Певец русской деревни: «Не тратьте жизнь впустую!»

Нет на его фотографиях ни репинских членов Государственного совета, ни серовских дам и особ императорской фамилии, ни куинджиевских поэтичных лунных ночей, ни поленовских уютных московских двориков и помещичьих усадеб… А есть на его фотографиях мужицкая сермяжная Русь. Затравленная поборами, нищая, голодная. Сидящая на квасе с хлебом в душных, закоптелых избах.

Словом, та Русь, о которой Некрасов писал:

Ты и богатая,

Ты и обильная,

Ты и убогая,

Ты и бессильная —

Матушка-Русь!

Однажды Сергей Александрович шёл по улице с фотокамерой в руках.

— Ты художник? — неожиданно спросил его прохожий. — А сможешь ты срисовать мою душу?

Вот как раз души-то и умел «срисовывать» фотохудожник Лобовиков, раскрывая в своих работах истый человеческий характер, внутренний настрой, психологическое состояние. «Каких усилий, труда стоило мне это! Ведь я ничего не имел, кроме рук, головы да моей настойчивости. Мне хотелось быть полезным для общества, мне хотелось трудиться, мне хотелось жить для других».

И по тогдашним, да и по современным меркам Лобовиков слыл недоучкой.

Провёл несколько лет в сельской школе, затем поступил в духовное училище. Откуда пришлось уйти по болезни. (Чтобы победить болезнь, С.А. стал купаться в реке в любое время года — и «затянулось» это состязание-ныряние на всю жизнь, изрядно укрепив здоровье.)

Вскоре умерли его родители, и 13-летний Сергей был отправлен в Вятку. Отдан «за харчи и жильё» учеником владельцу фотоателье, первому своему наставнику купцу П. Тихонову: пришлось испытать роль мальчика на побегушках. Исполняя всю чёрную домашнюю работу.

Тогда-то и заметил дотошный Тихонов, что малец-работничек совсем уж нешуточно присматривается к фотоделу, подолгу задерживается в павильоне, в лаборатории — всё разглядывает, обо всём расспрашивает. Понравился он купцу-фотографу. И смышлёному пацану, втайне грезившему о великих достижениях, стали поручать самостоятельную работу. Так пробежало 5 годков.

Через много лет Тихонов скажет о своём бывшем ученике: «Он потому-де так выбился на дорогу, что у него воля недюжинной силы». — Воля, добавим, непреодолимо направленная на всеохватную помощь людям.

Потом — армия, жизнь в Петербурге — учёба у прославленного русского фотографа Буллы, главы знаменитой фотографической династии. Знакомство с нижегородским художником-фотографом А. Карелиным. В 1894 году Сергей Александрович вернулся в Вятку и открыл своё фотоателье.

Показательны воспоминания современника и одногодка Лобовикова маэстро М. С. Наппельбаума. Оба больших в будущем мастера застали время, когда павильонная съёмка осуществлялась аппаратами формата 50 Х 60 см. Объективов-анастигматов не было и в помине. Снимали похожим на латунную гильзу от трёх, а то и пятидюймового снаряда объективом типа Петцваля английской фирмы «Дальмейер».

Приходилось самим приготовлять мокроколлодионные пластинки. А потом фиксировать их в повсеместно тогда распространённом реактиве — цианистом калии. Вот откуда в детективных романах конца 19 — начала 20-го века многочисленные эпизоды отравления цианидом! Лишь позднее появился неядовитый гипосульфит.

«Печатали мы тогда на альбуминной бумаге, — пишет в своей книге (конца 1950-х) Наппельбаум: — Бумагу покрывали тонким слоем белка, очувствляли в «серебряной» ванне, сушили, затем накладывали на негатив и в особой копировальной рамке выставляли на дневной свет; затем вирировали в так называемой «золотой» или «платиновой» ванне, высушивали, обрезывали и наклеивали. Тонкий слой белка (альбумина) давал исключительно нежные тона. Наши современные бромистые бумаги несравненно выше по качеству, разнообразнее, богаче возможностями, но при тех небольших задачах, которые ставили перед собой фотографы того времени, эта бумага имела свои достоинства». — Наппельбаум, конечно, льстил бромсеребрянной фотобумаге, стараясь не прослыть монархистом-антисоветчиком. А нежные тона означали большую градацию шкалы тонов. Или большую разрядность цветов, если сказать по-нынешнему.

