У меня, сознаю, идиотская позиция. Ну в самом деле: я претендую на то, что меня озаряет знание подсознательного идеала автора, который сознанию автора не был дан. Я, получается, автора умней. Чисто из-за избранной мною позиции. – Ну? Чем не идиот?

Вот у меня сын. Он с детства странный. Оттого чурались его во дворе дети. Но он не унывал и гулял сам, назначая себе маршруты хождения вокруг домов, что возле нашего. И, на повороте у одного, — он всегда его обходил по часовой стрелке (не из-за того, что он с нею сообразовывался, а просто первый раз так получилось, а он не любил изменений), — его облаивала маленькая собачка с балкона на втором этаже. (Единственное такое общение.) От нелюбви к изменениям ему не нравилось, наверно, что в отпуск мы ездили к бабушке на море. Она из него раз вытошнила, что он хочет домой. «А кто тебя там  ждёт?» — спросила бабушка. – «Моя собака». Никто не понял, а он не смог объяснить. Один я догадался, потому что издали всегда следил за ним (чтоб чего с ним не случилось), когда его выпускали гулять во дворе. И мама его про ту собаку не знала. А я знал и понял: он скучает по лаю на себя этой собаки. Ему нужно – Прежнее.

А вот передо мной футуристы. И их подсознание – у каждого! – отягощено (знаю один я, так получилось) нехорошестями – у каждого своими! – которые сопряжены с чем-то – у каждого своим! – им любимым, понимаемым как прогресс.

В одной нехорошести Кручёный раз почти признался:

«В искусстве могут быть неразрешенные диссонансы — «неприятное для слуха» — ибо в нашей душе есть диссонанс, которым и разрешается первый. Пример дыр бул щыл и т.д.»

Источник

Я понимаю так (наоборот – артист же не может выражаться прямо!), что диссонанс в душе Кручёных разрешился в стихотворении «Дыр бул щыл» диссонансом для уха этих звуков.

И я позволил себе решить (см. тут), что это смутное в его душе ощущение незастрахованности его подсознательного идеала анархии (его сознанию не данной, но сознанием считаемой как очень прогрессивная система управления {как мог он слышать стороной, анархия настанет при коммунизме}), — ощущение незастрахованности анархии от всяких экстремизмов, анархии как таковой не присущих, но липнущих. В частности – ощущение незастрахованности от всеотрицания Ларионова (тот очень быстро шёл по пути лишения своих произведений чего бы то ни было эстетического – непрерывные смены стиля, и, вон, уже до беспредметности лучизма докатился).

Такова моя гипотеза.

Ну и надо гипотезу проверять.

Я придумал такую проверку. – Ларионов ему иллюстрировал три книжки: «Помада» (1912), «Старинная любовь» (1912) и «Полуживой» (1913).  Последняя была последней. Почему? Потому что в ней идейная противоположность Ларионова стала выпирать. Так зачем с ним сотрудничать. То есть достаточно увидеть, в чём материальное отличие третьей книги от первых двух, потом понять, что это значит, тогда противоположность и будет подсознательным идеалом осознаваемого диссонантным «Дыр бул щыл» у Кручёных.

Признаюсь, эта идея проверки угаданного тут у меня возникла от чтения «RARUS’S GALLERY». Я просто отсёк то, что не подтверждало мою угадку. – Приём не годный, но пока я разрешаю себе им попользоваться. Дальше будем думать, что делать.

Итак.

Есть и текстовое отличие «Полуживого» от первых двух книг:

«…от ранее изданных поэм “Полуживого” отличает заметно преобладающая натуралистическая тенденция»

Источник

Натурализм Кручёных соответствует замыслу «Полуживого»:

«…победа поэта-будетлянина над старым миром»  (Там же).

Убитый в битве как бы оживает, попадает в ад, все тамошние муки ему нипочём, и его там назначают главным и укладывают спать.

Это – на уровне сознания.  Что на уровне подсознательного идеала есть победа коммунизма с его анархией, как системой управления.

