Пятница, 29.03.2024
Журнал Клаузура

Галина Боршковская. «Дуб». Рассказ

Закадычные приятели Колька Рулькин и Васька Печкин сегодня не пошли на урок английского, потому что не выучили правило, из-за которого еще в прошлый раз Колька схлопотал пару за диктант.

— Опять отец выдерет! — вздохнул он обреченно, и друзья прибавили шагу.

Колька шел уверенно, засунув грязные кулаки в карманы брюк и надвинув кепку прямо на глаза, откуда два его черных глаза озорно поблескивали. Он то и дело сплевывал себе под ноги сквозь дыру от выбитого зуба. В честном бою, за правое дело. Вася, как завороженный семенил рядом, не сводя с друга восхищенного взгляда.

Их путь был недалек. Прямо сразу за деревней, пройдя через неглубокий овраг, мальчишки вышли к лесу, по пути тихо разговаривая о жизни, школе и прочих нужных вещах.

— Слышь, Вась, а вот в давние времена люди больше заботились о природе, лесе. Они вручную окапывали лес оврагом, чтобы и засуха была не страшна, и талая вода надолго задерживалась, питая корни деревьев. Представляешь, сколько им пришлось пахать вручную, ведь тогда, двести лет назад, не было ни машин, ни тракторов… Вот ведь были молодцы. Трудяги! — рассудительно объяснял он другу, — Я передачу смотрел по телеку. Уж давно!

Как раз в этот самый момент друзья вошли в лес.

Лес-красавец, что в нем только не растёт – и березы с соснами и ели. Даже дубовая роща имеется. Мальчишки любили в густоте ее чащи строить шалаши. А то и просто поиграть в войнушку, оккупируя противника подручными средствами: бусинками рябины, еловыми шишками и просто обычными палками, добытыми тут же, на поле брани.

В лесу легче дышалось, воздух от сырой листвы и травы был таким терпким, что щекотал ноздри.

— Коль, может костерок запалим? – робко предположил Вася, оставляя решающее слово за своим старшим другом, общепризнанным авторитетом всех сельских пацанов.

— А че, можно! Щас чуток передохнем. Глянь, Василь, красотища-то вокруг какая!..
И друзья в сотый раз залюбовались родным пейзажем, усевшись здесь же, на поваленное дерево.

Осень осторожничала, неслышными шагами пробиралась в глубь леса и по пути покрывала желтыми и красными пятнами низкорослые кустарники бузины, орешника. Она все никак не решалась заявить в полной мере о своем визите, будто боялась, что ее не примут полноправной хозяйкой. И все продолжала играть с детьми в пятнашки, помечая всего лишь кусты и оставляя траву изумрудно-зеленой, по утрам всю в мокром жемчуге, который мерцал и подергивался при малейшем дуновении ветерка. А паутинка осторожно подрагивала блестяшками, зацепившись между ветками, и раскачивалась, как «тарзанка» из детской игры, только во много раз тоньше и хрупче.

Мальчишкам нравилась ранняя осень, когда воздух становится таким прозрачным и звонким, что кажется, что он вот-вот зазвенит сам по себе. Небо становится выше, торжественней. Его еще не гнетут тяжелые, мрачные облака и все оно окрашено в беззаботно-голубой цвет, от которого так радостно на душе, что хочется полной грудью втянуть в себя эту голубизну и громко-громко, на весь лес закричать:

— Ур-ра!

Между тем, друзья начали собирать сухой хворост для костра, которого кругом было просто завались, куда ни плюнь.

Для того чтобы быстро и хорошо разжечь костер, мальчикам понадобилась сухая березовая кора, которая сразу же и зашипела, свертываясь в трубочку, не успев толком коснуться зажженной спички. Вскоре языки пламени начали облизывать трещавшие сухие ветки, палки и тонкой струей смешиваясь с дымом, стали подниматься вверх, в воздух.