«Фотография — искусство, а не простое щёлканье аппаратом, необходимо поэтому смотреть на аппарат как на орудие, подобное карандашу в руках художника». — К такому выводу пришёл начинающий мастер. Но надо было ещё убедить всех, что фотография — искусство.

А тут начались неприятности, козни, подсиживания со стороны его собратьев по фотоделу: не хотели они пускать Лобовикова в свой мир, порочили перед жителями Вятки.

Всё испытал молодой парень: безденежье, голод, вражду и непонимание нововведений: «Если фотограф замажет все морщины и тени, даст вместо живого лица чистую бумагу и наведёт на такое «произведение» глянец, то публика в восторге от работы. Да, вкусы!»

Лобовиков не сдавался, работал и учился. Много читал — книги по истории, философии, анатомии, психологии, истории и теории искусства. Ездил по российским городам, за границу (1900 — 1903). Бывал на фотовыставках, впитывал фотонауку у великих мастеров.

К примеру, в Германии понравилась техника фотопечати, умение посадить модель; дать нужное освещение заимствовал у парижских специалистов. Но вынужден был признать наблюдательный вятич, вятчанин: «Из профессиональной фотографии я ничего не вынес — всюду заглаженные лица, иногда до потери настоящих форм. Они меня больше раздражали: это не искусство, это ремесло, лубочность, что ли, как угодно называйте защищённое ретушью лицо». — Лобовиков совершенствовался, искал свой путь в искусстве, свои темы, технику съёмки и печати, средства художественной выразительности.

И вдруг тихую сонную Вятку облетела необыкновенная новость, сродни бухнувшему с неба аэроплану: С. А. Лобовиков получил золотую медаль на Международной фотовыставке в Дрездене! (1909 г.)

Всполошились жители, фотографы-профессионалы и любители: как? за что? почему Лобовиков? Ещё больше удивились они, когда узнали, что, оказывается, Лобовиков уже 10 лет участвовал в российских и зарубежных конкурсах, имеет награды Петроградской, Киевской, Парижской выставок! (1900 г.) А получил он их за то, что выставлял фотоработы, отражающие российскую жизнь, — быт и труд крестьян, русскую природу. Вот это было самым непостижимым! «Я — фотограф мужицкий, — утверждал С.А. — Мой объект — мужик. Быт его меня интересует со всех сторон».

Лобовиков снимал русскую деревню, её жителей безо всяких фотоухищрений, так, как они выглядят в действительности. Изображал бедняков, нищих, стариков и старух, вдов, потерявших кормильцев, крестьян, бьющихся на своих полосках земли; показывал беспросветную их жизнь, мало радости дающую. Фотографировал крестьянских детей, оборванных, голодных, растущих в нищете и забитости. Снимал любимую им русскую природу, бескрайние леса, цветущие луга и поля, тенистые пруды и речки. Да вот только не народу принадлежали они, не ему служили своим богатством и раздольем… горечь и боль за долю простого люда ясно чувствовались в его работах и передавались зрителям. Вот за эту преданность родной земле прозвали Лобовикова «певцом русской обнищавшей деревни».

В годы столыпинской реакции особой популярностью пользовались созданные Лобовиковым образы сельской интеллигенции, самоотверженно работавшей в городе и на селе. Таковы, например, его «Учительницы» — самое яркое произведение русской жанровой фотографии тех лет. Снимок изображает сельских учительниц как людей, подвижниц, беззаветно преданных делу просвещения народа (две женщины в снежную метель спешат в школу).

Шли годы — Лобовиков работал, творил.

