«Будьте осторожны со своими желаниями

– они имеют свойство сбываться»

«Мастер и Маргарита»

М. Булгаков

Главное здание областного университета

—  В других ВУЗах уже давным-давно двадцать первый век, первая половина. Куда хочешь, туда и поедешь на практику. Хоть в Хьюстон, хоть на Канары, лишь бы доллары -тугрики в кармане водились. Быстренько накрапаешь отчётец на десяток, другой киллобайт и — свободна, как ветер в Сахаре, а у нас всё по старинке: баллы, согласно успеваемости за последний семестр, и распределение по городам, строго с их количеством, — недовольно ворчала Маринка Воробьёва, студентка факультета журналистики, скрупулёзно складывая на калькуляторе пятёрки и четвёрки, полученные за отчётный период обучения.

— Чего ты бубнишь, словно моя бабуля, в день получения пенсии.

Неслышно подошедшая подруга Зойка Другова решительно нажала на квадратик значка «Сбос» на «счётно-решающем» устройстве Маринки.

— Ты чего? Мне совсем чуть-чуть оставалось! Теперь всё заново набирать! Вот дурында.

— Не трать время зря. Всем и так известно: Пенсне[1] тебя первой вызовет.

— С чего это вдруг? — Марина от удивления округлила глаза.

— А с того, что ты у него в любимчиках, то есть в любимицах ходишь.

— А как же балы? Он же сам говорил, что города для прохождения практики мы будем выбирать строго по их количеству.

— Мариша, ты какой курс окончила? — съязвила Другова.

— Как и ты, четвёртый.

— То-то, что четвёртый. Должна уже соображать, что балы — вещь хорошая, но в соседнем Аймаке[2].

Зойка хотела ещё что-то добавить, но массивная дверь кафедры «Литературной публицистики» распахнулась, и секретарь Анна Сергеевна, заглянув в список, хорошо поставленным голосом продекламировала:

— Воробьёва, Другова попрошу проследовать за мной!

— Ну, что я тебе говорила? — Зойка толкнула подругу локтем, — а ты балы, оценки. Одно не понимаю, меня-то почему позвали? Я ведь не отличница и даже не хорошистка.

— Вот дурёха. За компанию, за что же ещё. За неё даже жид повесился, — Маринка отступила в сторону, пропуская подружку вперёд, и той ничего не оставалось, как стукнув в дверь пару раз для порядка, и сотворив на лице некоторое подобие улыбки, прощебетать:

— Аркадий Кириллович, разрешите. Нас Анна Сергеевна позво…

— Ну раз запустила, то проходите. Присаживайтесь и выбирайте, профессор положил перед девушками список городов. Позволю себе посоветовать Южно-Сахалинск, самый что ни на есть Дальний Восток. Икра, лосось, опять же пролив Лаперуза. «Будете кидать туда камешки с крутого бережка»[3]   , а потом сварганите мне совместный отчёт по практике. Или, допустим, Калмыкия. Единственное место в старушке Европе, где местное население исповедует буддизм.

— А можно мы с Мариной отправимся сюда? — Зоя указала пальчиком на первую строку списка, где заглавными буквами было написано короткое слово -МОСКВА.

Пенсне осёкся на полуслове, поднялся с кресла и подошёл к окну:

— Не хотите расставаться с цивилизацией. Жаль. Молодёжь нынче никак не желает ехать за романтикой и за запахом тайги.[4]

Воля ваша. В столицу, так в столицу. Однако в таком случае тему для практики я вам принципиально давать не буду. Извольте, будущие светила журналистки, отыскать там то, не знаю что! Но такое, чтобы Главреды местных изданий выстроились перед этим кабинетом в очередь за сенсационным материалом.

Воробьева открыла рот, чтобы всё же попытаться получить от профессора хоть какое-то уточнение, но тот не дал ей сказать.

— Ступайте за билетами. Вы меня огорчили. Скажу больше. Расстроили. И пригласите сюда, двух томящихся в коридоре парней, с одинаковыми причудливыми причёсками, напоминающими петушиные гребни.

Три дня спустя. Москва. Утро

Зойка ворвалась в  комнату словно ветер Камикадзе[5]

— Маришка дрыхнешь? Это не делает тебе чести! Вставай и немедленно причипуривайтся, — бубнила  Другова, тормоша подругу.