Ребята, довольные своей работой, растянулись вдоль костра, отгоняя руками назойливый дым, который тихий ветерок навевал в их сторону. Мальчишки мечтательно огляделись вокруг.

— Смотри, Колян, как мы высоко забрались – все село, как на ладони! — Вася первым нарушил тишину.

И Колька тут же начал объяснять, что в данный момент они находятся значительно выше села.

Он всегда отличался рассудительностью, знанием многих интересных вещей, практичностью, поэтому и пользовался уважением, держась степенно, с достоинством. Васе, робкому мальчику, с ним было легко и спокойно.

Вася рос в благополучной семье, где все заботятся друг о друге. Даже о вредной маленькой сестричке Гальке, что совершенно несправедливо. Какая от нее польза? Станет пол мести, так мусора еще больше становится. Посуду моет – половину перебьет, а спихнет все на него, Васю. Да еще личико такое жалобное сделает. Ух, прибил бы ее!

И за что ее все так любят? Отец не успеет после работы толком переодеться, как тут же ее на колени усаживает. А то и подбрасывать кверху начинает. Ох, и подлиза же она, эта Галька! А родители знай, твердят:

— Она еще маленькая. Вот вырастет, и будете вместе в кино ходить!

— Жди, когда она вырастет! Да и не хочу я с девчонкой ни в какое кино ходить, — тихонько ворчал про себя Василий. Но все же в садик за ней ходил и на санках зимой катал, даже приходилось от мальчишек защищать.

А в семье у Коли все было по-другому. Да и семьи-то как таковой нет: бабушка да сам Колька.

После смерти матери, доброй и тихой женщины, отец, вечно пьяный, не растерялся и ушел к чужой, бойкой тетке Зое. Колька не любил к ним ходить, где общение с отцом ограничивалось кулаками в чисто воспитательных целях: за двойку, за первую выкуренную сигарету, за ненормативную лексику.

Мальчишка стал второгодником и шпаной. Детям из приличных семей общение с ним запрещалось.

Хотя все мальчишки так и тянулись к нему, стараясь во всем походить на него.

А Кольке было больно и обидно, почему все так вдруг изменилось? Почему он живет с доброй бабушкой в старом и ветхом доме. Настолько ветхом, что напоминает картинку из детской книжки про трех поросят: точно такой же домишко, дунь — разлетится во все стороны. И правление колхоза на спешит им с бабушкой на помощь? Вообще никто не спешит.

Еще Колька все никак не может понять, как такое может быть — мамы уже три года нет, а все ее платья в шкафу целы. Зачем они нужны… без нее? Колька любит тайком от бабушки забраться в шкаф и дышать мамиными запахами, такими родными, близкими. Только прикроет глаза, а мама, будто руку ему на голову положит, так нежно, ласково. Тепло так и разливается по всему телу!

— Коль, смотри, вон твоя баб Даша на огороде копается. Уже весь перекопала, наверное, клад ищет! Так что скоро разбогатеешь! — важным тоном закончил Вася. И мальчишки дружно расхохотались, представляя Колю богачом, с огромным животом и лоснящейся лысиной на голове.

— Ой, Колян, умора! — все взвизгивал Васька.

А Колька уже, как ни в чем ни бывало, трудился над костром, нанизывая на гибкую ветку куски черного хлеба, извлеченные из тайника и предназначенные для поджарки над костром. Медленно поворачивая вертел над дымом и, стараясь не коснуться самого огня, чтобы не подпалить хлеб, у мальчишки текли слюнки от запаха и предвкушения трапезы.

Наконец, хлеб стал румяным, и ребятишки набросились на еду.

— Эх, вкуснота! — поглаживая себя по животу, Колька развалился рядом с костром и сладко потянулся.

Ну, до чего же всё красиво кругом! Листья на деревьях скоро тоже станут разноцветными, затем пообтреплются на ветру и начнут опадать, обнажая коричневые стволы. А пока, пока.… Вот березки выстроились кругом и чуть пожелтевшими ажурными кружевами тихонечко трепещут от легкого ветерка. А осинка, еще почти зеленая, мелко – мелко подрагивает всеми ветками, как испуганный зайчонок. И все рябинки выстроились в ряд, раскрасневшись яркими бусинами, которые склевывают прилетевшие маленькой стайкой вечно голодные воробьишки.