Всё новые и новые победы одерживал на фотоконкурсах: получил высшую награду на Международной выставке в Будапеште, премии на вернисажах в Риге, Гамбурге (1911), Ницце (1904), Петербурге. Поздней — завоевал Японию, США (в 30-х). Он избран членом-корреспондентом Дрезденского общества развития фотографии, почётным членом Лондонского общества изящных искусств (1910). Его работы получили всемирное признание: «Только крупный талант Лобовикова, его умение овладеть темой в состоянии были создать такие произведения, как «За корминкой», «Вдовья думушка», «Домовница» и пр. Когда смотришь на лобовиковские «картины», то совершенно не приходит в голову спросить: каким объективом они сняты, на какой пластинке?.. Да, если твоя работа не будет освещена вдохновением, всё равно, какой анастигмат не ввинти в камеру, «Вдовьей думушки» не сделаешь!» (Н. Петров, фотокритик).

После революции продолжал развивать фотодело в своей вятской мастерской под названием «Фотография, цинкография и типография Лобовикова».

Далее была мобилизация (1919) — служил фотографом в штабе Третьей армии Восточного фронта. В 20-х годах — вновь вернулся на родину, вступил в члены Ассоциации художников революционной России (1926). В 1927 г. состоялась единственная персональная выставка Лобовикова, организованная Русским фотографическим обществом в Москве. В 1928 году получил почётный диплом на московской выставке «Советская фотография за десять лет».

Интересно отметить, что С.А. был заядлым мотоциклистом, одним из первых мотоциклистов в Вятке. Но в 1917-м железного друга пришлось отдать на нужды фронта. Это был «Вандерер».

«Сергей Александрович в летнее время часто выезжал на нём «за город» — обычно в деревню Черваки, село Филейку, где на лето снималась комната в крестьянском доме в качестве летнего жилища (дачи) для семьи, — вспоминает сын Лобовикова, Тимофей Сергеевич: — Мы всегда с нетерпением ждали приезда отца в конце дня, после работы. Нередко он выезжал с аппаратом с целью видеть и фотографировать. …С середины 90-х годов прошлого века (XIX, — авт.) был заядлым велосипедистом — в те годы и это было очень не частым, в Вятке существовал какие-то годы «велоклуб». И Сергей Александрович был его активным членом.

Вообще, Сергей Александрович был привержен спорту. В молодые годы он постоянно занимался упражнениями с гантелями. Есть снимки Сергея Александровича с гирями, где ярко видна развитая система мускулов — совсем не как у обычных людей, а именно как у спортсмена». (Из архива известнейшего вятского краеведа Б. Садырина.)

«Снимки Лобовикова отличаются всегда, кроме красоты и изящества передачи, ещё и внутренним содержанием. Психологическая сторона и составляет главное их преимущество, главное достоинство» (из зарубежной прессы).

«Мне всегда, когда я отображаю быт, хочется переживать всё, что переживает объект моей работы. Хочется войти в его психологию, понять его душу, лирически прочувствовать и передать правдиво, глубоко». — Лобовиков хорошо знал русскую жизнь, русского человека, несказанно любил всё русское.

Неделями жил в крестьянских избах, вникал в психологию взрослых и детей. Оттого его работы, картины так жизненны, проникновенны, наполнены искреннего сочувствия людям.

«Нужно искать правду, — говорил Лобовиков. — Главное внимание обращать на простоту и естественность, на глубину содержания. Внешняя же отделка отнюдь не должна резать глаз, должна отличаться простотой, ласкать глаз».

По всем эстетическим правилам фотографии того времени выполнен «Портрет крестьянина».

Снимок кажется репродукцией графического листа. Такая иллюзия как раз и ценилась. Это содержательный портрет: дан образ крестьянина умного, сильного духом, пытливого. Портрет психологический: в нём угадано самое главное — мысль человека, что когда-то ценил в хороших фотографиях Достоевский.

