде, к скромности в одежде и поведении, а главное – привить ему любовь к труду, поскольку труд – основа жизни взрослого человека.

Очень важно, считал Радищев, подготовить ребёнка к жизни в обществе. Это – основа нравственных принципов воспитания. Нужно уберечь его от дурных страстей, воспитывать волю и разум, добросердечие, кротость, – все качества, которые присущи достойным членам общества.

У каждого человека есть права, они должны свято исполняться, но у него есть и обязанности, их человек должен выполнять неукоснительно, а в первую очередь соблюдать те законы, которые действуют в обществе. Но никакие законы, угрозы, никакие страдания не должны устрашать человека и остановить его желания принести пользу обществу:

«Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, даже самой смерти, – завещал своим детям Радищев. – Пребудь незыблем в душе твоей, яко камень среди бунтующих, но немощных валов».

Именно так и поступал Александр Николаевич. Он был прекрасный отец и муж. У него было шестеро детей: четверо от первого брака и двое – от второго. Когда Радищева по этапу отправили в далёкий острог Илимск Иркутской губернии (куда он добирался 16 месяцев!), Александр Николаевич выпросил у властей позволения, чтобы разрешили приехать к нему детям. Его супруга Анна Васильевна умерла при последних, четвёртых родах, и Радищев воспитывал детей один, заменяя им и мать, и отца. Дети его обожали, и потому разлука была невыносимой!.. Двух младших детей – восьмилетнюю Катюшу и семилетнего Павлика – привезла в сибирский город Тобольск, где Радищев задержался из-за болезни, младшая сестра его покойной жены Елизавета Васильевна. Она заменила сиротам не только мать, но и стала верной спутницей Александра Николаевича. В ссылке у них родилось ещё двое детей. Но когда Радищев был помилован, по дороге в Россию, в Тобольске, сильно простудившись, скончалась и его вторая жена…

Император Павел I вернул Радищева из Сибири после шестилетнего заточения, однако жить Александру Николаевичу было предписано в его имении Калужской губернии, в сельце Немцове. Лишь после восшествия на трон Александра I – Радищев получил полную свободу: был вызван в Петербург и назначен членом Комиссии для составления законов. Александр Николаевич с большим воодушевлением приступил к работе. Он не отрёкся от своих убеждений и по-прежнему старался что-нибудь сделать для облегчения участи своего народа. Вместе с другом и покровителем князем Воронцовым они разрабатывали конституционный проект, озаглавленный как «Всемилостивейшая жалованная грамота». Радищев предложил включить в проект либерального уложения статьи, где бы говорилось о равенстве всех перед законом, о свободе печати, об отмене крепостного права и предоставлении других свобод простому человеку.

Но проект попал к Председателю комиссии графу П. В. Завадовскому, и тот сделал Радищеву строгое внушение за его образ мыслей, сурово напомнив ему о прежних увлечениях и недвусмысленно упомянув о Сибири, что прозвучало как угроза.

Радищев был потрясён: все его предложения, все законы, которые он как юрист разрабатывал, так и остались на бумаге. Власть не желала дарить народу демократические права!..

Бессмысленная и бесплодная деятельность очень угнетала Радищева. Он очень страдал, а быть «придворным поэтом» или послушным клерком – «чего изволите?» – в благодарность за своё освобождение Радищев не мог. И осенью 1802 года Александр Николаевич покинул этот свет, сказав сыновьям: «Потомство за меня отомстит»…

Долго ходившая легенда, что Радищев покончил с собой, выпив яд, не имеет основания: его похоронили на Волковском кладбище, вблизи храма по православному обряду со священником, самоубийц в то время хоронили в специальных местах за оградой кладбища.

Непосредственной причиной смерти стал несчастный случай: Радищев выпил стакан с «приготовленной в нём крепкой водкой для выжиги старых офицерских эполет его старшего сына» (царская водка). В документах о захоронении говорится о естественной смерти. В ведомости церкви Волковского кладбища в Петербурге в числе погребённых 13 сентября 1802 года указан «коллежский советник Александр Радищев; пятидесяти трёх лет, умер чахоткою», при выносе был священник Василий Налимов.

Могила Радищева до настоящего времени не сохранилась. Предполагается, что его тело было захоронено вблизи Воскресенской церкви, на стене которой в 1987 году установлена мемориальная доска.

ОДА ВОЛЬНОСТЬ

(отрывок)

О! Дар небес благословенный,

Источник всех великих дел;

О! Вольность, вольность, дар бесценный!

Позволь, чтоб раб тебя воспел.

…………………………………..

Я в свет исшёл, и ты со мною;

На мышцах нет моих заклеп;

Свободною могу рукою

Прияти данный в пищу хлеб.

Стопы несу, где мне приятно;

Тому внимаю, что понятно;

Вещаю то, что мыслю я;

Любить могу и быть любимым:

Творю добро, могу быть чтимым;

Закон мой – воля есть моя.