Такая  идейная крайность вызывает текстовую крайность – предельную отвратительность старого мира в мерзостно-натуралистическом подборе слов: «смертсрадостный мертвец», «из гнили», «дикий крик», «уксус лили на язык», «скверны образец / В боку отверзта яса», «И издеваясь над живыми / Я стану раны бередить», «В последней судорге лица», «Точили черной прелью» и т.д. и т.п. – Как у Гольбейна отвратительность трупа Христа призвана тем паче возвысить веру в Него.

Гольбейн. Мёртвый Христос в гробу. 1521—1522.

– Позитив вопреки негативу. Только без Бога. – Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы свой, мы новый мир построим… Идеально добрый и человечный! И материальный.

А у Ларионова иначе – метафизический. И – над Добром и Злом.

«Если в “Старинной любви” превалировал бархатистый размытый тон жирного литографского карандаша,

то здесь ведущими оказываются отрывистые, тянущиеся по поверхности листа движения кисти. Особенно часто использует Ларионов своеобразный эффект, связанный с тем, что движения кисти оставляют в ворсинках бумаги незначительные пятна и помарки. Они сохраняются и при переводе на камень, придавая всему рисунку впечатление чернового оттиска…

…настойчиво пытались найти такие формы жизни искусства, которые размыкали бы границы художественного произведения вовне. Такое смещение акцентов связано с принципиальным изменением в интерпретации самой природы искусства. Произведение искусства не является больше самоцелью, самодостаточным автономным миром. Оно рассматривается как средство достижения определенного внутреннего опыта, как инструмент для создания особой атмосферы. Художественное произведение, погружаясь в поток хаотических, случайных скрещений с движением жизни, теряет традиционные координаты своего существования. Оно оказывается в состоянии специфической подвижности, текучести и неупорядоченности…

…нечто, не имеющее границ и рассеянное повсюду…

…создает картину реальности без априорных логических схем, основанную на естественном зрении, неопосредованном рацио…

…рассеивали искусство, лишали его характеристик устойчивости, неизменности, неподверженности потоку времени»

(Там же)

А когда начинают выражать поток времени, который обычно совершенно не замечается за занятиями, имеющими цель, то ясно, что выражается метафизическое иномрие, принципиально недостижимое, единственная радость от которого – что удалось дать (для восприемника – ощутить) образ этому иномирию.

Такой сверхпессимизм был Кручёных не нужен. И – он отказался от дальнейшего сотрудничества.

И, конечно, в голову Кручёных не могло прийти, ЧТО на самом деле его вдохновило на «Дыр бул щыл».

Тем паче, что работает же сознание, объясняет. Мол. Свобода…

«Ясное  и  решительное  доказательство  тому,  что  до  сих  пор слово   было   в   кандалах   является   его   подчиненность смыслу, до сих пор утверждали: «мысль диктует законы слову, а не наоборот». Мы указали на эту ошибку и дали свободный язык, заумный и вселенский»

(Кручёных. Источник)

Экономия…

«…через слово к непосредственному постижению» (Там же).

Новая антропология…

«В  искусстве  мы  уже  имеем  первые  опыты  языка  будущего. Искусство идет в авангарде психической эволюции» (Там же).

За ощущением, представлением, понятием (и идеей) начинает образовываться  четвертая  единица — «высшая  интуиция»…

«Гладиаторы и мечари – мысль одна, но слова разные и настолько, что скорей я скажу: смехири и мечари имеют один смысл, чем мечари и гладиаторы, потому что звуковой состав слова дает ему окраску жизнь и слово  только  тогда  воспринимается,  живо  действует  на  нас  когда имеет эту окраску: гладиаторы — тускло,  серо,  иностранно,  мечари — ярко,  красочно  и  дает  нам  картину  мощных  людей,  закованных  в  медь и сетку»

(Там же)

Вестники будущего…

«Мы первые сказали, что для изображения нового и будущего нужны совершенно  новые  слова  и  новое сочетание их» (Там же).

Сплошной оптимизм и фанфары.

А на самом деле – муки совести из-за побочных эффектов у прогресса. Лес рубят – щепки летят… И надо закусить губу до боли, чтоб броситься вперёд, к прогрессу.

Соломон Воложин