Глафира ходила по избе полусонная. Ночью зуб разболелся, не давал уснуть. Уже под утро утих, после того, как привязала она к запястью очищенный и разрезанный повдоль зубок чеснока. Только забылась, а тут уже время подошло корову в стадо выгонять. Короче говоря, не выспалась.

После завтрака Катюшка убежала с девчонками на пруд. Тут собралась Глафира прикорнуть хоть на полчасика, но в дверь резко постучали. Вошёл Егорка, старший конюх из барской усадьбы.

— Мир дому сему,- пробасил он, копируя интонацию местного дьячка, щуплого, но голосистого, — Ты, Глаша, вот что – бери девчонку, да идите в усадьбу. Барин вас к себе кличет.

— А что случилось-то? – забеспокоилось женское сердце.

— Да занемог он крепко. Простудился, видать.  Ты же знаешь, после смерти барыни выпивать он стал частенько. Не поберёгся, вот и нажил себе беду. Жар у него сильный. Доктор от него не отходит, да толку не видно. Вы поторопитесь, может он сказать что-то важное хочет.

Егор многозначительно посмотрел на Глафиру и вышел. Вся деревня знала, что Катюшка у неё от барина.

— Ты Катюшку-то домой посылай, — крикнула женщина вслед Егору. Прибежала запыхавшаяся Катюшка. Как снег на голову свалилось на неё известие об отце.  Глафира открыла сундук, достала фотографию барина, тайком добытую, да браслет золотой, который подарил он ей при расставании.

Барыня, как узнала, от кого её горничная беременна, взвилась на дыбы, ультиматум мужу предъявила: — Или я, или она! Третьего не дано! О возможности признания будущего ребёнка законным и слышать не хотела.

И спасовал барин. Когда зарёванная Глаша, сложив свои нехитрые пожитки в баульчик, шла к воротам усадьбы, догнал её, сунул в руку безделушку золотую и ушёл сразу.

Чуть не померла Глаша при родах. Повитуха Агафья чудо совершила. И мать, и дочурка живы остались. Долго в себя приходила роженица. Хорошо мама её была в силе ещё.  Так и подняли девчонку на ноги. Вот уже пятнадцать ей недавно исполнилось.  Что отцовского- то в ней больше – любому в глаза бросается.

— Счастливая будет, — толковали старухи.

— С божьей помощью! – отвечала Глафира.

Так что же им судьба уготовала? Когда пришли в барский дом, незадача вышла. Строгий седой доктор в очках неожиданно их огорошил:

— Больной уснул. Побудьте где-нибудь поблизости. Понадобитесь – позовём.

Мама с дочкой спустились на первый этаж, в людскую.  Уже начало темнеть, когда за ними прибежал Егор. Оказавшись в спальне, Глафира поразилась тому, что болезнь делает с человеком.  Крепкий красивый мужчина, совсем недавно казавшийся моложе своих шестидесяти двух, за несколько дней как-то осунулся, съёжился.   Только взгляд ещё оставался прежним.

— А, Глашенька! – прошептал больной – Здравствуй!  Подойди поближе! Ты прекрасно выглядишь. А вот я умираю, Глаша!

— Да полноте, барин! Бог даст, поправитесь. – сдержанно отвечала женщина.

— Нет, золотце, не выбраться уж мне! Я чувствую могильный холод. А позвал я тебя, чтоб повиниться перед тобой за ту обиду, что тебе причинил. Прости меня, Глашенька! – больной захрипел. Доктор, встревожась, энергично указывал посетителям на дверь.

— Пусть останутся! – неожиданно твёрдым голосом сказал барин.

— А Катенька совсем большая стала. Моя кровь, сразу видно! Подойди ко мне, доченька!

Катя, подойдя к постели, встала на колени и поцеловала руку отцу. От увиденного и услышанного глаза доктора чуть на лоб не полезли. А барин, приподнявшись, насколько мог, продолжал звеневшим от напряжения голосом: — Не хочу умирать подлецом!  Моя дочь и ты, Глашенька, получите свою долю наследства по завещанию. Теперь вас ждёт достойная жизнь. Я уже вызвал нотариуса. – С этими словами больной обессилено упал на подушки.

— Идите, идите! – зашипел доктор, чуть не в спину выталкивая растерявшихся Глашу и Катю.

Вернувшись домой, мать и дочь долго не могли уснуть. Завершая непростой разговор, Глаша сказала взволнованной Кате:

— Вот видишь, доча, недаром говорят, что Бог правду видит и всё равно скажет.  Ты ведь у барина нашего единственная прямая наследница. Сынок-то его погиб ещё в семьдесят седьмом году в турецкой войне.

Назавтра никаких известий из барской усадьбы не поступало. Послезавтра выяснилось, что барин умер той же ночью, не приходя в сознание и не успев переписать завещание. Теперь в роли наследников выступали двое племянников, живших в Москве и видевших последний раз своего дядюшку совсем ещё детьми.

Так и не вышло из Кати помещицы. Ей был уготован другой путь в жизни, очень непростой. Да и у кого он был простым в то время? Через четыре года после описываемых событий Катя вышла замуж за односельчанина Алексея, работавшего подмастерьем в кузнице. Впоследствии он стал кузнецом.  Жили не по-барски, но дружно. Растили двух сыновей. Бабушка Глаша ещё успела их понянчить.  Алексей участвовал в Первой мировой, затем вместе с подросшими сыновьями – в Гражданской войне. А она ждала своих мужчин, постепенно встраиваясь в новую жизнь. Окончила рабфак. Работала директором школы в родном селе.  Бог даровал ей неслыханную милость – все трое её мужчин уцелели в кровавой мясорубке.

Начались годы мирного труда. Сыновья поразъехались: один – на Дальний Восток, другой – в Среднюю Азию. Оба избрали для себя военную стезю.

В сорок первом году Кате с мужем было уже за шестьдесят. Немцы заняли их родную Белоруссию за неделю. Алексей ушёл в партизаны. Катя осталась в новом, построенном перед самой войной доме.

Кто-то донёс, что она прятала в подполе раненого красноармейца. Фашисты поставили обоих к стенке. Она на колени не становилась, пощады не просила. Последними её словами было: — Господи! Спаси и сохрани моих мужчин!

К сожалению её мужчины, не дожили до конца войны, жертвы которой неисчислимы и уточняются до сих пор.

 Но об этом ей не суждено было узнать. Впрочем, это утверждение нельзя считать бесспорным.

Евгений Михайлов

Фотохудожник Наталья Смирнова, «Барыня»