Колька не мог налюбоваться этим зрелищем. Он бы насовсем в лес ушел жить, да вот бабушку жалко.

— А что, построю землянку, запасу пропитание и …живи сколько душе угодно! — частенько размышлял Колька.

Да, рябиновая ягода еще горчит, а вот когда ударит морозец, тогда она в самый раз будет и птицам, и людям. И Колька зажмурил глаза, представляя, как он будет объедать красные мороженые ягоды, срывая их прямо ртом с ветки.

От теплого Колькиного дыхания ягода сначала подернется инеем и может даже показаться, что она оттаяла, но нет, — это всего лишь иней, который тут же снова превращается в тонкий слой льдинки… Ягода будет вкусно хрустеть, как сухари из печки, что вечно сушит бабушка к чаю. Вот только вкус другой – живой, терпкий. Язык вяжет. Для Кольки нет ничего слаще этих зимних рябиновых ягод и … бабушкиных сухарей.

От костра веяло теплом, уютом и мальчишки придвинулись к нему ближе, подставляя для обогрева слегка озябшие руки. Как приятно было ощущать теплые струйки, вливающиеся в тело через руки, шею, лицо! А костер медленно угасал, становясь ниже и мельче. Друзья, как завороженные, смотрели на уже догорающие угли, на то, как они ярко вспыхивали, а потом еще долго мерцали в сгущавшихся лесных сумерках. Поистине завораживающее зрелище!

Но со временем глаза мальчишек посоловели, а все лесные звуки, в том числе и пенье птиц, и трескотня сороки на соседнем дереве, все ушло на задний план, куда-то провалилось и, сами того не заметив, мальчишки заснули крепким, здоровым сном. Во сне Колька повернулся на бок, лицом к костру.

Еще долго всполохи огня освещали лицо мальчика, отбрасывали чьи – то огромные тени, отделившиеся вон от той самой высокой сосны в лесу.… Где-то на ее верхушке отчаянно охнула сова. Колька подошел ближе, задрал голову и увидел, что это лунь, седой лунь.

— От слова – «луна»!» — пробормотал он и вдруг на небе, чуть правее верхушки дерева, на него взглянуло круглое, как блин на бабушкиной сковороде, лицо. Оно озарило таким дивным светом все вокруг: лес, верхушки деревьев, огромные камни, притаившиеся за елями, костер и… Васю, спящего на боку и оттого не видевшего той неземной красоты, которая простерлась вокруг леса, поляны.

Затем послышалось вкрадчивое, еле заметное шуршание чего-то нежного, как шелк маминого любимого платья, которое она надевала по очень большим церковным праздникам и которое теперь одиноко висит в шкафу, рядом с Колькиной кроватью в их маленькой избенке…

Мальчишка почувствовал, что этот тонкий звук льется за его спиной и медленно, очень медленно, боясь все спугнуть, он начал поворачивать голову… Что-то невесомое, как дымка, как курение ладана в батюшкиной кадиле, стало постепенно сгущаться, приобретая все более четкие контуры.

Прямо сверху зазвучала знакомая мелодия, которую певчие поют на клиросе… «И-и-и-и-же… Хе-ру-ви-мы-ы. Та-а-а-ай-ну об-ра-зу-ю-ще…», — и Колька тут же бухнулся на колени, опустив голову на землю, а сверху все лилось: «И-и-и-и-живо-творя-ще…о-о-о-тло-жим по-пе-че-ние… А-а-а-а-а-ли-лу-у-й-я»…

И Колька, стоя на коленях и, не смея даже поднять головы, потихонечку тянул «Херувимскую», как в прежние времена, стоя рядом с мамой, среди теплившихся зажженных свечей в церкви, они потихонечку подпевали, а по маминым щекам струились слезы.