— Представляешь, я с самого раннего утра стояла в очереди за билетами в Большой, — девушка выставила вперёд руку, на которой шариковой ручкой была начертана цифра 507.

— Ну, сходим мы на балет или оперу, так что с того? — сонным голосом перебила её Марина:

— Ты думаешь, Пенсне примет наш отчёт о спектакле главного театра страны, или о его труппе? Да, такого добра в любом журнале хоть пруд пруди. Я уже не говорю об интернете. Забыла его слова? «Без эксклюзива лучше не возвращайтесь!» И угораздило же тебя выбрать Москву. Дрыхли бы с тобой в какой-нибудь юрте до самого обеда. Потом собрали материал о нелёгкой жизни кочевников- скотоводов и — все дела.

— Ты, наконец, дослушаешь свою лучшую подругу до конца? — Зойка стянула с Маринки одеяло, подняла и подтолкнула её в сторону ванной комнаты, не забывая при этом излагать суть последних событий, — так вот, стою я в очереди, на часы поглядываю, тут подходит ко мне парень, симпатичный такой, интеллигентный. Ну, думаю, сейчас билетик по спекулятивной цене предлагать станет. Ан нет. Ангельским голоском молвит: «Не соблаговолите ли барышня посетить сегодня верниса́ж[6] ? Там будут представлены полотна художника, учёбу которого в Берлинской высшей школе изобразительного искусств оплачивал сам Гетман Скоропадский!» Короче, через час открытие, и мы должны там быть! Усекла наконец.

— Нее. Выходит, ты наши деньги по статье «Культурная программа» ухлопала на выставку какого-то старикашки, жившего Бог весть когда, ещё во времена  Октябрьской революции? Брр, и по этому поводу будишь меня в рань несусветную?

 Вместо ответа Зоя вытащила из сумки красивую программку и всучила её Воробьевой. На глянце  красивым шрифтом было начертано:

«Дружил с Пикассо, был любимчиком богемы и кумиром Гитлера. Выполнял поручения советских разведорганов»

— Ну, ты даёшь! — воскликнула, окончательно проснувшись Марина, обняла Зойку, — супер! То, что надо. Это тебе не юрта на краю света, это точная пяха в зачётке, да ещё и с автографом Кирилловича!

Три часа спустя

Переходя от картины к картине, девушки с открытым ртом слушали солидную женщину-экскурсовода.

«Николая после окончания училища забрали служить в деникинскую армию. С её разгромленными  частями оказался в Польше, в лагере для военнопленных. Некоторое время спустя оттуда бежал и перебрался в соседнюю Германию.

Ночевал в подвалах, перебивался случайными заработками, порой голодал. Но чёрная сторона неожиданно сменилось белой. Юноше помогли украинские эмигранты. В то время литератор Владимир Винниченко руководил Берлинским комитетом помощи украинскому студенчеству. Именно он и помог молодому дарованию организовать свою первую персональную выставку.»

***

Старичок, столетнего вида, возник неоткуда, бесшумно подошёл в девушкам и, тронув Марину за локоть, зашептал в ухо:

— Извините за назойливость. Я вижу вы с подругой интересуетесь работами Николая Петровича Глущенко, очень похвально. В наше время его основательно забыли. А жаль.

— У нас задание. Привести материал о таких, как он, — также шёпотом ответила Маринка. Вот мы с подругой..

— В таком случае вам крупно повезло. Полковнику в отставке, то бишь мне, есть что вам поведать такого, о чём понятия не имеет наш экскурсовод, добросовестно выучившая и пересказывающая информацию, выложенную на открытых сайтах всемирной паутины.

— Ой, как интересненько, — вмешалась в разговор Зинка. А он, что в добавок к работе над полотнами ещё и шпионил? Разве такое бывает?

— Ещё как. В жизни и не такое случается, — старик помедлил с минуту, а потом продолжил:

— Давайте поступим так. Сейчас вы догоните экскурсавода, дослушайте её монолог, а потом мы встретимся внизу, в кафе. С момента кончины Яремы прошло уже достаточно времени, чтобы снять гриф «Совершенно секретно» с его деяний.

— Простите кого? Какого Яремы? — Марина смотрела на собеседника округлившимися от удивления глазами.

— Позже милые дамы. И не Здесь. Не будем портить атмосферу творческого праздника, банальным шпионажем.

