Рецензия на монографию

С.Б. Кураша «Метафорика русской и белорусской поэзии:

тексто-дискурсивный аспект.

– Мозырь: МГПУ им. И.П. Шамякина, 2020. – 322 с.

О метафоре писали и пишут многие, это один из наиболее частотных фактов языка, поэтому найти область менее изученную, слабо освещенную, до сих пор неизвестную представляется проблематичным. Однако С.Б. Курашу это удалось. Почему же? Ответим.

С одной стороны, исследователь подходил к метафоре с сопоставительных позиций, причем с равных: это русская и белорусская поэзия. В книге представлены оба списка слов буквально по каждому пункту, и здесь мы восхищаемся начитанностью автора монографии. Владимир Маяковский и Янко Купала, Борис Слуцкий и В. Аколава, В. Шефнер и М. Танк, … и … В общем списке отражены 133 наименования на русском и 114 – на белорусском языке, то есть это исследование вполне серьезное, отражающее суть метафорического прочтения действительности в обоих языках, при этом для пущей наглядности часто приводятся таблицы соотнесений, например:

Мы привели лишь небольшой кусок сопоставлений, а в книге их много, что позволяет говорить о доказательности, аргументированности проведённых сопоставлений.

С другой стороны, во-вторых, Новизна монографии  в самой постановке проблемы. Автор придерживается весьма широкого подхода к метафоре, доказывая, что на метафорических сопоставлениях держатся, строятся, развиваются языки, как русский, так и белорусский.

Скажем здесь же, что это – монография, книга специальная, написанная для специалистов, и читать ее не просто. Обилие фамилий лингвистов дается буквально по каждому поводу, но и без них писать о метафоре невозможно. Фамилии сопровождаются цитацией. Споры идут по различным аспектам, и здесь приводятся сведения из поэзии, как русской, так и белорусской. Кстати, в итоге автор приходит к выводу, что в русскоязычной поэзии метафорическое обращение является более широким, тогда как в белорусской поэзии на первое место выводится малая родина, дом, место рождения, и говорится об этом мило, тепло и сердечно.

Цитация… В книге мы встречаем массу неожиданных цитат, которые позволяют по-новому взглянуть на давно известные стихи. Вот идет разговор об автометафоре. Цитируется В. Новиков: для Вознесенского это прием автопортретирования, лирического самопознания. Он сравнивает себя с М. Монро, Гоголем, Пушкиным, с одинокой женщиной, с администратором гостиницы, тогда как для Евтушенко автометафора – это прием сравнения себя со Стенькой Разиным, Пушкиным, декабристами, строителями Братской ГЭС… (с. 188). Делается вывод, что автометафора – это путь автокоммуникации человека с самим собой. Или такое утверждение: Ср. высказанную Л.Н. Мурзиным мысль о том, что текст не является высшим уровнем языка. Если признать семиотичность культуры, то именно культура и являет собой его наивысший уровень (с. 61), а ведь на этой идее выстраивается одно из ключевых звеньев монографии Сергея Кураша. Действительно, ни одному из феноменов слова не удалось заявить о себе столь ощутимо, как удалось это метафоре. Действительно, «следы изоморфизма» мы легко обнаруживаем там, где приложила свои силы метафора. Именно отсюда привычные нашему слуху выражения метафора города, метафора сада, метафора танца.

Изоморфизм метафоры позволяет проследить ее качественные свойства. Текст и метафора как зеркало и осколок зеркала, – вот о чем пойдет речь далее. Речка движется и не движется… Метафора и поэтический текст, метафора и диалог, метафора и слово, метафора и мышление – и все эти параллели есть методология подхода к метафоре. Текст – действительность, текст – язык, текст – интертекст, текст в аспекте адресации – текст в аспекте восприятия… не много ли изоморфизма? Нет, все эти параллели в книге С. Кураша прочерчиваются и цитатами из трудов предшественников, и ссылками на поэтические тексты.

