Я его всегда берегла от этой темы. Решили с мужем: попадём в Россию и всё забудем, жизнь и род, с чистого листа начнём. А здесь устроились хорошо: он – главный хирург Тихорецкой больницы, близ Москвы, я врач-окулист. И никаких гор – леса, поля, речка и Москва рядом. Здесь и Валера родился. Дома говорили только по-русски. Армянским именем решили не называть – мы ведь бежали от прошлого, и хотелось сыну счастья, а за армянским именем по цепочке столько ужасов и крови потянется! Фамилию нам в паспортистка за коробку конфет изменила на русский манер  – так и стали не Григоряны, а Григорьевы.

Красивым он был. Ребёнком рос тихим, спокойным. В школе его не очень любили, потому как смуглый был и учился хорошо. За это один раз сверстники били. Друзей, кроме соседа Васьки с первого этажа не было, но книжки читал тоннами. Я сначала следила: «Снежная Королева», «Приключения Незнайки», «Волшебник изумрудного города», ну сказки там всякие… К литературе по школьной программе интереса у него особо не было, разве чуть к Лермонтову… Зато в городскую детскую библиотеку записался и пошли книги приключенческие, выдумки для меня чуждые: «Три мушкетёра», «Остров сокровищь», «Следопыт»… А потом и вовсе непонятные для меня пошли – фантастика: Жюль Верн, Бредбери, Шекли, Гарриссон, Беляев, Ефремов… Я даже блокнот завела,чтоб авторов записывать, книжки эти просматривала, но там, слава богу, ни о какой резне армян не упоминалось.

И отец свою долю вносил, всегда твердил ему: «Осторожно! «Осторожно!». Кажется, со временем это слово Валеру стало раздражать: как ни пойдёт гулять, или в кино, или в магазин или ещё куда, так отец каркнет вслед – «Осторожно!» Речушку нашу запрещал переплывать на другой берег, и друзья над ним смеялись: для них в обмане родителей даже какое-то геройство было: переплывут реку, разваляться на травяном поле на другом берегу загорают, а он, значит, речку переплывёт и, не становясь ногами у другого берега, назад плывёт – так вот получалось, что не одну речку переплывал, а целых две, но слово держал! С армянами в нашем городке мы не общались, да их и почти не было – разве что отец иногда на работе проезжих консультировал. Зато был у нас в известный на весь город пьяница армянин, тунеядец, что совсем не характерно  для армян, которых, к тому же алкоголь голову не сносит окончательно, а этот – красивый краснолицый мужик с усиками, но безнадёжный алкаш. У мужа как-то попросил в гастрономе на армянском денег на водку, а когда муж отказал, обматерил  по-армянски.  А потом встал напротив очереди в кассу и вещал, что на земле только два великих народа – русские и армяне! Вся очередь смеялась…

У нас часто дома гости были – русские, евреи… а армян не было.

А однажды Валерик спросил меня: «А что мам, мы разве армяне?»

А ты откуда узнал?» — «А меня армяшкой назвали в школе и я подрался!»

Да, армяне, сказала я, — но ведь это не главное, главное человеком хорошим и честным быть! То времена были древние, тёмные, а сейчас все народы в нашем государстве в мире живут, друг на дружке женятся, в космос летают, а скоро вообще мы сольёмся в единый народ, да все нации в мире солются, к этому идёт! И он, кажется, успокоился.

 А вот эта черта всегда у него была – не терпел несправедливости, И откуда у него это – не знаю. Если кто-то кого обижал – бледнел, замыкался, кулачки сжимал, а то и в драку…

Всё же кто-то из наших родственников разузнал наш адрес, и как снег на голову…  Прямо из Еревана. И пошли разговоры, пошли… Валерик всё слышал в другой комнате, где занимался: и как деревню отцову сожгли турки, и как отцовым братьям головы отрубали ятаганами у него на глазах, и как насиловали… Был это двоюродный брат отца, Артём. Отца упрекнул, что сына армянскому не выучил, а на прощанье оставил книгу Раффи «Самвел».

