Аналитический этюд

По каналам российского телевидения в последнее время несколько раз показывали сериал с броским названием – «Китайская шкатулка». В остро закрученном боевике советская контрразведка, срывая план убийства Иосифа Сталина, сталкивается с многоходовой операцией абвера, в которой неожиданно всплывают самые невероятные схемы прикрытия главного исполнителя масштабного преступления. Интригу фильму ныне добавляет то, что глубоко законспирированного советского предателя в фильме сыграл антигерой наших дней – Михаил Ефремов.

Замысел названия фильма сводится к тому, что хитроумные китайцы когда-то, ещё до войны, делали не просто предметы украшения, а создавали вещицы с секретом, не раскрыв который, не доберёшься до главной ценности, спрятанной под двойным дном. Современные китайцы таких шкатулок уже, по-видимому, не делают, а производят множество других вещей, удобных в обращении и сравнительно недорогих. Но когда-то они всё это ловко мастерили, и именно эти вещицы запомнились россиянам своей мудрёной закрученностью, непростотой. По ассоциации с ними у нас, естественно, должно было складываться впечатление о китайцах как о людях непростых, с заморочкой в голове.

Сейчас всё это в России основательно подзабылось. Нажив себе смертельного врага в лице США, мы в поисках поддержки стали стремительно сближаться с другим недругом американцев – Китайской Народной Республикой. Но мы не умеем сближаться просто так – с холодным умом и закрытым сердцем. Нам обязательно надо дружить с нашим попутчиком, пусть даже временным, в твёрдом убеждении, что друг никогда не предаст и в деловом плане не обманет. И хотя мы в нашей тысячелетней истории не раз обманывались на этот счёт и жестоко расплачивались за свою непреодолимую тягу к дружелюбию, в том числе и во взаимоотношениях с китайцами, нас это ничему не научило. Мы вновь и вновь жаждем «дружить» даже с совершенно случайными попутчиками.

Я человек крепкого мужицкого здравого смысла, и мне хотелось бы разобраться в этой связи, по крайней мере, в двух вещах: сколь долго и прочно намерен сближаться с Россией сам Китай (вне зависимости от своих отношений с США) и способны ли китайцы поддерживать с россиянами равные, добросердечные, дружеские отношения? И, в-третьих, чего ждать от Китая вообще в случае его возможной гегемонии в мире? Однозначных ответов на эти вопросы мы сегодня не получим, даже если нас будут убеждать в чём-то деятели на самом высоком политическом уровне. Завтра будет совершенно иная ситуация в мире, появятся новые лидеры и возникнут важные причины для изменения всей системы человеческих отношений.

Надёжный ответ можно и нужно искать не в сегодняшних ситуационных коллизиях, а в глубинной истории Китая и в жизненном кредо китайского народа. Только так мы не то, чтобы найдём правильные и полные ответы на наши вопросы, но, по крайней мере, обнаружим какие-то ориентиры для собственных поступков и возможной ответной реакции с другой стороны. Глубинная история Китая восходит к трудам Конфуция (551/552 – 479 до н.э.) и Лао цзы (6-5 века до н.э.). Народные же взгляды полнее всего отображаются в пословицах и поговорках, относящихся к устному народному творчеству и не имеющих конкретной датировки.

Начнём с пословиц. Жизненное кредо китайского народа достаточно ясно выражено в пословицах и поговорках китайского народа, опубликованных в сборнике «Пословицы и поговорки народов Востока» (М., 1961). Приведу некоторые из них, самые красноречивые. «Одежда из холста тепла, рис с овощами сытен»; «кусочек поля стоит кусочка неба»; «желания человека постепенно поднимаются выше неба»; «в Поднебесной не было б скандалов, да глупые люди сами себе мешают»; «баловать сына – всё равно,  что убить его»; «прямое сердце не боится ударов грома».

Здесь всё цельно, последовательно и разумно: своеобразный букет здравомыслия и доходящей до аскетизма простоты. При этом никакой снисходительности к человеческим слабостям. В деталях всё сводится к непритязательности в пище и одежде; к почтительному отношению к «небу» как символу божественности; к крайней умеренности в желаниях; к предпочтению мирной жизни и осуждению любителей скандалов; к любви к детям, не отвергающей суровых мер строгости; к твёрдой прямоте, не допускающей лукавства даже в помыслах.

С человеком, обладающим всеми этими умственными и нравственными достоинствами, разумеется, хотелось бы иметь общее дело, но создаётся впечатление, что лично ему другие люди совсем не нужны. Он предельно самодостаточен, сосредоточен исключительно на деле, находится в ладу с землёй и небом, и ему вовсе не до сантиментов. Он строг, суров и убеждён в том, что «азартные игры ведут к грабежу», а «разврат приводит к убийству». Самое же главное – ему, по сути, плевать на чужое мнение, лишь бы его собственная совесть была чиста.

«Пускай у другого нет расположения ко мне, — говорит он, — но нельзя, чтоб у меня не было чувства долга»

Последнее очень важно не столько в плане бытовых отношений с таким человеком, сколько в том случае, если этот человек получает власть в свои руки. От такого повелителя ждать пощады или снисхождения к человеческим слабостям, увы, не приходится.

