Открытие в конце 50-х Манежа в Москве для публики было одним из событий, свидетельствовавших о больших переменах после смерти вождя всех народов! Люди сами себя убеждали, что это ещё шажок к свободе – может быть, так и было на самом деле. В старинном помещении, заново приспособленном для экспозиций, стали проводить разные выставки, в том числе и художественные: картины, скульптуры, прикладное искусство… Каждая выставка в этом зале вызывала такой интерес, что приходилось иногда часами стоять в очереди, чтобы посетить её. Люди жадно искали чего-то нового, свежего воздуха. Потом такие выставки надолго становились предметом споров и обсуждений и на работе, и дома…

Впервые я попал в Манеж ещё в студенческие годы и потом, наверное, не пропустил ни одного значительного вернисажа. Там впервые, на какой-то отчётной экспозиции московских художников, и увидел портреты Григория Цейтлина, и потом, по-моему на всех заметных выставках видел его работы – портреты современников и натюрморты. Уже отыскивал в огромном количестве картин, блуждая в лабиринтах развески, его имя, как близкого знакомого, к творчеству которого всегда интерес особый. Он и впрямь был близким человеком, потому что так откровенно и открыто разговаривал с тобой, так доверительно и заинтересованно…

Лет через двадцать жизнь сделала драгоценный подарок: оказалось, что в МАХУ памяти 1905 года, где стала преподавать моя жена, работала Серафима Цейтлина, супруга художника Григория Израилевича Цейтлина, того самого!

Воистину подарок! Мы вскоре познакомились. Это была чудесная семья, гостеприимный, хлебосольный дом, открытая для друзей мастерская, удивительный дух заинтересованности и доброжелательности. Я ещё раз убедился, что люди, хватившие в жизни лиха, приобретают драгоценные качества общения, понимания, дружбы и отзывчивости…

Вскоре после нашего знакомства на одном из вернисажей появился портрет Серафимы Цейтлиной – одна из самых нежных и проникновенных работ художника. Он рисовал свою обожаемую жену долгие годы. Сначала она была его натурщицей, а когда случилась беда, и он овдовел, стала супругой, незаменимым помощником. Он прожил с ней в любви долгие годы и был так потрясён её смертью, что не сумел это горе пережить…

А в восьмидесятые, девяностые мы часто встречались и, что самое замечательное, бывали в его мастерской на Масловке, ужасно заставленной и готовыми работами, и начатыми. Его квартира была неподалеку, и часто, чтобы не отвлекаться от работы, он перекусывал здесь же на ходу или обедал, когда засиживался слишком поздно. Сима приносила ему всё «горяченькое» буквально с плиты из дома.

СИМА

Никогда не слышал, чтобы он о ком-то сказал плохо! Зато все художники, которых я знал, говорили о нём с огромным уважением, а многие с благодарностью, вспоминая, как он им помогал и советом, и делом. Он был одним из руководителей МОСХ, Заслуженным художником РСФСР, но дело не в звании, а в авторитете, который Цейтлин имел среди коллег. Казалось бы, такой тихий, добрый, неконфликтный человек, он недаром, видно, получил фронтовую закалку, – умел настоять на своём и не боялся бороться. Много помогал молодым ребятам пробиться в Союз Художников, получить заказы, попасть на выставку – а как это важно в самом начале пути! И люди не забывали этого, его имя было синонимом порядочности, честности и бескомпромиссности в стране, где зачастую человека и художника ценили не по его делам и возможностям, а по анкете…

ГРИГОРИЙ ЦЕЙТЛИН — КОПИЯ АВТОПОРТРЕТА НАЧАЛО 80-Х (НА ДАЧЕ В иЛЬИНКЕ ПО ПАМЯТИ- БУМАГА, ШАРИКОВАЯ РУЧКА)

Выставляться Цейтлин начал давным-давно в 1939! Потом воевал в Финскую, а в 1941 ушёл на фронт добровольцем. Начинал командиром взвода в пехоте, потом стал артиллеристом, командовал противотанковой батареей. Несмотря на ранения, можно сказать, судьба была милостива к нему: войну закончил в Берлине, а потом ещё более полувека занимался своим любимым делом!

Его портреты какие-то особенные. Трудно выразить один жанр искусства средствами другого, словами не передать красоту, суть, настроение полотна, тем более портрета, но мне кажется, что в стремлении остановить мгновение Григорию Израилевичу Цейтлину удалось сделать что-то волшебное, титаническое… недаром же и фамилия у него такая Цейтлин! «Цайт» – это время! Воистину значащая фамилия!

На большом буклете его автограф и на маленьком, но самые дорогие небольшого размера рисунки в рамочке у меня на стене.

Дело в том, что он не мог ни минуты нигде бывать без бумаги и чего-то пишущего. Он всё время рисовал: с натуры, по памяти, воображаемое, делал наброски, может быть эскизы для будущих картин, натюрмортов…Однажды у нас на даче после завтрака «на воле» под огромной старой сосной Григорий Израилевич по обыкновению сидел и что-то рисовал, писал. Никто, конечно, не заглядывал, не отвлекал ни расспросами, ни присутствием. Только любопытная рыжая колли по кличке Балли подходила время от времени к нему проверить: всё ли в порядке, и стояла некоторое время, замерев напротив, перекидывая голову со стороны на сторону. Работал он подручными средствами: и вскоре подарил нам два небольших рисунка. На одном – чёрной шариковой ручкой копия его  автопортрета, а на другом – детскими цветными карандашами, что были под рукой, набросок нашей старенькой летней кухоньки. Очень ему понравился хаотично заросший угол нашего дачного двора…

Тогда в ответ на этот подарок я написал стихи и подарил их адресату.

Г. Цейтлину

Достоинства модели

В портрете не важны,

Они и в самом деле

Лишь потому видны,

Что их подметил тайно

И явно воплотил

Искавший непрестанно

Все это во плоти.

Они существовали

Заранее уже,

Их не найти едва ли

В ожившем чертеже,

Но надо, чтобы рядом

Подумали о том,

И после острым взглядом

Их бросить на картон.

Достоинства модели

В портрете не важны,

А важно лишь на деле,

Кем изображены.

Нет уже наших дорогих друзей Серафимы и Григория Цейтлиных… но кисть художника сумела остановить время! Я ощущаю это физически, когда смотрю на его рисунки, когда вспоминаю его портреты незнакомых мне в жизни людей, которые стали родными… студенты, колхозники, военные… все те мои сограждане, с кем прошла молодость и большая часть жизни… он умел подружить нас, и от этого жизнь становилась легче, и верилось, что завтра всё же наступит…

Михаил Садовский