Вот с этой-то книги и начался у Валеры интерес к Армении.  Целая полка заполнилась армянскими авторами, которых в то время активно переводило на русский издательство «Айастан»: «Раны Армении» Абовяна, «Мы и наши горы» Гранта Матевосяна, «Дзори Миро» Мушега Галшояна, Тевекеляна,  ну и другие… Он выписки какие-то делал, конспекты… Но больше всего Джеком Лондоном увлекался…

К тому времени он закончил сталелитейный институт, и устроился в КБ инженером на нашем почтовом ящике. Личная жизнь не сложилась. Женился на дочке директора местного хлебозавода. А там разговоры только о деньгах и тряпках, да упрёки, что не умеет подворовывать. И года вместе не прожили – вернулся к родителям. А в 88-ом году страну потрясло известие о сумгаитском погроме! Точнее страну-то оно не слишком потрясло, и это ещё более добавило к потрясению Валеры. Он мне сказал тогда:  «Думал, что история развивается по восходящей, а для Армении рухнула снова в какой-то замкнутый круг, в котором века крутилась! И всемирность сочувствия русской души, о которой нам в школе рассказывали, значит тоже миф?».. Я помню, что в тот день он не пошёл на работу, а поехал к армянскому кладбищу в Москву, где, как полагал, будет неизбежно митинг, и как его поразило, что не нашёл там ни единой души! «Я, — делился потом, — показался себе среди этих могил и хачкаров последним армянином в мире!». Он целую неделю на работу не выходил, даже бюллютень не взял, а всё больше лежал на диване и о чём-то думал, а иногда куда-то уходил. С нами он ничего не обсуждал. Надо сказать, когда вышел на работу, никто его не спросил о причине отсутствия, не попрекнул и не поставил эти дни в прогул. Надо понимать так, по умолчанию, выражали своё сочувствие. Иногда он звонил кому-то и в речи его стали проскакивать армянские имена – Рубен, Вазген, Рафаэл…

А отец, уже вышедший на пенсию не раз повторял:  «Высшее умение в жизни – это умение сохранять себя!». От этих высказываний у Валерика желваки ходили под кожей и глаза стекленели. – «Пап,так только мышки живут!»

А однажды пришёл домой с разодранными коленями. На наши вопросы, откуда это, ответил, усмехнувшись, что прыгал с парашютом.

– Зачем?

– А, чтобы не думали, что армяне трусы!

В стране бушевала перестройка, а газеты и радио каждый день в маленьких заметках упоминали, что в Карабахе азербайджанцы штурмовали ещё одно село, но атака отбита. Казалось, этому не будет конца…

– Что для тебя эти армяне? – сказал отец. – Когда мы были беженцами зимой в Зангезуре, мне было девять лет, хозяин дома потребовал от матери снять обручальное кольцо и отдать ему, иначе всех выгонит на мороз и смерть…
Сын подумал и ответил: «Я даже не столько за армян, а за Справедливость!»

«О! Ещё один борец с мировым злом! – воскликнул отец. – Ох, видели мы таких героев, видели! Дон Кихот нашёлся!»
Сын промолчал.

Через неделю пропал… Не пришёл с работы. Сначала думали – у друзей загулял, но прошла ночь, а он не появился… Стали обзванивать больницы и морги, но нигде его имени и фамилии не могли найти. Я сама не знаю, как пережила неделю в неизвестности, а потом в почтовом ящике оказалась открытка без штемпелей (видимо кто-то подбросил).

«Дорогие родители!

Не ругайте меня, но я не мог по другому. Когда вы будете читать, я уже буду в Карабахе. Пришлю оттуда фото. Простите меня за всё и спасибо вам! Я долго думал обо всём. Война с турками не закончится никогда. Но в этой войне окончательно выстоит лишь тот, кто сумеет сохранить свою историческую, память! Поэтому для армян так важны книги, хачкары, древние храмы и туркам они ненавистны, может, больше живых армян! Всё, что мы помним – наше!За меня не волнуйтесь, я буду жить!

Люблю вас, обнимаю и целую.

Валера.»

Через месяц пришло фото: он улыбался, похудевшее лицо, одетый в камуфляж и с автоматом за спиной, и на обороте подпись: «Мы победим!!!»

А после этого ни одной весточки. Из газет лишь было известно, что в Арцахе особенно усилились бои, противник бросил всё, что имел: людские ресурсы, дальнобойную морскую артиллерию с Каспийской флотилии, наёмную авиацию, которой не было у армян… А у армян? – стрелковое оружие да несколько пушек! Военные спецы в Москве предсказывали армянам поражение. Но тогда случилось невероятное: армяне не только выстояли вопреки предсказаниям, но перешли в наступление и освободили почти весь Карабах!

Но от Валерика никаких известий и сердце затосковало, с каждым днём становилось только тревожнее. Каждый звонок, будто дрелью проходил сквозь сердце, и я бежала к двери, бежала…

Через месяц в квартиру позвонили. Я кинулась открывать и увидела на пороге двух молодых армян в спортивных костюмах, коренастых брюнетов, с ввалившимися серыми щеками и сразу поняла всё…

С тех пор мне постоянно снится, что я к двери бегу с тревогой и надеждой. Всё бегу, бегу… не успеваю добежать и просыпаюсь!

Амаяк Тер-Абрамянц