………………………………

Но что ж претит моей свободе?

Желаньям зрю везде предел;

Возникла обща власть в народе,

Соборный всех властей удел.

Ей общество со всём послушно,

Повсюду с ней единодушно;

Для пользы общей нет препон,

Во власти всех своей зрю долю,

Свою творю, творя всех волю;

Вот что есть в обществе закон.

………………………………….

О вы, счастливые народы,

Где случай вольность даровал!

Блюдите дар благой природы,

В сердцах, что Вечный начертал.

Се хлябь разверстая, цветами

Усыпанная, под ногами

У вас, готова вас сглотить.

Не забывай ни на минуту,

Что крепость сил в немощность люту,

Что свет во тьму льзя претворить.

………………………………………

Влача оков несносно бремя,

В вертепе плача возревёт.

Приидет вожделенно время,

На небо смертность воззовёт;

Направлена в стезю свободой,

Десную ополча природой,

Качнётся в дол – и страх пред ней;

Тогда всех сил властей сложенье

Приидет во изнеможенье.

О день! Избраннейший из дней!

1783 г.

ЧУДИЩЕ ПОД ОБЛАКАМИ

(по архивным документам)

В Сибирской ссылке Радищев неустанно занимался литературной и просветительской деятельностью: учил местных детей грамоте, читал лекции, работал в благотворительных организациях и обществах. И всюду «сеял доброе, вечное». Ниже приведён рассказ о том, как Радищев, следуя по этапу к месту ссылки, оказался в городе Томске, где на удивление сибиряков запустил первый в России воздушный шар!..

…С самого раннего утра во дворе дома городского коменданта, полковника Томаса Томасовича де Вильнёва творилось что-то непонятное.

Едва рассвело, пришёл известный в городе печник Еремей и, не тратя попусту времени, замесил глину в широкой деревянной бадье, а потом принялся выкладывать очаг прямо посреди двора, на зелёной лужайке. Загодя заготовленные кирпичи были сложены неподалёку, возле сарая. Соседский мальчонка Гришаня подносил их печнику по три-четыре штуки и всё пытался вызнать, зачем понадобилась печка во дворе. Донимал вопросами то Еремея, то двух здоровенных конюхов, которые таскали из конюшни вилами солому и складывали в кучу. Но Еремей молчал, а конюхи вообще отмахивались от мальчишки, словно от мухи.

Из дома вышел старый слуга и свалил в ту же кучу старое тряпьё, дырявые пимы, куски войлока. Гришаня и к нему сунулся с вопросами.

– Приезжий барин научный опыт производить будут, – важно произнёс старик. – Чудище под облака пускать, Господи, прости, – перекрестился он и ушёл, оставив оторопевшего парнишку в полном смятении.

…Очаг уже был готов, и печник принялся за дымоход, когда во дворе появился немолодой худощавый человек в тёмно-зелёном бархатном камзоле. Седые, гладко зачёсанные назад волосы, высокий, изборождённый морщинами лоб, глубокие складки на щеках выражали суровость, но тёмные глубокие глаза смотрели лучисто и приветливо. Следом за ним выбежали девочка и мальчик. Они вдвоём тащили железную трубу. От неё тянулся длинный холщовый рукав к странному белому предмету, напоминающему громадную плоскую рыбину, которую несколько человек осторожно придерживали за края.

– Вот так чудище! – восторженно воскликнул Гришаня и мелко-мелко закрестился.

Оба конюха оставили работу и, разинув рты, тоже уставились на приближающуюся процессию.

– Еремей, друг мой, – ласково обратился человек в камзоле. – Вас ведь так зовут?.. Еремей?

Поражённый таким обхождением, печник лишь кивнул в ответ.

– Вот и славно, – улыбнулся человек и повернулся к детям. – Катюша, Павлик, давайте сюда трубу… Прошу вас, Еремей, вставьте эту трубу в дымоход. Но лучше не сверху, а сбоку, чтобы дым мог свободно идти по рукаву в полость шара.

– Сделаю, барин… – Еремей замялся, не зная, как называть приезжего господина.

– Зовите меня попросту – Александр Николаевич.

– Сей момент, Александр Николаевич! Сделаю в лучшем виде. Для хорошего человека – мигом… – печник подхватил трубу и начал вмазывать её в кирпичный дымоход.

Тем временем слуги разложили «чудище» на траве, вбили в землю два кола и длинными шнурами привязали к ним хвост «рыбины».

Из дома поспешно вышел невысокий плотный человек в парадном мундире. Это был хозяин, комендант города полковник де Вильнёв. Он обежал «чудище», проверил узлы на кольях, заглянул в очаг.

