Разные значения имеет красивое и сильное слово аргамак: так именовалась восточная порода лошадей: и в слове ощущается поразительный плеск порыва и великолепно трепещущие ноздри неистово мчащей красавицы; есть деревня с таким названием в Дюртюлинском районе Башкортостана…

А есть литературный журнал, издающийся в городе Набережные Челны: журнал, собирающий под сводами своими много яркого, трепетно-нежного и трагично-обоснованного, журнал, напитанный соком благородного, без шапкозакидательства, патриотизма, и развивающий лучшие линии классической русской традиции (или – традиций).

Древо словесности растёт: корни незыблемы, как ствол, но новые побеги подразумеваются: налитые художественной и интеллектуальной силой, дающие прекрасные листья мысли и образности.

Поэзия – квинтэссенция души?

Тончайшее её воплощение в слове?

Можно согласиться – имея в виду традиционное, несколько веков бывшее таковым восприятие, а сегодня…

…сегодня, увы, всё стремительней и стремительней будет работать искажённая формула Евтушенко: Поэт в России меньше, чем обед; и – тем не менее – страницы «Аргамака» предлагают яркие огни поэтического слова.

 …откроем последний номер: Э. Учаров называет подборку таинственно и нежно: «При попытке к детству»: именно так – дерзновенно и в согласии с бегством – хочется вернуться туда, где проблемы не велики, а постижение мира связано с постоянным, чудесным удивлением.

 Горловое пение теней,

шелестенье мела по асфальту…

Всё ленивей, всё смешней

голубь с крыши выполняет сальто.

 Стёклышки, звучащие значки…

 Летоизреченье сложных чисел

узнавать и складывать начни не вникая,

в общем-то, в их смысл.

 Поэзия Учарова строится на полутонах, и конкретика называемых предметов словно становится легче, обретая полётность; а голуби, выполняющие сальто с крыши, перекликаются с энергией мысли, обеспечивающей дыхание стихотворения.

 Накинь же дождь себе на плечи —

он так тебе идёт.

 Вовсю идёт, и буквы шепчет —

счастливый идиот.

  Дымится в лужах на асфальте

 и листья нервно рвёт,

скрипя на водосточном альте —

ревёт, ревёт, ревёт.

Музыка может быть нежной: чтобы внезапно оборваться резким зигзагом…идиота: но музыкальность стихов Учарова своеобразна, и образ альта, возникающий в недрах строк, вовсе не напрасен.

Возможно – существует одна небесная, звёздная музыка – остальное иллюзии?

В поэзии интересно ещё и то, что в ней всё возможно: и даже полёт более естественен, чем хождение по земле.

«Колокол» Н. Перовой густо благовестит о любви: альфе человеческих чувств:

 Поведать о любви приспело мне.

 Все ль высказать? Себе ль оставить малость?

В прокорм душе, чтобы на самом дне

От тайны тайн заветное плескалось…

 И новые взрастило бы слова.

Те, верные, из Ветхого Завета.

И чтобы закружилась голова

От силы, целомудрия и света.

Три мощных существительных, собранные в хранилище последней строки стихотворения – сущностная необходимость наших времён, когда всё больше и больше сталкиваемся с гнилыми противоположностями этих понятий.

 Солнце моё — сынок.

Дочка моя — луна.

Света на мой порог

Как с туеска без дна

Падает день и ночь.

В нём и зла не боюсь,

 В нём умереть невмочь,

 Просто посторонюсь…

Счастье, пронизывающее строки Перовой, изливается на других: пропущенное сквозь индивидуальные фильтры жизни и дара, и стоицизм, с которым поэт пишет про смерть, завораживает, как нечто необходимое.

Каждому бы обресть!..

…ассоциативные нити, серебряно мерцая, наполняют поэзию Ф. Пираева, и духовное это серебро порой заставляет по-новому взглянуть на поэтическую действительность: равно – космическую:

 Говорят, триединый Всевышний

не бухгалтер в душе, а поэт.

Ну и как третий может быть лишним,

если Ритмика-Рифма-Сюжет?!

 Даже если кругом пепелище,

 где от ужаса мёрзнут слова —

чем из клетки грудной удалишь мне

 теплокровное счастье родства?

Разумеется, между Словом, что было у Бога и было Бог, и словами, из которых люди составляют стихи – бездна; тем не менее отголоски того, первозданного, которым был сотворён мир слышны в созвучиях подлинности поэзии: что красиво подтверждают стихи Пираева.

Современность причудливо сплетается с темами вечными, толкуемыми по-своему, и игра полутонов велика: как путь, что предстоит всякому ребёнку:

 Ибо это всего-то сиротка-волчок,

вкривь летящий во фрейдовских безднах;

то, что ценно лишь горечью трав между строк,

обещанием светов небесных;

 что, мятежно пульсируя в ритме разлук,

дышит чудом так жадно и робко.

Это клип, что включился и кончится вдруг

незаметным нажатием кнопки.