Час спустя. Кафе в подвале музея

Девушки перестали строчить в своих блокнотиках, достали смартфоны и включили на них программу «Диктофон», боясь упустить хоть слово из монолога удивительного собеседника. Если бы такое было возможно, то они бы вообще перестали дышать, полностью обратившись в слух.

Отставной полковник был в ударе. Сегодня он отыскал благодарных слушательниц и, наконец, мог поведать том, о чём, согласно подписке «О неразглашении», молчал долгие годы.

— Девушки, вы когда-нибудь слышали фамилию Довженко?

Обе задумались, но не надолго. Сделав пару кликов в смартфоне, Зоя выпалила: — Была такая киностудия в Киеве, вернее носила его имя.

— Александр Петрович Довженко, известный кинорежиссёр оббегал все пороги  больших кабинетов, но добился того, что Глущенко получил молоткастый, серпастый паспорт гражданина СССР.

Скажу честно, этому событию поспособствовали и наши компетентные органы. Вручив молодому человеку заветный документ, наше правительство отказало художнику Николаю в просьбе разрешить вернуться на Родину. Уверяли, что не на всегда. Как только он выполнит некоторые поручения советских разветорганов, так сразу…

— И что, согласился? — хором воскликнули студентки.

— А вы сами-то как считаете?

— Думаю, да! — ответила за двоих Марина. Он же любил свою страну и, наверное, считал, что помогать ей, пусть даже за границей — его долг.

— Ярема, такой псевдоним ему присвоили, пришёл к этому выводу не сразу.

Уехал Париж. Стал известен в кругах людей искусства. Его картины пользовались успехом и неплохо продавались.

— Так он стал разведчиком или нет? Я что-то не понимаю, — Зоя кусала кончик ручки, пытаясь с помощью этой пытки выведать ответ у бездушной пластмассы.

— Статус действующего разведчика давал художнику некоторые привилегии. Иногда он писал портреты, как бы вам сказать… в стиле «ню». За подобное в тогдашнем СССР запросто могли поставить к стенке. Однако, разведчик был нужен Кремлю. Его сообщения о настроениях в эмигрантских кругах и о многом другом оценивались высоко.

Некоторое время спустя Пикассо, Матисс и Глущенко открыли собственное художественное ателье. Понятное дело, народу там всегда было не протолкнуться. Выбор источников информации был велик: наши белоэмигранты, проукраинские националисты, французские и европейские чиновники.

И Ярема трудился не покладая рук. В Москву регулярно шли депеши и секретные чертежи военной техники. Скажем, о новейших разработках истребителей и двигателей к ним.

— Да, за такое ему самому должны были персональный самолёт представить для торжественного возвращения в СССР! — Марина приложила ладонь к виску, как знак воинского приветствия.

— Девочка, ты права. Почти. Николай засыпал подобными просьбами своё непосредственное начальство. И добился своего. В  тридцать шестом году ему таки разрешили вернуться в Страну Советов. И даже не одному, а с семьёй. Обосновался в Киеве.

— И всё? Заделался простым художником? Писал и продавал картины? — Зоя разочарованно смотрела то на старика, то на подругу:

— Нам так и закончить статью?

Полковник улыбнулся:

— Бывших разведчиков не бывает! Зарубите себе это на ваших прелестных носиках.  В сороковом году Ярему вновь вызвали на Лубянку. Приказали отправиться в Берлин. Сказали, что ты там долго жил и учился, следовательно местная контразведка не будет «своего» опекать очень плотно. А в воздухе пахнет войной. До зарезу нужна информация.

И он уехал, в качестве одного из организаторов выставки народного творчества СССР.

Расчёт оказался верным. На её открытии побывали высокопоставленные чиновники третьего Рейха, передали художнику слова восхищения от Адольфа Гитлера и преподнесли в дар альбом с акварелями фюрера, так сказать, от художника художнику. Дело в том, что когда-то давно они вроде бы брали уроки у одного преподавателя, и тот рекомендовал будущему главному нацисту поучиться у Глущенко. Такой вот зигзаг судьбы случился у будущего сотрудника советских спецслужб.

Ярема задание выполнил на все сто. Раньше знаменитого Зорге сообщил компетентным органам о плане «Барбаросса».

— А что стало с альбомом. Он сохранился? — не унималась Зойка.

— Не знаю. Вроде бы кое-кто из друзей Николая Петровича его видел, и даже держал в руках. Лично мне — не довелось. Да, если честно, такая дрянь и руки обжечь может. Согласитесь.