По манере исполнения снимок сродни портретам участников австрийского «Трилистника» — Генриха Кюна и Ганса Ватчека. Жанровые деревенские снимки русского фотографа сравнивались в своё время с фотографическими работами братьев Гофмейстер из Гамбурга. Вообще фотографа, который бы столь последовательно разрабатывал темы из жизни крестьянства, трудно было найти в ту пору в странах Европы, свидетельствует С. А. Морозов, именитый историограф художественной фотографии: «У Лобовикова многому учились фотографы. Его имя было едва ли не самым известным среди русских фотолюбителей той поры».

Лобовиков отдал искусству светописи около тридцати лет, затем отошёл от него.

Правда, он не простился с делом жизни, а занялся научной и прикладной фотографией. Конец тридцатых — время подъёма молодой советской документалистики, а снимки Лобовикова обращены в прошлое…

Попытки же заняться репортажно-жанровой стилистикой оказались малоудачными. Только единичные работы экспонировались теперь на выставках, и С.А принял решение: до конца дней «мужицкий фотограф» служит науке.

В годы Великой Отечественной войны С.А. скончался в Ленинграде, в тяжкую пору блокады — 71-летний Сергей Александрович Лобовиков был убит взрывной волной на Большом проспекте, близ дома № 106. Заново, по достоинству, его художническая деятельность оценена в 50-е годы, с общим подъёмом жанровой фотографии.

А ещё он обожал… гитару.

У него имелся шикарный одиннадцатиструнный инструмент итальянской работы. Играл он на нём прекрасно и с большим чувством: народные песни, русские, венецианские, также классические пьесы и романсы.

«Он очень любил музыку. Трудные обстоятельства жизни не позволили ему быть музыкантом. Но он понимал музыку, не упускал возможностей слушать её, неуклонно посещал бывавшие в Вятке концерты. В нашем доме был хорошего звука рояль, на котором нередко приходили поиграть местные, а иногда заезжие пианисты; обычно это как-то сопрягалось, конечно, с посещением фотографии. Но в кругу друзей дома были и профессионалы-музыканты (скрипач Б. Д. Кубланов, его дочь пианистка Марго и другие).

Сергей Александрович очень любил фортепианные сонаты Бетховена (Лунная, Патетическая, Аппассионата). Любил вальсы Шопена. Эти ноты всегда лежали на рояле для желающих. Сам Сергей Александрович на рояле не играл», — вспоминал Т. Лобовиков.

«Сергей Александрович — первый русский фотограф, отразивший в своём творчестве тему детей, и прежде всего крестьянских, — рассказывает Денис Гришин, научный сотрудник отдела истории Кировского областного краеведческого музея. — При этом автор стремился запечатлеть детей не во время игр и развлечений, а во время работы, показывая их нелегкую жизнь. …Широко известно и другое направление творчества мастера — это виды Вятки».

Основная техника, в которой работал Лобовиков — пикториальная фотография, продолжает Д. Гришин. Суть её в том, что снимки должны быть максимально приближены к живописному произведению. Для этого использовались мягкорисующие объективы и специальная, иногда очень сложная техника печати.

Пикториальная фотография, в отличие от документальной, стремилась прежде всего к эмоциональности, выражала индивидуальность автора. Как пояснил Денис, для расширения творческих возможностей фотографа-пикториалиста были разработаны специальные способы печати: пигментная, гуммиарабиковая, озорбом, масляная и некоторые их разновидности. Это позволяло Сергею Александровичу существенно менять рисунок, варьировать контрастом, стилизовать изображение «под живопись» и «под гравюру». Для того чтобы получились по-настоящему качественные снимки, необходимо было уметь не только фотографировать, но ещё и работать с кистями и красками.

Лобовиков говорил по этому поводу: «Надо пользоваться фотоаппаратом как кистью, посредством которой передавать зрителю замысел, настроение, вкус в выборе натуры, освещении. — И ещё одно пожелание мастера молодым: — Учитесь всему, чему позволяет время, средства, способности, не тратьте жизнь впустую!»