– Надеюсь, успеем, Александр Николаевич?.. Вон уж и публике не терпится, – де Вильнёв махнул рукой в сторону раскрытых настежь ворот. Там действительно начали собираться жители Томска, привлечённые слухами о необыкновенных событиях.

Комендант города взглянул на солнце, поднявшееся уже довольно высоко, потом достал большие карманные часы и озабоченно покачал головой:

– Скоро именитые гости пожалуют… Еремей, голубчик, заканчивай!

– Готово, барин, – печник обтёр руки фартуком и отступил в сторону, оглядывая своё творение. Чудно всё-таки: впервые пришлось ему выполнять столь странный заказ – складывать печь под открытым небом, да чтоб ещё и дым от неё собирать в какую-то штуковину, похожую на огромную воблу!..

– Благодарю, Еремей, – Александр Николаевич уважительно пожал руку печнику и повернулся к дочери. – Катюша, сходи в комнаты, принеси ножницы. Понадобятся  и тебе, и Павлику. А тебя, сын, я попрошу охранять монгольфьер. Видишь, какой любопытный сторожок возле него вертится?.. Ещё прокусит или лапой цапнет оболочку – и всё пропало!

Восьмилетняя Катя убежала в дом, а Павлик вооружился прутом. Ему было только семь лет, и он побаивался бойкого пёсика. На помощь пришёл Гришаня, и они вдвоём отогнали четвероногого разбойника.

К воротам начали подъезжать важные гости – городские начальники с жёнами и детьми. Для них из дома вынесли все стулья и скамьи. Граждане попроще столпились в отдалении. Тем временем конюхи набивали очаг соломой, ветошью, войлоком. Припасли сухие дрова и бересту, для лучшего розжига. Еремей запалил факел.

Полковник де-Вильнёв поднял руку, призывая зрителей ко вниманию:

– Мадам и мсье! Дамы и господа, дорогие сограждане!.. Александр Николаевич Радищев, мой гость, один из самых просвещённых людей России, писатель и учёный. Он любезно согласился показать нам уникальный физический опыт: полёт монгольфьера, воздушного шара. И вы, дорогие мои сибиряки, будете первыми в России, кто увидит сие чудо. Сильв ву пле! Пожалуйста, господин Радищев!

Александр Николаевич слегка улыбнулся, пригладил седые волосы и произнёс негромко, но чётко, так, чтобы каждое слово было слышно даже стоящим у ограды:

– Томас Томасович сказал о полёте воздушного шара, монгольфьера. Он назван так в честь братьев Жозефа и Этьена Монгольфье, французов, соотечественников нашего уважаемого хозяина, – Радищев слегка поклонился полковнику. – Восемь лет тому назад они первыми в мире сделали и запустили в небо свой шар. Многие называют эго чудом. Но никакого чуда здесь нет. Вот он лежит на земле, точно такой, как у братьев Монгольфье. Я его склеил вместе со своими детьми из плотной прочной бумаги. Сейчас Еремей разожжёт очаг, горячий дым и воздух пройдут по рукаву внутрь шара, раздуют его и поднимут вверх. А когда мы обрежем привязь, шар полетит. Этот шар очень прост, но будущее его поистине удивительно: на подобных монгольфьерах будут летать люди, перевозить большие грузы, пересекать моря и горы!..

Ропот удивления и недоверия прокатился по двору. Радищев подал Еремею знак, и тот сунул горящий факел в пасть печи.

Горячий дым раздул холщовый рукав и начал наполнять шар. Складки огромного бумажного тела стали расправляться, а тупой нос неожиданно задрался вверх. Толпа взволнованно вздохнула и замерла. Десятки глаз неотрывно следили за «чудищем». А шар толстел, трепетал, словно живой, потягивался всем телом… Наконец, дым и горячий воздух заполнили его целиком. Радищев плотно перетянул шнурком горловину и убрал рукав. Теперь шар рвался с привязи, будто норовистый жеребец.

– Внимание!.. – Александр Николаевич предупреждающе поднял руку. – Дети, – подъём!..

Катюша и Павлик дружно стриганули ножницами, освобождая пленника от шелковых пут. Шар на мгновение замер, словно не веря обретённой свободе, и стремительно рванулся в синее небо. Он взмыл над домом, над широким двором, забираясь всё выше и выше.

– Летит!.. Летит!.. – толпа выплеснулась со двора на улицу, устремилась вслед за шаром на взгорок, туда, где, поблескивая куполами, возвышалась недостроенная Воскресенская церковь.

…Грозно, неистово загудел колокол, словно приказывая ослушнику вернуться: никому не позволено подниматься выше Божьего храма! Но монгольфьер уже оставил далеко внизу и кресты на куполах, и позолоченные ранней осенью деревья, и домишки на берегах широкой реки, и развалины старой деревянной крепости – весь небольшой сибирский город Томск. Неведомые силы влекли его вверх, к облакам, где до него жили только птицы…

Римма Кошурникова