Таковым, судя по пословицам и поговоркам, был психотип китайского крестьянина, воспитанного тысячелетиями в предельной строгости и неукоснительном исполнении своего нелёгкого земного (можно даже сказать земельного) долга. И это была та ментальная и моральная твердыня, с которой, с одной стороны, должны были считаться великие китайские мудрецы Конфуций и Лао цзы и которую они взялись облагородить своими мыслями и деяниями. Нельзя не учитывать также то, что сами эти великие мудрецы по своей психической природе тоже были гражданами своей страны, причём не простыми людьми, а воплотившими в себе коренные черты своего народа.

Следуя культу скромности, бытовавшему в китайском народе, Конфуций относил себя не столько к оригинальным мыслителям, сколько к прилежным просветителям — популяризаторам идей авторов древних книг «Шу – цзин» («Книга истории», 24-8 века до н.э.) и «Ши цзин» («Книга песен», 11-7 века до н.э.). Это были повествования о неких «идеальных временах», о крайней испорченности нравов с той поры и о настоятельной потребности возрождения «правильных норм поведения». Задавшись целью формирования нового человека («благородного мужа»), Конфуций полагал, что это должен быть человек, который «ко всему подходит в соответствии с долгом; совершает поступки, основываясь на ритуале, в словах скромен, в поступках правдив» («Древнекитайская философия». Т. 1. С. 167).

В своей личной скромности Лао цзы не только не уступал  Конфуцию, но даже превосходил его. Он говорил о себе:

«Я имею три сокровища, которыми дорожу: первое – это человеколюбие, второе – бережливость, а третье состоит в том, что я не смею быть впереди других»

(Там же. С. 135)

Суть своего объективистско-диалектического учения он выражал следующим образом:

«Дао пусто, но в применении неисчерпаемо… Оно кажется праотцем всех вещей… Я не знаю, чьё оно порождение, [я лишь знаю, что] оно предшествует небесному владыке»

(С. 116)

Не будет преувеличением сказать, что именно на этих двух китах – на учениях Конфуция и Лао цзы – была теоретически обоснована, практически создана, доказала свою многовековую жизнеспособность и ныне держится китайская цивилизация: не «древнекитайская», как принято утверждать, а «китайская цивилизация» как таковая. Но эти «киты», как и сама китайская цивилизация, не были унисонными друг другу, а, напротив, находились в разнополярном, разноплановом и диалектическом равновесии.

Конфуций – идеолог китайской знати и воспитатель китайских правителей. Его «человеколюбие» очень напоминает нынешний буржуазный либерализм. «Прямота» Конфуция при жизненной необходимости вполне допускает лукавство. Его «почтительность» близка к угодничеству, причём до такой степени, что различить их порой невозможно. Конфуцианское «народолюбие» граничит с покровительственной снисходительностью и патернализмом, таящими в себе высокомерное пренебрежение.

Лао цзы, напротив, — стихийный демократ народнического типа. Главную задачу правителя и государства он видел не в отстаивании привилегий знати, а исключительно в заботе об интересах народа. Миссию совершенномудрого человека он сводил к спасению людей. «Нет большей опасности, — считал он, — чем стремление к приобретению [богатств]». (Там же. С. 128). Склонность к излишествам и роскоши называл «разбоем» и «бахвальством». (130).

Современный Китай производит впечатление распятости на этих двух морально-этических крестах – конфуцианстве и даосизме. Китайская элита, невзирая на все меры строгости, подобно Конфуцию, гордится Поднебесной как средоточием высшей духовности и рафинированной цивилизованности (своего рода цивилизация цивилизаций). Она ханжески приспособила коммунистические принципы к языческой вере в дух предков и жаждет возрождения конфуцианской почтительности, но не вообще, а применительно к себе любимой, мыслящей себя современными бонзами и мандаринами. И она готова, вслед за Конфуцием, как мантру повторять: «Мораль Хуэя близка к совершенству, но он часто бедствует. Сы нарушил волю [неба], богатеет, однако его суждения точны». (С. 159).

Китайский народ охотно принял коммунистические идеи, навеянные социалистической революцией в России. Они органично легли на почву, возделанную в древности демократом-народником Лао цзы и щедро удобренную и политую в течение тысячелетий суждениями китайских народных мудрецов. В ожесточённой борьбе сначала с японскими захватчиками, а затем с гоминьдановским буржуазным режимом китайские народно-демократические силы при поддержке советских военных специалистов одержали решительную победу. Образованная в 1949 году Китайская Народная Республика взяла курс на социалистические преобразования в стране.

Однако построение социализма в КНР происходило неровно и спонтанно. Серьёзную сумятицу в народные массы внесли инициированные сверху «большой скачок» (1958-1960) и так называемая «культурная революция» (1966-1976). Первый должен был создать видимость быстрого решения вековых экономических проблем Китая, а вторая имела фактической целью силовое укрепление личной власти Мао Цзэдуна (1893-1976). Скачок с треском провалился, а жестокая борьба за власть нанесла огромный ущерб китайскому народному культурному традиционализму. Социалистическая идея оказалась под угрозой, и коммунистическую партию и Народный Китай вполне могла постигнуть печальная участь КПСС и Советского Союза.