Когда закончилась «Херувимская», тишина сковала все вокруг, а Колька все стоял на коленях, низко склонив голову.

Он и не знал, как долго длилось это молчание – может один миг, а может и целую вечность, но вслед за ним повеяло такой свежестью, благовонием, оно росло и растекалось, стелилось по земле, траве, поднималось выше. И Колька вспомнил точно такой же приятный аромат, источавшийся от раки Преподобного Серафима Саровского, когда они вместе с мамой подходили под Его благословение.… Да, тогда мама была рядом, совсем рядом. Мама…

Затем Колька почувствовал приближающее тепло и еле приметное голубое свечение, образовавшееся рядом с большим дубом, которому лет двести, не меньше… Мальчику стало как-то не по себе. Нет, животного страха не было, зато появилось ощущение какого то небывалого величия, перед которым он, Колька, был настолько несравненно мал и мелок, что благие слезы понимания своего ничтожества перед чем-то Высшим и Всеблагим начали душить его…

Между тем, сияние и тепло, исходящее Свыше, настолько приблизились к мальчику, что он не удержался и робко поднял глаза.

Тотчас что-то светлое, проходившее сквозь лунный свет и оттого казавшееся голубым, очутилось настолько рядом, стоило ему, Кольке, только протянуть руку. Зазвучал голос. Такой мелодичный, тихий, ясный, что ком в Колькином горле исчез сам собой, а слезы начали высыхать, оставляя сухие дорожки на щеках.

— Не печалься, Николай, на все воля Божья! Да хранит тебя Господь! И ныне и присно и во веки веков!

— Аминь! — громко твердым голосом, неожиданно для себя, ответил вдруг мальчик.

Тут же исчезло Видение с Его чудесными запахами, дивным голосом, мелодией.

— Это не просто чудо, это была моя… мама… и голос такой же, только этот еще выше, еще чище и сияние …голубое…. Неужто это ОНА? — терялся Коля в догадках, по -прежнему сидя на своем месте у костра и неизведанная до того радость заполняла его детскую душу ликованием…

Тут уж никак не усидеть на месте! И он быстро вскочил, затем опустился на колени и принялся руками шарить по тому месту, где только что было ОНО, Чудо! Но трава по-прежнему оставалась всего лишь травой – слегка жухлой и влажной, деревья тоже стояли все спокойно, будто и не были немыми свидетелями чудесного явления.

Тогда Колька, от досады, подбежал к тому самому мощному дубу, от которого и отделялось сияние, потрогал рукой его теплую, чуть шераховатую кору, затем крепко прижался к нему, как к живому и очень близкому и тоненько, протяжно заплакал, вздрагивая всем своим мальчишечьим худеньким тельцем.

Колька не мог понять причину своих слез, он и сам не любил, когда мальчишки хнычут. Но боль утраты самого близкого человека, его матери, которую, как ему сейчас показалось, он только что обрел и снова потерял, настолько сделала его бессильным, что он не стыдился своих слез, не хотел верить тому, что больше никогда не увидит ее, не почувствует ее запаха. Он страшно жалел о том, что она так и не осталась с ним.

Вспомнил Колька и самые последние дни, проведенные рядом с умирающей матерью.… И острый приступ одиночества и тоски сжало его бедное, измученное сердце.

Вот и слезы уже кончились, а Колька все продолжал стоять, прижавшись к могучему дереву, будто этот огромный великан вливал в его щуплое тело такую мощную силу, которая поможет противостоять всем невзгодам.

Долго они так стояли – старый дуб и совсем еще юный, но уже так много хлебнувший горя ребенок.

Осенью солнце становится скупым. Вот его уже и не осталось, оно уползло за потемневшие деревья и все погрузилось во мрак.

Колька медленно, нехотя оторвался от дуба, как от своего старшего товарища и огляделся вокруг. Васька по-прежнему спал, безмятежно развалившись около остывшего и холодного костра. Колька наклонился, чтобы растолкать друга и тут только увидел его довольное лицо, все перепачканное золой и хлебными крошками.

