Тем, кто посвятил свою жизнь искусству, порой невероятно сложно или вовсе невозможно объяснить людям, непричастным к такой сжигающей безжалостно страсти, почему, как и для чего они сами добровольно обрекли себя на такие невероятные пожизненные душевные затраты. Редко они, эти усилия, вознаграждаются адекватно, чаще случается, что они досрочно сводят в могилу творцов, и, очевидно, никогда не приносят полного удовлетворения собственной работой и её оценкой другими. Но стремление к творчеству заложено в каждом человеке! Но только сильные духом следуют этому зову! Бесстрашно и безрассудно, не внимая обывательским доводам родителей и окружающих, они бросаются в увлекающий поток…

Мой низкий поклон им! И я не хочу слышать убедительных возражений, но сопереживаю каждому молодому человеку, мечтающему ухватить сверкающее перо Жар птицы… и готового ради этого на любые испытания.

Игорь Моисеев в Зале Чайковского

Слава Всевышнему! Он всевидящ и справедлив и дал великому Гению танца беспримерное долголетие – в январе 2006 года Игорю Александровичу Моисееву исполняется 100 лет! Я надеюсь, что как  в прежние юбилеи, он выйдет на сцену своего любимого Зала имени П.И.Чайковского, его танцы, как всегда, восхитят и вдохновят зрителей, а он поклонится после исполнения им, зрителям, под бурю рукоплесканий!

Итак, сегодня об Игоре Александровиче Моисееве – титулов его не привожу, их так много, что начни я это делать, повествование на этом бы и закончилось…

Моисеев и Король Марокко

Несколько картин обыденной жизни настолько потрясли меня, что не только не  могу их забыть, но с годами они становятся всё ярче и полнее.  Время, как проявитель, в который опущен снимок памяти, всё отчётливее обнажает детали. Для этого необходима определённая выдержка, индивидуальная для каждой картинки, для каждого человека… порой она исчисляется годами, порой – десятилетиями.

Заворачиваю с Садового кольца с Триумфальной на улицу Горького (это теперь она Тверская, как прежде) и через седьмой подъезд мимо полусонного, обпившегося чаем вахтера, при тусклом свете переднего вестибюля не направо к лифту и входу за кулисы Зала Чайковского, а налево на запах филармонического буфета и потом вверх по лестнице со ступенями стёртыми с одной, ближней к перилам стороны… Сколько же ног тут годами шлифовало поблекший мрамор до этого нежного, женски округлого профиля?

1984 год. Игорь Моисеев и Юлия Садовская (в середине)

Идти невысоко – всего два этажа, и на площадке остановиться у двустворчатой двери с филёнками, обрамляющими белые плоскости толстенных стёкол,  закрашенных с внутренней стороны серой масляной краской.

Народная тропа своеобразна и прихотливо непредсказуема. За дверью репетиционный зал, и наверняка неспроста протёрты в защитном слое на стёклах незаметные крошечные окошки для глаза. Вот к ним-то и влечёт меня сегодня. В решительный день для моей дочери, сдавшей экзамены в Школу-студию Ансамбля Народного танца Игоря Моисеева.

Нос и лоб упираются в холодную плоскость, и взгляд проникает в святая святых.

Суть проста. Из невероятного количества претендентов (ориентировочно по восемьсот! человек на место) педагогами отобрано… 40! Двадцать мальчиков и двадцать девочек. Закончился ажиотаж отборочных туров с нашёптываниями и наставлениями экзаменаторам от бывших сослуживцев и друзей. Все они из балетного мира, все мечтают, чтобы дети пошли по их стопам, со всеми вытекающими из этого последствиями… а ведь это серый застойный 1982 год!.. Гастроли, заграница – другая жизнь…  И приём бывает раз в четыре года… и претендентам должно быть ровно 14… Сколько нелогичных совпадений необходимо априори!

Игорь Моисеев и Юлия Садовская

Мне некому нашёптывать и некого просить – я тут чужой, никого не знаю… но если девочка в четыре года сказала, что будет танцевать, если девочку в девять брали в балетную школу Большого театра, а она отказалась, потому что хотела танцевать только в этом Ансамбле…

Я прильнул к заветной крошечной амбразуре. Там, за стеклом – высший суд! Линейка девочек выстроена поперёк зала. Наставники сгрудились в углу. Сегодня утром, два часа назад из гастролей по Польше вернулся коллектив Ансамбля и Сам Игорь Александрович приехал посмотреть, кого же отобрали ему его помощники, кто через четыре года вольётся в его коллектив? Он же для себя готовит кадры, а в этом году ещё и для Киргизского Ансамбля народного танца. Это называется целевой набор – девочек прислали из Киргизии…значит количество мест для «простых смертных» ещё уменьшилось… Мне не слышно слов Мэтра, но он резок и недоволен: слишком длинная линейка выстроена перед ним… здесь вместо 20 – целых 32! Он, видимо, спрашивает, как это могло получиться, и отстраняет рукой пытающихся приблизиться к нему для объяснения…