Конечно, конечно здесь опять-таки много цитат, но они подводят к главной мысли, что произведение – это метафора (С.Б. Иванюк). Кстати, в работе много раз отмечаются исследования этого ученого («Метафора и литературное произведение». Черновцы, 1998. 252 с.), как и исследования в отношении белорусского текста В.Д. Стариченка («Образ человека в белорусском языковом континууме». Минск, 2018, 292 с.).

Итак, художественный текст – это метафора действительности, а метафора – это инструмент освоения действительности средствами художественного текста. Интересно анализируются в монографии различные виды асимметрии метафорического образа (Но что поделать с этими глазами  Высокими, Когда они слетят с лица Как ласточки. Е. Исаев), метафорико-фантастические тексты, метареальные тексты (Надо жизни кувшин жадно выпить до дна. В. Луговской. Небо, помещенное в звезду, – ночь. И. Жданов). Метареальная поэзия оформилась в самостоятельное течение в 80-х годах XX века, но ее корни уходят в поэзию Рильке, Валери, Мандельштама.

Исследуются метафоры, отвечающие векторам «свое – чужое», «чужое – чуждое», «чужое – свое». Вот пример на последний вектор: Открыв травой набитый рот, Скакал как лошадь, бегемот, И зверь, чудовищный на взгляд, С кошачьей мордой, а рогат – За ними (Н. Гумилев). Со второй половины XX века в русской поэзии преобладает поэтика максимальных, космических пространств: Есть пространство, где ракеты ставить, Есть простор, в котором жизнь и смерть (С. Куняев). Нас заставляют прислушиваться к ритму поезда стихи: Скорый поезд, скорый поезд, скорый поезд! Тамбур в тамбур, буфер в буфер, дым об дым! В тихий шелест, в южный город, в теплый пояс, К пассажирским, грузовым и наливным (С. Кирсанов). Филологическая терминологическая лексика попадает в круг метафоризации, причем берутся факты, как из родного, так и из других языков.  И далее идут: язык – живой организм, язык – гармония природы, язык – оружие. Сколько метафор! Поэзия – граната, взрывающая здравый смысл (Б. Слуцкий). А «диалоги метафор» – сколько здесь нового и интересного! Вот опять цитируется Маяковский, и это замечательно, поскольку поэзия Маяковского гениальна, а в нашей стране сложилось к нему несколько ироничное отношение из-за стихов, прославляющих Ленина и советский строй. А вот современное прочтение метафоры «любовь – горение»: Если ты – провода, то я – троллейбус. Ухвачусь за провода руками долгими, буду жить всегда-всегда твоими токами (Р. Рождественский). Большой интерес представляют эпиграфы: русских стихов к белорусским. Например: стихотворению Галины Дашкевич предпосланы в качестве эпиграфа есенинские строки: «Тихо льется с кленов листьев медь».

Монография интересна специалистам, но и при выборочном чтении она может сослужить хорошую службу. Хотя в книге цитат много, но мы осмелимся привести еще одну:  «Поэт – наиболее сенситивный, чутконюхий, но и самый зыбкий агент в этом мире речи. Если сравнить язык с шахматами, то пешками будут журналисты, турами – прозаики (с их эпической обстоятельностью и неповоротливостью), политики – конями (не знаешь, куда увильнет и от корявого косноязычия до афоризма один ход), поэт – ферзем: он может ходить, как ему вздумается, он дерзок, размашист и почти всесилен, но его гибель наиболее разительно сказывается на всем балансе сил… Функция поэтического языка не в гладеньком письме потомкам, но в том, чтобы каждый раз заново знакомить речь и человека, – в чуде языкового самообновления» (Федор Ермошин. Речь про речь // Знамя, 2007, № 10. С. 187). Читая монографию, мы все больше убеждаемся в справедливости слов И. Бродского: «Поэт – инструмент языка».

Вера Харченко