Наташа ждала ее как чуда, как божественный дар или откровение свыше. Ожидание было смыслом существования всего ее юного существа. Ее юность не знала побед и поражений. Было только предощущение того, что вот-вот это должно произойти. Ее чуть раскосые глаза смотрели в будущее, вглядывались в каждого навстречу идущего мужчину, выискивали ту самую черту в нем, которая будет ей знаком и подскажет: это он.

И дождалась. Это были глаза, его глаза, полные печали, но такой решительной и вместе с тем умиротворенной, что она покоряла. Его безотрадный взор всего лишь на мгновение соприкоснулся с ее глазами, полными надежд, — и произошло то, что происходит с молодыми людьми не одно столетие: они влюбились.

И когда они шли навстречу друг другу, чтобы сказать свое первое «здравствуй», они уже знали, что этот стандартный набор звуков не сможет спугнуть очарование их встречи.

— Здравствуй, — сказали грустные глаза.

— Здравствуй, — вторили им раскосые.

— Меня зовут Артем, — начал мужской голос.

— Меня — Наташа, — сказал женский.

— Я искал тебя.

— Я знаю.

 Восторг юности подхватил их на свои крылья и понес необозримо выше повседневности и суеты. Они были счастливы. Они искали. Они нашли.

— У нас с тобой впереди целая вечность, — говорил Артем.

— Целая вечность, — замирала Наташа, чувствуя, что эта вечность сейчас и здесь обрела форму бесконечного мгновения.

— Ты меня повезешь в Венецию? — изумлялась Наташа.

— Повезу.

— Но Венеция умирает, вода в ее каналах поднимается все выше, скоро города не будет.

— Мы успеем.

— Туда едут только на карнавал.

— Тогда мы поедем на карнавал.

— Но карнавал зимой, а сейчас лето, — женщина спешила увидеть мир.

— Тогда сейчас мы будем наслаждаться летом, — мужчина никуда не торопился.

Как и все неприятные новости, эта новость ошарашила.

— Мне нужно уехать, недели на две, не больше. Ты меня дождешься?

— Дождусь.

 * * *

Дни тянулись долго, словно резина. Наташа приходила на работу и ждала; ждала, когда пройдет очередная минута, которая приблизит момент их встречи, когда он зайдет и скажет свое «здравствуй».

— Наташа, что с тобой? — Анатолий Федорович внимательно глядел в ее лицо. Начальнику положено держать руку на пульсе.

— Все хорошо, правда–правда, — Наташа уже замечала такие взгляды на нее, но не придавала им значения, легкая усталость не давала ей сосредоточиться.

— Что с твоими глазами? – продолжал прощупывать пульс Анатолий Федорович.

— Они светятся счастьем? — попыталась закруглить разговор девушка.

— Нет, они «светятся» желтым цветом.

— Чего?

— Ничего. Наташа, а чем, чем ты больна?

Странная мысль постучалась в голову Наташе. «Да, она уже несколько дней чувствовала легкое недомогание, сейчас вот желтые глаза, еще эта странная «пивная» моча сегодня утром. Что со мной?»

— Скорая уже едет, — резюмировал Анатолий Федорович.

Вошел высокий молодой доктор с синяками под глазами.

— А где бо…- и тут же осекся, отвел глаза. — Больная, с вещами на выход.

— Куда? — дрожащим голосом спросила Наташа, ей совсем не понравилось поведение доктора.

— В инфекционку, милая, в инфекционку…

 * * *

Наташа лежала лицом к стене. Сеть мелких трещин перед ее взором покрывала стену. «Хорошо, что моя кровать у стены, это хорошо, это очень хорошо, это лучшее, что со мной могло произойти…здесь».

 За спиной послышалась возня, кто-то завыл нечеловеческим голосом, смрад наполнил комнату. Это соседка, Ирка, хотя от женского в ней мало что осталось, разве что имя. Она — торчок. Сейчас у нее начнется ломка, прибегут санитары, скрутят ей руки и что-то вколют. А она успокоится и будет лежа пускать слюни. Наташа все это уже видела.

— Хоть бы выходить разрешали, изверги, — раздалось с другого конца палаты.

Но из инфекционного отделения выходить запрещалось, тем более тем, кто с гепатитом. «Да, мне теперь никуда нельзя ни выходить, ни входить, мне теперь везде путь заказан», — думала Наташа.

— Гепатит – это то же что и СПИД? – ошеломленно спросила Наташа доктора, впервые услышав о своем диагнозе.

— Гепатит – это не СПИД, — гундосил врач. — Вы пройдете курс лечения и…

А Наташа уже не слушала. Она уже знала, что теперь она – отверженная. Отверженная обществом, отверженная женской дружбой и мужской лаской, теперь она одна. «И лежу я тут, одна, между торчками и геями, а посередине застряла моя жизнь, моя жизнь…она не застряла, она закончилась.»

 Понимание лишило ее остатка самообладания, и истерика накрыла волной безумия. Всё ее едва нарождающееся женское счастье, мечты – всё слилось в этой минуте бабьего воя. Прибежали санитары, скрутили руки, что-то вкололи.

«Только бы без слюней», — коснулась сознания последняя мысль.

Дни слились в одну единую резиновую массу: процедуры, кормежка, смрад, Ирка – торчок, санитары…тюрьма. И ни входа и ни выхода.

 * * *

— Вот вещи, документы, — выкладывая на стол Наташино имущество, сказала медсестра.

