Новое
- Николай Новиков — просветитель, публицист, издатель (1744-1818)
- Искусство благотворительности: Всероссийский Съезд объединит культурную элиту и меценатов в Храме Христа Спасителя
- Четыре страны в одной биографии
- В это невозможно поверить
- Философский взгляд на лингвистику
- Александр Балтин. «Вольтовы дуги жизни». Рассказ
Статьи с выдержкой
28.06.2021
Революция среди чинов Петербурга
Музей «Разночинный Петербург» обрёл своё место совсем неподалёку от Витебского вокзала и метро «Пушкинская». Стоит только окунуться в перепутья дворов, как шумный проспект доносится лишь издалека, приглушенно и вяло. Здесь прохожие редки (по меркам городской суматохи), и потому к встрече с музеем можно подойти, настроенным более лирично, с некоторой задумчивостью. Чем примечателен этот подъезд? В нём можно заприметить вождя. Вернее, можно было наткнуться на Владимира Ильича, тогда ещё только готовившего себя к переворотам и бывшего недавним выпускником университета, молодым юристом. В музее несколько экспозиций: на первом этаже залы, посвящённые быту предреволюционного Петербурга со знамёнами императорских полков, мундирами чинов разных рангов и прочими занимательными экспонатами. В соседнем зале – небольшая экспозиция, посвящённая пережитому городом на Неве в годы блокады. Комната обычной ленинградской квартиры с детскими игрушками той поры, утварью, мебелью. В этом помещении я застал сотрудницу музея, экскурсовода, проводившую встречу со школьниками младших классов.
Дело было в январе 2014-го – в год 70-летия полного снятия блокады, потому тема лекции была предопределена, конечно. Забавный эпизод. Женщина спрашивает детей, рассказывая:
«На крыши домов ленинградцев бомбардировщики Люфтваффе сбрасывали бомбы. Какие это были бомбы, ребята?»
«Ядерные», — кричит пузатенький малец с решительным боевым видом.
«Нет-нет, ядерных тогда не было, — уточняет ведущая встречу: зажигательные, конечно. Зажигалки».
Комната, которую Владимир Ульянов снимал в этом доме у мещан на одном из верхних этажей, без шика, но со вкусом меблирована, и никак не походит на коммунальный быт, столь востребованный страной в постреволюционные годы. Уютно, чисто, светло. Мещане, видимо, всё же не были столь ненавистны революции до поры… Да и она — им. Как-то всё это уживалось тогда в столице, в империи, в людях.
Чернышевский возле общей Победы
Николая Григорьевича в Питере не всякий встретит. Но мне довелось однажды. По дороге к СКК «Петербургский», на открытой сцене перед которым проходил летний рок-фестиваль. В нескольких сотнях метров от станции метро «Парк Победы», столкнулся я с Чернышевским. Он, как полагается памятнику, сидел. На постаменте. Не то чтоб «низко голову наклоня», вроде той героини старой песенки. Напротив, скульптор изобразил писателя с чуть запрокинутой вверх головой, с вьющимися на ветру прядями волос, сдержанными, но явными локонами. Взор «стержня сострадания», как называли Чернышевского каторжане, если верить «Дару» Набокова, был открыт грядущему. Оно, будущее, каждое мгновенье приближалось к ногам писателя и проносилось вихрем мимо. Никто из толпы при мне не остановился, чтоб спросить у Николая Григорьевича, что же, всё-таки, делать.
Признаюсь, что я не ведал тогда, почему для памятника литератору было выбрано именно это расположение. Но можно ли посчитать, что он возле общей Победы неуместен? В конце концов, он был из тех, кто подготовил своими смыслами романов, их характерами и персонажами, людей, определивших суть страны, её конфликтов и противоречий, её распрей и единений, на долгие послереволюционные годы. И сложно сказать, хороши ли эти моменты, определившие историю.
«Каждый выбирает по себе», — как считал поэт Левитанский.
НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