Но, в отличие от России, понадеявшейся на помощь и поддержку США, спасение Китая пришло не извне, а изнутри. Его спасителем стал Дэн Сяопин (1944-1997) — человек, сделавший блистательную карьеру в партии и правительстве, затем впавший в опалу и претерпевший жестокие унижения, но, в конечном счёте, выведший страну на путь стремительного экономического развития. В рамках «социализма с китайской спецификой» Дэн Сяопин соединил коммунистическую идею с китайским традиционализмом, по-своему воздав дань коммунизированному даосизму и либерализованному конфуцианству. Получился гибрид: «одна страна – две системы». Этакий катамаран: неуклюжий, но вполне устойчивый.

Однако в нынешнем успехе Китая, совершившего за короткий исторический период гигантский скачок в своём экономическом развитии, следует различать несколько факторов. Прежде всего свою роль сыграл эффект неожиданности. Занятые борьбой с СССР, а потом перестройкой на свой лад поверженной России, США явно просмотрели рывок Китая, не придав ему серьёзного значения. Усыпил США и острый конфликт между КНР и СССР в брежневский период, обернувшийся вооружённым столкновением на Даманском полуострове в 1969 году и создававший впечатление непримиримых противоречий между двумя государствами. Сработали на Китай и личные контакты Дэн Сяопина с американским руководством, польщённым проявлениями конфуцианской почтительности.

Но несомненно и то, что система катамарана сама по себе продемонстрировала в Китае высокую эффективность именно гибким сочетанием жёстких реалий современности с твёрдым следованием в русле традиционализма. Коммунистическая идеология, восходящая к Лао цзы и поддерживаемая народными массами, обеспечила демократическую направленность доминирующей надо всем государственной системы. Обуржуазившаяся же элита, в духе Конфуция убеждённая в допустимости «честного» обогащения, направила свои усилия на процветание Поднебесной, оберегаемой духами предков и являющейся центром и движущей силой Вселенной.

Но этой идиллии ныне подходит конец. Си Цзиньпин, ставший новым лидером Китая и нацеливший Поднебесную на мировое господство, сделал акцент на повышение роли КПК и сдерживание амбиций буржуазной элиты. Система катамарана пошла в натяг. Борьба с короновирусом, ужесточив методы государственного регулирования, усилила внутреннее напряжение в обществе. Недалёк тот час, когда не только в США, но и в Китае запахнет гражданской войной. Уже сейчас вопрос встаёт ребром: либо установление диктатуры партии и её лидера, либо их свержение и открытое утверждение буржуазных порядков. В любом случае столкновение идей Лао цзы и Конфуция будет гибельным для Китая.

Что всё это значит для России? Китай сегодня является нашим главным деловым партнёром. Он тоже заинтересован в налаживании связей с Россией как по экономической, так и по политической линиям. Но мы далеко не единственный его партнёр, и интерес к нам с его стороны весьма специфичен. Руководство Китая не только закрывает глаза на криминальное хозяйничанье его граждан на нашей территории, но и в какой-то мере поощряет ползучее «освоение» ими российского Дальнего Востока. В противостоянии с США он, в отличие от России, больше склонен к партнёрству, чем к вражде. Это делает российско-китайские отношения зыбкими, ненадёжными. В экономической сфере Китай, не стесняясь, извлекает выгоду из наших санкционных трудностей.

Но это всё проблемы сегодняшнего дня. В споре с США за мировое господство Китай явно переигрывает Штаты. Социально-экономический «катамаран» придаёт КНР повышенную устойчивость. Если Китаю и дальше удастся сохранить внутреннее равновесие двух систем и если США не преподнесут миру какого-нибудь сюрприза вроде Третьей мировой войны, к концу XXI века Поднебесная, действительно, может стать «центром Вселенной» и начнёт диктовать миру свои правила игры.

Для России и мира в одномерном китайском доминировании не будет ничего хорошего. Коммунистическая идея в Китае отличается крайней прямолинейностью, и эта прямолинейность будет грозить не только миру, но и китайскому народу неисчислимыми бедами. Шаг влево и шаг вправо от этой идеи гегемоном-Китаем будет караться безжалостно и жестоко. Но и китайская либерально-буржуазная идея для нас и для мира ничуть не лучше. Она, как это уже бывало в истории Китая, закономерно приведёт к внутрикитайскому хаосу и упадку, которые, подобно потопу или пожару, перекинутся на весь мир.

Современный мир движется сложно и противоречиво. Его движение имеет неясную людям цель и скрытую от человеческих глаз гармонию. Все попытки насильственно, внешним образом «упорядочить» это движение и навязать миру какую-то однозначную, зачастую эгоистическую цель обречены на провал. Для нас важно выявить этот внутренний смысл движения человечества и определить изначально заданное направление его развития.

А для этого всего лишь и требуется – это жить в согласии со здравым смыслом, чистой совестью и в соответствии с внутренними законами человеческого бытия. Это, разумеется, весьма непросто,  но другого нам не дано.

Александр Афанасьев