Сразу же после приезда профессора Брауна в Вашингтон, ему позвонили из Госдепартамента.

— Добрый день, профессор, — послышался в трубке знакомый голос. — Надеюсь, вы успели отдохнуть с дороги? Прошу прощения за бестактность, но машину за вами я уже выслал. Время поджимает.

Через полчаса Ричард Браун был в кабинете госсекретаря Делмана.

— Ну, как, — спросил тот, не скрывая своего нетерпения.

— Да, — вздохнул профессор, опускаясь в кресло — вы были правы. Они лихорадочно готовятся к войне. Все исследования в области ядерной физики засекречены. То, что нам показывали, не имеет никакого военного значения. Они кричат о своем стремлении защищать мир, но сами непрерывно совершенствуют орудия уничтожения. Я видел на параде в Москве модели рассекреченных ракет. Боже мой, сэр, это ужасно! Несколько таких ракет и…

— А ведь это лишь то, что они сочли возможным рассекретить, — задумчиво произнес Делман.

— Да, — подхватил профессор, — меня охватывает дрожь при мысли о том, какое оружие у них скрыто от посторонних глаз. И если они почувствуют своё превосходство над нами, то вряд ли не захотят им воспользоваться.

— Все это так, но народ, — немного помолчав, сказал госсекретарь, — какова реакция народа? Неужели он допустит войну?

— Народ! – фыркнул профессор. – Ему напрочь забили голову пропагандой об американской опасности. Радио, печать, телевидение твердят целыми днями, что Америка только и ждет случая, чтобы покончить с Советским Союзом, что мы всемирный агрессор, мировой жандарм. Ну и всё такое в том же духе. Соединённые Штаты, мол, угрожают всему миру, и священная миссия СССР — дать достойный отпор агрессору. И хотя они всегда были против войны – заметьте, Джон, они против войны – но, пока существует реальная опасность со стороны США, они должны быть и будут ко всему готовы.

— Но ведь это же чушь! Неужели этому верят?

— Еще как! Видели бы вы, с какой ненавистью советские люди произносят слово «Америка».

В кабинете воцарилось тягостное молчание.

— Ну, что ж, профессор. Спасибо большое за информацию. У меня были сведения о положении в СССР, но в душе я не хотел в это верить. Что ж, теперь отпали последние сомнения. Еще раз благодарю вас. Отдыхайте.

Профессор молча поклонился и пошел к выходу.

— Да, Ричард, ответьте мне еще на один вопрос, — остановил его Делман. – Как относились к вашей делегации советские ученые? Все-таки, это интеллигенция, наиболее мыслящая часть общества.

— Что я могу сказать, Джон? – печально ответил профессор. – Они держали себя корректно и доброжелательно, но, боюсь, что это было только внешнее. Во всяком случае, они явно не были с нами откровенны.

— Ну, что ж, до свидания, Ричард!

После ухода профессора Джон Делман долго сидел за столом в задумчивости. Его мысли прервал осторожный стук в дверь. Секретарь напомнил, что через четыре минуты в конференц-зале состоится внеочередное заседание Совета Безопасности.

Спустившись в конференц-зал, Джон Делман сразу же приступил к делу. Представитель нефтяной компании начал было говорить о необходимости снять эмбарго с ввоза нефти в ЮАР, но госсекретарь резко оборвал его:

— Ах, перестаньте, господа, сейчас есть дела поважнее. Вопрос стоит о безопасности нации, а вы всё печётесь о прибыли. Пора, наконец, понять, что Родина превыше всего. С каждым днём растёт военная мощь СССР, с каждым днём нарастает угроза свободе и демократии….

После совещания Джон вызвал своего помощника по делам иностранных ученых.

— Вот что, Сэм, — сказал Делман, — на днях в Штаты прилетает делегация научных работников из СССР. Вам поручается организация их встречи. Проследите, чтобы всё было о^,кей. Привлеките к этому делу наших крупнейших ученых. Покажите русским всё, что они выразят желание осмотреть, но не более того. Сделайте упор на развлекательной части программы. И ничего лишнего. Особенно постарайтесь не привлекать их внимания к новому научному центру в Калифорнии.

— Так что, сэр, разве работы в Калифорнии не будут рассекречены?

— Нет, Сэм. Мы не можем этого сделать. И видит бог, не по нашей вине. По всему видно, что СССР готовится к войне. Может быть, уже сейчас их военный потенциал выше нашего. Мы не имеем права прекращать исследования. Силе нужно противопоставлять силу. Так что, Сэм, сделайте так, чтобы русские не увидели того, что им не следует видеть.

 ***

Вечером, когда Иван Николаевич Коробов удобно расположился в кресле перед экраном телевизора, к нему зашёл старый товарищ и коллега по академии Виктор Иванович.

— Ну, друже, с приездом, — весело хлопнул он по плечу Ивана Николаевича. – Рассказывай, какие впечатления, что видел.

— Что рассказывать, — сказал Коробов, разливая по рюмкам виски из красочной фигурной бутылки. — Впечатлений много. На любой вкус. Даже не соображу, с чего начать.

— Ну, как она, Америка? Всё-таки, иной мир. Какие там люди, что думают, чем живут?