Пауза. Долгая. Невозможно долгая… и наконец… он отходит несколько шагов назад, осматривает строй уничтожающе пронзительным взглядом, затем идёт к началу шеренги и медленно, непередаваемо медленно движется, останавливаясь перед каждой девочкой и осматривая её с ног до головы, а мне кажется: просвечивая насквозь. Потом лёгкое движение руки, указывающее выйти вперёд и остановиться… или остаться на месте… и никто не знает, что предуготовленно этим выдвинутым и оставленным в строю? Кому повезло – тем, кто шагнул вперёд, или тем, кто застыл на месте? Маэстро движется медленно, и я успеваю заметить, как вытянулись и застыли лица ожидающих в углу педагогов и концертмейстеров… Боже! Никогда не будет конца этому движению, этой линейке, этому уничтожающе тягостному ожиданию… лучше бы я сидел дома и не испытывал нервы и не терзал сердце…

Игорь Моисеев. Передышка

Теперь маэстро стоит в отдалении ко мне лицом. Выдвинутые им вперёд оборачиваются на сто восемьдесят градусов, он внимательно осматривает и левую, и правую жаждущих решительного слова шеренги… потом я вижу, как шевелятся его губы, и те, их точно 12, выдвинутые из общего ряда девочки сутулятся, некоторые уже плачут и бросаются к двери на противоположной стороне, а оставшиеся на месте начинают прыгать и обниматься…

Я не сведущ в тонкостях балетного искусства и не в состоянии по фигуре определить пластические возможности человека, но маэстро, как стало ясно позже, вывел из строя именно тех, кто попал туда после нашёптываний, уговоров преподавателей, а может быть, даже после дружеских возлияний и подношений.

Никакие последующие уговоры и попытки «впихнуть» кого-то обратно успехом не увенчались. Это всё я узнаю потом, много, много позже…

Этот просмотр настолько потряс меня, что многожды виденные потом всевозможные сеансы с угадыванием спрятанных предметов, чтением мыслей на расстоянии всевозможными мессингами казались мне бледной тенью и плагиатом.

Как мог он так безошибочно, в полном смысле этого слова, определить неправедно втиснутых в желанный ряд? Что это – ещё одна грань его непомерного таланта, способность провидения или немыслимое для простого смертного общение с Высшей силой?

Несомненно, что он гений танца – он от природы, с детства обладал потрясающими физическими данными, но пожертвовал карьерой танцора, ушёл из Большого театра, где был солистом, и создал свой Ансамбль, в репертуаре которого поставленные им незабываемые и неподражаемые танцевальные шедевры. Для этой работы ему нужны танцоры, которые могут стать частичками рождающейся в его мозгу мозаики танца, и здесь не могло быть никаких компромиссов. Он не мог их себе позволить, он не мог поступиться хоть одной крупичкой своей жизни и требовал для себя всего только самой высокой пробы. Я это отчётливо безмолвно формулирую и восхищаюсь маэстро. Но как невероятно сложно достигнуть такого совершенства!

Я много лет, в силу сложившихся обстоятельств, наблюдал за ним, его репетициями, разговором, за кулисами и в зале во время концертов, которые он выстаивал на ногах, не присаживаясь, за многочисленными выступлениями вживую и по телевидению, и по радио…

Он блестяще репетировал, показывал и объяснял, красиво, образно и мудро говорил, не позволял себе опускаться до низменных разборов и оценок… но как жаль, что рядом с ним не было его Эккермана!

Удивительно, но даже его гениальные постановки, Игоря Моисеева (!) не были записаны – ведь создание хореографической партитуры дело сложное и хлопотное, но… неужели люди его окружения не понимали, что они теряют и упускают? Порой для того, чтобы восстановить танец, маэстро вызывал его бывших, уже окончивших карьеру участников и восстанавливал рисунок по «живым ногам».

Только поэтому я решил записать этот совершенно ошеломивший меня эпизод, который объяснить не могу и сейчас, по прошествии нескольких десятилетий…

Да, дочь закончила школу-студию при Ансамбле Народного танца Игоря Моисеева, объездила с гастролями Ансамбля весь свет, а потом стала дипломированным постановщиком хореографом, как мечтала в том раннем детстве, когда таких слов ещё не знают…

Игорь Моисеев. Одно из последних фото

Она тоже помнит этот эпизод, но у неё были совсем иные переживания, чем у тех, кто видел «бой» со стороны…

Она тогда так стремилась к танцу, что Судьба вняла её стремлению и мольбам…

Михаил Садовский

Фото из архива автора