— Совсем, как ребенок! Спит и все ему по барабану! — от досады на друга, Колька даже сплюнул, — Ну надо же, все-все проспал и Чуда не увидел! — сильней начал трясти Васю, с лица которого все еще не сходила улыбка.

И тут же прямо с неба громом грянули звонкие колокола, призывая весь православный люд на вечернюю службу. До чего ж Кольке захотелось сейчас стоять рядом со всеми в церковной тишине и тихонько повторять знакомые слова вместе с певчими. Как тогда, еще до маминой болезни.

От такого шума Вася проснулся, по-детски поморщил нос, лениво потер глаза.

— Ты чего, Колян? — сонно спросил он.

— Вась, слышь, колокола звонят! Бежим скорее в церковь помогать отцу Владимиру кадило раздувать! — уже кричал Колька от нетерпения плохо соображавшему спросонья другу.

— Только ты мне покажи, куда надо свечки ставить!

Когда через двадцать минут друзья были в храме, на клиросе уже пели: «Аллилуйя». А батюшка, проходя мимо мальчишек с уже зажженным кадилом, приветливо кивнул им головой.

Галина Боршковская


комментариев 6

  1. Света Волкова

    Очень, очень понравился рассказ. Как будто я сама побывала около этого дуба. Растрогалась до слез! Спасибо большое за рассказ! Желаю Вам творчества долгого! Будьте здоровы! Помогай Вам, Господи!

  2. Инга

    В дополнение, хочу заметить, что слово пацан в русск . яз употребляется в классической литературе как просторечное, в основном в отношении подростков и со значением «мальчик, мальчишка», а пацанка — «девчонка», словари приводят: пацанята, пацанячий возраст и т.д. Римма Кошурникова справедливо обратила внимание на то, что лучше было бы употребить выражение «сельские мальчики»…

  3. Инга

    Рассказ замечательный, просто классическое пособие по воспитанию детей, очень пригодился бы учителю для чтения на уроке … Тут и дружба детей, и живая природа и переживание мальчика, потерявшего мать… так много тем, о чем полезно побеседовать учителю с детьми — и всё в одном рассказе! И в дополнение ко всему- интересное замечание Риммы Кошурниковой к слову пацан, так распространившемуся в наше время в речи молодёжи! Знать это — значит внимательно относиться к слову и своему родному русскому языку.Спасибо автору и рецензенту. Очень интересно.

  4. Марина

    Рассказ понравился, трогательно и красиво. Понятна идея автора, его замысел. Думаю, автор хорошо передал состояние героев, встречу Кольки с Чудом Бога, истинной Веры. Галина, спасибо!

  5. Татьяна

    Душевный трогательный рассказ. Не думала, что дочитаю до конца. Прочитаное вызвало много эмоций.

  6. Римма

    Уважаемый автор, в хорошем и трогательном рассказе о сироте, русском деревенском мальчике, очень дико звучит сравнение «сельские пацаны»!.. Это слово ПАЦАН пришло из еврейского языка, производное от слова «поц», очень обидном и унизительном для человека; позже его «присвоил» одесский криминалитет, введя в тюремный жаргон, который весьма популярен и ныне…

Добавить комментарий для Инга Отменить ответ

Ваш email адрес не публикуется. Обязательные поля помечены *

Копирайт

© 2011 - 2016 Журнал Клаузура | 18+
Любое копирование материалов только с письменного разрешения редакции

Регистрация

Зарегистрирован в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Электронное периодическое издание "Клаузура". Регистрационный номер Эл ФС 77 — 46276 от 24.08.2011
Печатное издание журнал "Клаузура"
Регистрационный номер ПИ № ФС 77 — 46506 от 09.09.2011

Связь

Главный редактор - Дмитрий Плынов
e-mail: text@klauzura.ru
тел. (495) 726-25-04

Статистика

Яндекс.Метрика