— Ну, хоть после войны, его оставили в покое? Не заставляли шпионить? — вздохнула Марина, — человек ведь столько всего сделал для Родины.

—  Что я вам могу сказать на это? Художник по поручению нашего правительства регулярно ездил в командировки. Посетил многие страны мира.

Организовывал выставки. А об остальном давайте умолчим. До поры, до времени. Для вашей статьи я поведал более чем достаточно. Да и пора мне. Передавайте от меня привет  уважаемому Аркадию Кирилловичу.

У девушек разом отвисли челюсти. — А откуда вы…

— Полно те, дамы. Как говорил один известный литературный герой, —  «Это же элементарно, Ватсон». Только он мог послать двух «желторотых» студенток за сенсационным материалом, не дав ни малейшего намёка на тему. Узнаю почерк. Имел честь познакомиться с ним лично, пяток лет назад.

Десять дней спустя. Кафедра Литературной публицистики

— Ну, что я вам могу сказать? Будущие акулы пера. Плохо.

Тема раскрыта только на половину.

— Но ведь, — попыталась возразить Зоя.

— Мы старались. Можно сказать, изо все сил, — поддержала подругу Марина.

— Имейте совесть не перебивать старших, это как минимум, невежливо, — парировал профессор.

— То, что нашли и разговорили бывшего сотрудника внешней разведки, честь вам и хвала. Однако их было, по меньшей мере, трое. О третьем писать не будем, о нём много чего известно и даже фильм снят.

Студентки сидели молча. Только хлопали ресницами.

— И что мне с вами делать? Материал надо дорабатывать. Добавить в него информацию о нелёгкой судьбе Павла Георгиевича Громушкина. И дам-ка я вам в помощь двух верных рыцарей оруженосцев, ваших сокурсников. Догадываетесь, кого я имею ввиду? Вчетвером я надеюсь вы осилите тему «Художники- разведчики».

***

Выйдя из кабинета заведующего кафедрой подруги столкнулись с одногрупниками Саней и Егором.

— Подслушивали что-ли, — буркнула Зойка, потирая ушибленный лоб. Теперь вместе с вами пахать будем. Инфу собирать о каком-то Громушкине. Слышали о таком?

Парни пожали плечами.

— А о разведчике-художнике,  прототипе  главного героя художественного фильма, вам что-нибудь известно? Друзья-полиглоты, — съязвила Маринка.

— Воробьева, ну ты даёшь! А ещё отличница. Причём круглая, почти, — парировал Саня, — это же…

— Рудольф Иванович Абель — советский разведчик-нелегал, — продолжил за друга Егор, — впервые в истории  советского кинематографа появился перед  камерой, в начале знаменитейшего фильма «Мёртвый сезон».  И  вся страна наконец-таки увидела как  выглядит, сотрудник самого секретного ведомства. А много лет спустя, уже Стивен Спилберг снял  фильм под названием «Шпио́нский мост», главным  героем которого и  стал Абель, работающий, согласно разработанной в КГБ легенде, художником.

«Интересно, а какое звание было у Николая Петровича Глущенко? И вообще, что мы будем писать о Громушкине?» — подумала Марина и посмотрела на подругу.

— Две головы хорошо, а четыре четыре больше, чем у змея Горыныча, — разгадав мысли Маришки, прощебетала  Другова, решительно беря Егора по руку.

Александр Ралот

***

Продолжение следует.

[1]     — Аркадий Кириллович, заведующий кафедрой литературной публицистики. Кличку Пенсне профессор получил за категорический отказ носить очки, предпочитая им оптическое устройство, держащееся благодаря пружине, сжимающей переносицу.(См. Рассказ А. Ралота «Холодный свет Олега» https://psygazeta.ru/rubriki/istorii-izobretenij/499-kholodnyj-svet-olega.html)

[2]     — Современная административная единица в Монголии

[3]     — Цитата из песни «Ну, что тебе сказать про Сахалин» (Я.Френкель — М.Танич)

[4]     — Строчка из песни «За туманом» — популярная во второй половине двадцатого века.

[5]     — «божественный ветер», название тайфуна, который дважды, в 1274 и 1281 годах, уничтожил корабли монгольской армады хана Хубилая на подступах к берегам Японии

[6]     — открытие в торжественной обстановке художественной выставки, на которой присутствуют специально приглашённые лица