И он сам работал постоянно: за 38 лет сделал свыше 60 000 портретных, жанровых, пейзажных снимков. А ведь он был ещё председателем вятского фотографического общества, председателем художественного кружка, одним из создателей Вятского художественного музея: по его просьбе Васнецов, Поленов, Суриков, Коровин, Нестеров подарили музею свои произведения — Лобовиков чрезвычайно много сделал для пропаганды изобразительного искусства в Вятском крае, организовывая удивительные художественные выставки.

Также С.А. был знаком с Шаляпиным, делал портреты самого певца и его отца, Ивана Яковлевича. В тяжёлые времена (1912 — 1913) вместе с Шаляпиным Лобовиков материально поддерживал оппозиционные вятские газеты «Вятская речь» и «Вятский край» ветерана-народника, издателя Н. А. Чарушина. Прошедшего в своё время карийскую каторгу на амурских золотых рудниках.

Сергей Александрович, в свою очередь, отнюдь не был революционером.

Он далёк от какой бы то ни было партийности, его общественная деятельность шла в плоскости так называемого земства; при выборах в Государственную думу он голосовал за список «трудовиков». Но он осуждал царизм, симпатизировал его противникам.

Его энергии хватало на то, чтобы инспектировать школы родной вятской губернии. Принимал участие в реконструкции Александровского сада, будучи его общественным попечителем. Преподавал фотографию в Вятском пединституте (кафедры физики и биологии). Иллюстрировал первый в России специализированный журнал «Рыболов-охотник» (1909 — 1918). Печатал статьи в газетах, выступал с лекциями об искусстве.

Что ж, сбылась его юношеская мечта: быть полезным России, обществу, жить для других. Под конец жизни С.А. трудился в ленинградской кинолаборатории Академии наук СССР. Выполняя макро и микрофотосъемки по заказам Ботанического института и иных научно-исследовательских институтов АН СССР. Оставив значительный след в научно-прикладной фотографии.

«Какая была цель и идея, руководившая мною в течение всей моей жизни? Эта цель — поднять, сколько позволят мои силы, фотографическое искусство прежде всего в нашем захудалом городишке, а может быть, и больше. У меня была жажда к тому, чтобы фотографию привыкли наши русские граждане считать не забавой, не ремеслом для заработка, а выше. Я глубоко убеждён, что у нашей художественной светописи большое будущее».

И, вторя своему первому наставнику вятскому купцу Тихонову, добавляет: «Но раз есть в человеке сила воли, да и честны все его поступки, то нечего и говорить — такой человек может всего добиться…»

В середине 90-х фирма «Винтерсхалль» предоставила средства для устроения выставки работ Лобовикова в Германии, в г. Кассель. А также для издания монографии «Сергей Лобовиков. Мастер художественной фотографии»[1]. Переведённой впоследствии на русский язык, давно уже ставшей букинистическим раритетом.

Эксперт по искусству Х. Витали, привезший за границу работы из Вятки, по достоинству оценил произведения мастера, вдохнув в творчество «мужицкого» фотографа новую жизнь. Открыв, а точнее, возродив его для западной публики, немецкой, французской, американской: «Лобовиков — великий человек в искусстве фотографии!» — с почтением сказал Витали.

А затем экспозиция переехала в Россию, домой — в Вятский художественный музей, на архивной базе которого издана упомянутая монография.

Слава вернулась. Вернулся истинно народный художник талантливейших фоторассказов о прошлом родной земли, напоминая нам не забывать истории. Не забывать отечества своего. Любить его и делать всё для благоденствия и процветания оного!

1870 — 1941

Игорь Фунт

[1] «Сергей Лобовиков. Русский мастер художественной фотографии». Издание 1996 г., г. Киров. Текст и редакция Ганса Путниса. Дополнительные тексты Т.С.Лобовикова и Н.П.Мартыновой. Перевод с немецкого Е. и Д.Маруфовых.

На фото к статье: С.Лобовиков. Старая Вятка (ул.Воскресенская, ныне ул.Ленина).