Выписка.

Улица.

Свежий воздух.

Наташа стоит на улице. Она не дышала свежим воздухом всего три недели, а такое ощущение, что целую жизнь. Нет, не так, это она до этого момента не дышала всю жизнь и только сейчас она вздохнула по-настоящему и оценила глоток свежего воздуха.

Воздух везде, он обдувает ей лицо, перебирает немытые волосы, платье. Платье висит на ней кулем, это неудивительно: она похудела на десять килограммов.

«Надо добраться до остановки», — думает Наташа, поворачивает в сторону движения транспорта и видит Артёма.

 Он стоит посередине пешеходной тропинки в белой рубахе, с цветами. Его глаза, полные печали, устремлены на нее, он не прячет их за бравадой.

«Здравствуй», — чуть слышно произносят грустные глаза.

«Зачем он здесь?» — думает Наташа, и сразу всё теряет значение. Апатия скручивает её и сжимает в свои тиски. Нет ненависти, нет любви, нет ни-че-го. Только пустота отверженности.

— Давай присядем, — предлагает Артем, его движения уверенны, он всегда знает, что делать.

— Я хочу тебе сказать только одно, – пауза, легкое скольжение руки в карман. — Будь моей женой, — маленькая коробочка выплывает из кармана и ложится на его ладонь.

Сколько раз в воображении Наташи разворачивалась эта картина. Любимый мужчина проникает взглядом в ее душу и говорит «будь моей», неся ей кольцо в подтверждение готовности связать себя узами брака. Вот он весь, без остатка, готов взять на себя ответственность за ее жизнь, ее мечты, ее надежды. Едва она успела сесть за школьную скамью, смутный образ того, кто ей скажет однажды «будь моей навсегда», возник перед ее мечтами, и вот, здесь и сейчас, он обрел реальные черты. Грустные глаза и гепатит В. Вот он, школьный смутный образ, здравствуй действительность.

— Будь моей женой, — повторил Артем.

«И скольких он еще таких, как я», — думалось Наташе.

 — Артем, а как же ты сам…

Он её оборвал на полуслове.

 — Я был младенцем, понадобилось срочное переливание крови… Мать долго ничего не замечала, а когда это выявилось – было поздно, — тихо прозвучал ответ.

 «Он расплачивается за чужие ошибки, а я — за свои, — подумала Наташа.- И все же он отверженный… мы отверженные.»

— Будь моей женой, — снова произнес Артем, и его шепот уже был почти готов раствориться в воздухе, а в глазах застыла боль отверженного по жизни человека, безропотно расплачивающегося за чужую врачебную ошибку своим человеческим счастьем.

Но Наташа не видела этих глаз, перед ее взором стояло лицо недочеловека Ирки-торчка с остекленевшим взглядом избавления от реальности и вязкой слюнявой ниткой пены, свисающей изо рта.

«В конце концов, это не самое страшное, что со мной могло случиться, — подумала Наташа».

— Я… согласна.

— Вот и хорошо,- ответил Артем и выдохнул грусть своей жизни. Это все, что он мог ей сказать. Не пристало его женщине знать про эту, живущую с ним бок обок, наплывающую тошнотворную слабость, не справляющуюся печень, раздираемую болезнью при нарушении врачебного предписания. Для нее он должен быть сильным и уверенным. Он должен быть мужчиной.

 * * *

— Ну, давай, последняя потуга, — подбадривал доктор.

— Ааааааааааа, — отозвался красный комок жизни, впервые выглянув из материнской утробы на свет дневной.

— Доктор, как он? – дрожащим голосом спросила Наташа.

— А, здоровяк, ишь какой, отъелся. Как ты, малышок? — подтрунивал доктор, пока медсестра вытирала младенца и делала необходимые замеры.

— Как?

— Нормально- нормально. 8-9 баллов по шкале Апгар.

— Это плохо? — Наташа замерла.

— Это великолепно.

— А….

— А результаты анализов мы узнаем позже.

Наташа ходила взад-вперед по палате, доктор задерживался. Чтобы это могло значить? Анализы должны быть готовы сегодня. Сегодня она узнает цену своим ошибкам. Но вот и доктор.

— А, наш богатырь, — устало сказал врач. Он явно перерабатывал свою смену.

— Так, что там у нас? — его глаза забегали по листам с закорючками, понимание которых подвластно лишь миру медицинской науки.

У Наташи закружилась голова, легкая тошнота зародилась в солнечном сплетении, сейчас она услышит…

— Да, результаты отрицательные, ребенок здоров.

— То есть он здоров?

— Здоров.

— Совсем здоров?

— Совсем здоров, — улыбнулся доктор.

«Здоров, — подумала Наташа, – здоров», — и слезы счастья покатились по ее изнеможённому лицу. Она посмотрела на малыша.

Красное тельце сына было завернуто в тугую пеленку неумелой рукой. Ротик был широко открыт, а пухлые щеки карикатурно нависли над подушкой. То был здоровый младенческий сон.

Жизнь в очередной раз обошла болезнь, не дав ей распространиться по вертикали, в очередной раз даруя надежду на здоровое воплощение счастья и любви без оговорок.

— Да, — доктор задержался у дверей, — но несмотря на это на учете должны состоять все члены семьи.

— Конечно, доктор, — радостно согласилась Наташа.

Жизнь и смерть стояли рядом и ухмылялись. Их борьба не закончилась.

Валерий Румянцев