 О. Левадная, словно выводя квадратный корень бытия, стремится найти золотой баланс между небесным и земным, вкладывая в строки предельное напряжение собственных ощущений:

 Смотрю на разобщённое жильё,

где есть божественное и земное,

 где праведник и грешник наравне,

предстанут, после смерти, перед Богом.

 Я знаю, этот Мир произошёл

от одного-единственного Слова.

 И Слово было с Богом — Божий Сын

и это Слово всех объединило.

Размышления Левадной, представленные поэтическими вспышками, красиво обрамлённые в изящные строки, пульсируют и горят, работают на разных ритмах, открывая сущностное, наработанное поэтом, осветлённое опытом: белого, как соль, а если – тёмным, как трагедия, то и последняя должна приводит к белизне соли.

«Инвентаризацию звёзд» проводит Р. Ахунзянов: вновь соприкасаясь с картинами детства, в котором всё и зарождалась, — в том числе: феномен любви, который предстоит осмыслить:

 Слова любви, восхищения

Льются в твои ладони.

Ты обливаешься, улыбаешься,

Но, возвратившись к мужу,

Вдруг умываешь руки.

 …и – соприкасаясь с феноменом смерти: этой тайне тайн:

 Находясь на кладбище,

Чувствуешь умиротворённую тишину,

Даже если в зоне видимости находится трасса.

Ощутимее слышатся

Голоса кладбищенских птиц, шум ветра, шорох листьев.

Пришедшие разговаривают задумчиво и спокойно.

Изящно осыпаются иглы мыслей и ощущений с ветвей красиво изогнутого верлибра.

…русская тема – во всём многообразие смысловых пластов и нюансов – определяет поэтический свод Е. Семичева, и любовь – своеобразно-мистическая, но и конкретная, связанная с визуальным и культурологическим рядами – к Отечеству наполняет его поэзию высотою метафизических небес:

 Над Россией, стеная в голос,

В небе мечется птичий клин.

Косит жатву Холера Морбус…

Пушкин.

Болдино.

 Карантин.

 Просыпается бодр и весел,

 И здоров.

Ай — да, сукин сын! —

Отправляет письмо невесте…

 Пушкин.

Болдино.

Карантин.

История рядом: мы – от её корней, и корни оные так ясно и сильно чувствует Семичев, что заражаешься непроизвольно его ощущениями, славно переведёнными в строки.

А вот – сияющий праздник солнца: всегда – вечен – над вечным миром – где когда-то не будет нас: видевших, слышавших:

 В этом мире Праздник Солнца

Миллиарды зим и лет.

И к чему ни прикоснёшься —

От всего исходит свет.

Световое мироощущение превосходно: оно побеждает всякую тьму.

…одно из самых страшных, болевых, невозможных в человеческом космосе явлений: это уход мамы…

И А. Аврутин, разворачивая полотнища состояний, которые приходится пережить, создаёт впечатляющий портрет психологического бытования сына, утратившего…может быть, самое дорогое:

 Птицы громко кричали о том, что ты тихо ушла,

Замолкали на миг… И встревоженно снова кричали.

И не видела света внезапно наставшая мгла.

Только птицы кричали… Испуганно птицы кричали.

 Мне бы вздрогнуть от боли, но кожа моя запеклась,

И молчанья свинец опалил воспалённое горло.

И гремучий осколок порвал нашу зыбкую связь,

И зловещая ночь над бедой моей крылья простёрла…

 Превратится ли боль в светлую печаль?

Вылечит ли время?

Аврутин рассматривает все ракурсы трагедии, когда не катастрофы, чтобы чётче уяснились правила существования на земле: в недрах этого вечного вращения юлы юдоли…

 Природа: отчасти понятный, всё равно не менее таинственный свиток, разворачивается в поэзии В. Черкесова письменами лучений:

 …А вот и поле.

На пригорке дуб,

Как пригоршни, листья подставляет

Под светлый дождик, что по-майски скуп —

Не столько льётся, сколько громыхает.

 Это поэма: «Камни заговорили» — это: о войне, в пространстве которой:

 Камни заговорили…

Вот голоса слышны: —

Что не бессмертными были

 Нету нашей вины!

Каждый хотел, хотел

Лучшей судьбы и доли.

Даже металл горел

Здесь, на Танковом поле.

Жёны, дочки, сыны,

Мы честны перед вами!

 В страшном горниле войны

Мы переплавлены в камни.

 Забвенье невозможно: как жизнь вечная: здесь, в теле, на земле – и слово, отрицающее забвенье, следовало б писать с заглавной буквы.

«Аргамак» представит пласты переводов: наводя удивительные словесные мосты над человеческими безднами, всё более тяготеющими к разрыву, мосты – соединяющие ищущие души.

«Аргамак» предложит дружелюбно выполненное обозрение сборника молодых казанских авторов…

Поэтические огни, зажжённые журналом, ярки: стоит вглядеться в них – для улучшения собственной души, подверженной стольким соблазнам и напастям, что…как бы и вовсе не потерялась в избыточно-материальном мире.

     Александр Балтин

фото взято из открытых источников