1

Русский сонет – явление специфическое: гранёностью и остротой жёстких правил точно противоречит русской стихийности, мощи… даже разгулу…

Тем не менее, сонеты Н. Матвеевой, сочетая в себя замкнутое мастерство строк и головоломную прелесть шлифовки, ярко – россыпями – вброшены в историю русской поэзии…

Камни сонетов её блестят разнообразно: есть прозрачные, мыслью режущие пространство алмазы, есть наполненные таинственной зеленью жизни изумруды, есть небесно мерцающие сапфиры; однако – нигде никаких изъянов в обработке камней: сколь бы много их не было.

…есть и о сонетах: так и называется цикл «Сонеты о сонетах», и там разнообразно трактуются нюансы и оттенки возникновения характерных произведений, мускулистых четырнадцатистрочников, чья сила – в том числе – в красоте ограничения:

Час роста тьмы в квашне кошмаров кваских.

Но иногда в ночи приходит строчка,

А с ней другая, — как в арабских сказках

Всегдашней казни — новая отсрочка.

—

Врачует раны эта проволочка…

А лучший врач (из наших, из парнасских!) —

Сонет звенящий, чьи созвучья — в связках,

Чья рифма — никогда не одиночка.

Речь избыточно богата: кажется, все слова языка участвуют в словесных построениях Матвеевой, и квашня вполне перекликается с темой арабских сказок, хотя, казалось бы, что может отстоять дальше?

Сонеты стройны и отличаются крепкими мышцами, зазоров между словами не обнаружить и под микроскопом недоброжелательства.

Они пропитаны великолепной субстанцией культуры: той, что растит розы мысли и орхидеи образов; история всегда рядом: все живут в ней, осознавая, нет ли; и циклы сонетов, обращённых к Дашковой, столь же логичны, сколь и блестяще исполнены…

Блестяще – музыкально: причём слышатся многие инструменты: тут виолончельные взмывы, а вот – раскаты фортепьяно.

Не то, чтоб раздражительно и грозно,

А все без удовольствия на Вас

Глядит царица, слыша Ваш отказ

От золота и льгот. Как несерьезно!

—

Обман, иезуитски-виртуозно

Заливистый, с очисткой царских касс, —

И тот как будто ближе ей подчас,

Чем этот вызов, эта спесь безхозна!

…тени мелькают, факелы горят, слышен цокот копыт по мощёной улице…

Раскрывается тема Шекспира: нависает вселенная, втягивающая водоворотом читателя:

По милости бродячего актера

О дальнем веке столько разговора,

Что в тьме времен теперь светло, как днем!

—

Клянусь Шекспиром и Елизаветой:

Не он писал при королеве этой,

А королева правила — при нем.

Логичная перестановка сил: история распоряжается подлинностью умело…

Но – время обозначено «елизаветинским»: и время закипает: диспутами и спорами, приключениями и звоном шпаг, тайнами, и разговорами Бэкона с…

С кем получится вообразить.

Оживают, перетолкованные сонетами Матвеевой, герои – и, приглядевшись, можно увидеть их в новом освящение.

И речь кипит: она плотная, но и гранёная, лёгкая, но и мощная.

…потом замелькают другие россыпи: где «Новогодний тост» будет также уместен, как «Компьютер», а жемчужный «Боттичелли» словно подмигивает основательно-монументальной «Жорж Санд»…

И сильно организованный мир сонетов Н. Матвеевой сверкает мраморною силой вечности, которую не опровергнуть.

2

Сонет, как форма, кажется не характерным для Ерёменко: слишком должен сжимать скобками правил, ограничивать оными; тем не менее, сонеты Ерёменко, будто сорвавшаяся с петель правда ощущений:

О господи, води меня в кино,
корми меня малиновым вареньем.
Все наши мысли сказаны давно,
и все, что будет — будет повтореньем.

Искренность, перемешанная с отчаянием, опаляет сознание, и, скорчившись, словно пергамент на огне, заставляет оно понимать общность мысли, одолевавшую многих поэтов (не говоря о стереотипности желаний); а катрен Ерёменко блестит такой алмазной гранью подлинности, что врезается в память с первого прочтения.

Или – отправляется в её короб, где хранится разное, иногда, что и не хочешь…

Поэт слепительно выстраивал сонеты: каждая строчка сверкала, переливаясь огоньками слов.

Как говорил, мешая домино,
один поэт, забытый поколеньем,
мы рушимся по правилам деленья,
так вырви мой язык — мне все равно!

Над толчеей твоих стихотворений
расставит дождик знаки ударений,
окно откроешь — а за ним темно.

И… так часто темно, и ни домино, ни вино не спасают…

В сонетах поэта присутствовали абсурдные изломы: явь сложно воспринимать открытым сердцем: вечно в ней что-то не так:

Сегодня я задумчив ,как буфет,
и вынимаю мысли из буфета,
как длинные тяжелые конфеты
из дорогой коробки для конфет.

На раскладушке засыпает Фет,
и тень его, косящая от Фета,
сливаясь с тенью моего буфета,
дает простой отчетливый эффект.

Ерёменко экспериментировал с формой, предлагая невенок, нерифмованные сонеты… Соната сонета не слишком прозвучала по-русски: чрезмерность правил претит русскому сознанию: попробуйте представить Маяковского, выписывающего итальянский сонет!

Тем не менее, сделанное в недрах формы Ерёменко, заставляет обращаться к произведениям вновь и вновь, ища не замеченные ранее нюансы, вчитываясь в метафизику, предложенную поэтом так, как была предложена.

3

Он вышагивал свою поэзию: шагом создавая ту лестницу, что так революционно вдвинется в русский словесный мир.

Маяковский вышагивал свою громокипящую, перенасыщенную звуком поэзию, и новые формы её противоречили всем правилам – ибо он созидал свои, не бывалые.

Маяковский и сонет?

Не представить: жёсткая стяжка в 14 строк, чрезмерное языковое ограничение не дают возможности развернуться, идти лестницей небес.

И всё же, как интересно вообразить гипотетический сонет Маяковского!

Вот, склоняясь над листом, выстраивает свою лестницу, сжимает её, добавляет краски, потом – выравнивает написанное, согласно старым, не ветшающим правилам; и, захохотав, смяв бумажку, отправляется гонять бильярдные шары…

4

Тема – трагическая до предела: Мария Стюарт; тема страсти, боли, страха, праха…

В каждой жизни есть трагедия, любую насыщает она с лихвой.

Мальчишка из питерской коммуналки; ретроспекция до эмигрантской жизни Бродского, волокнами, плотно переплетённой с… образом Сары Леандр, исполнявшей Марию в старом-старом фильме.

Интересны стяжки, узлы, организующие тексты сонетов: отчасти хулиганских, несколько разгильдяйских, пропитанных и прошитых иронией.

…когда что было, жарили без сала…

Нищь, дрань, голь послевоенного бытия: и роскошь старого кино, будто преобразующего всё это.

Роскошь роскоши восприятия.

Собственная Бродского жизнь, открывающаяся вдруг парижской стороной; тема Марии, умноженная на тему Бродского.

…в Непале есть столица Катманду…

Крутой взвар мечты, её осуществления, воспоминаний, истории, иногда истерии.

Нет, последняя остаётся за бортом: сонеты спокойны, крепко огранены.

Но – даны на том градусе стоицизма, когда понятно, что любая трагедия для истории – не очень трагедия…

Александр Балтин