— Люди как люди, самые обыкновенные. Ничего особенного. Машин, правда, побольше. Магазины пошикарней. Ну, конечно, реклама на каждом шагу. Купите то, купите это. Я бы сказал, агрессивная реклама. Слава богу, у нас до такого не додумались. Я там ловил себя на мысли, что порою хочется купить абсолютно не нужные мне вещи. Очевидно, идет обработка на подсознательном уровне. Хорошо, что командировочные не позволяли особо шиковать. Впрочем, и американцев в магазинах не густо. Все шикарно, но словно в музее.

А люди такие же, как и здесь. Нас сопровождали американские ученые, — так я успел к ним присмотреться – ничего парни. Умные, веселые. Один профессор физики на банджо играет. Другой возил нас на океанскую рыбалку. Здорово отдохнули. Представляешь, они там на спиннинг акул ловят как мы щук. В общем, нормальные, компанейские ребята. Только вот временами проскальзывает какая-то настороженность.

— Например?

— Да ничего конкретного. Так, недоговоренности, внезапная перемена темы. Словно и обидеть нас боятся и нашего любопытства опасаются.

— Видно, здорово им голову забили красной опасностью.

— Да, очевидно, — кивнул Иван Николаевич, — другого объяснения у меня тоже нет. Понимаешь, ведь ученые всё-таки. Аналитический склад ума. Должны вроде уметь отличать черное от белого. А они в капитализм верят. Как можно в двадцатом веке не видеть, что это – тупик для общества. Вот этого я не понимаю. Ну ладно там чиновники какие-нибудь. Но учёные!

— А что тут не понимать, — заметил Виктор Иванович, прислушиваясь к вкусу виски, — ты же сам говоришь – реклама. Не только товаров, но и образа жизни. С детства, по капле, одно и то же. Пропаганда – великая сила.

Скажи лучше, как там наука по сравнению с нашей. Кто всё же впереди?

Коробов пожал плечами:

— Сам бы хотел это прояснить. Они умудрялись говорить много и охотно, не говоря ничего нового по сути дела. Особенно явно чувствовалась стена недомолвок, когда разговор приближался к разработкам, которые могут иметь военное значение. Видно, прав был сопровождающий, предупреждая нас, что Америка готовится к войне. Как ни печально, но опасность такая есть. И никуда от этого не деться.

— Да ладно, — философски произнес Виктор Иванович. – Нет худа без добра. Зато мы с тобой без работы не останемся. Пока есть угроза извне, оборонка будет на высоте. А для оборонки нужна наука. А для науки нужны мы. Не чиновники от науки, не трибунные болтуны, а настоящие учёные. А в реальность войны я не очень верю. Эйнштейн был прав: ученые сделали третью мировую войну невозможной. От победителя тоже мокрое место останется. Ведь не дураки же американцы. И сами это прекрасно понимают.

— Да, скорее всего, ты прав, — печально улыбнулся Коробов. – Только ведь чертовски обидно за человечество. Ничему оно не учится. Тысячи лет проходят, а мы — те же дикари с дубинками, только теперь ядерными. Все разговоры о прогрессе, развитии общества, по сути, остаются лишь разговорами. Действительность постоянно рушит желаемое. Весь прогресс сводится к внешним атрибутам. А сами люди не спешат меняться. Словно какая-то петля вокруг. И разорвать её не в нашей власти. У нас в стране хоть фантастика с какой-то долей оптимизма. Пусть маленький, но, всё же, кусочек веры в светлое будущее. А на Западе все картины будущего – или гибель цивилизации или межгалактические драчки.

— Зато у них виски отменный.

— Да ладно тебе. Самогонка в красивой упаковке.

— Не скажи. Лично мне очень даже по вкусу. Как дым отечества. Запах осени. Запах горящих листьев. Воспоминание о старом и предчувствие нового…

— Остапа понесло, — засмеялся Иван Николаевич.

***

Ежегодный сеанс связи был хоть каким-то столбиком на бесконечной тропе дежурства. Как всегда, Лаверкью тщательно обследовал извлечённую из хранилища форму, удалил несколько пылинок, непонятно каким образом постоянно оказывающихся на мундире. Затем ещё раз проверил астрохроны, прозондировал пространство вокруг и ровно в назначенное мгновенье включил монитор. Звенящее розовое сияние поглотило кабину, и глаз Магистра уставился на Лаверкъю:

— Доброго времени суток, обсерватор! Докладывайте.

— Градиент изменений на нуле, Магистр. Петля цивилизации по-прежнему совершает хаотические колебания. Амплитуда не доходит до критического порога.

— Доклад принят. Благодарю вас. Спокойного дежурства.

— Магистр!

— Что ещё?

— А может вмешаться? Немного подтолкнуть петлю?

— Этого я не слышал, обсерватор. Вы прекрасно знаете, что наше вмешательство исключено согласно Пятым межгалактическим соглашениям о Приоритетной Ротации. Земляне должны сами затянуть петлю. Иначе нам целую вечность придётся составлять объяснительные. Ещё вопросы?

— Вопросов нет, Магистр.

Кабина погрузилась в привычный полумрак, и Лаверкъю застыл на несколько минут, уйдя в воспоминания о прошлой жизни. Затем он снял мундир и аккуратно упаковал его в хранилище до следующего года.

Мерно пощелкивали десятки тысяч инфокристаллов, собирая, регистрируя и анализируя потоки непрерывной информации. Свернувшись пятимерной спиралью, Лаверкъю ритмично пульсировал мыслительными ресницами и неторопливо размышлял о планете, с которой немного свыкся за последние пятьсот лет. Планете, которая когда-нибудь, возможно, станет ему домом.

Валерий Румянцев