Светский человек, любивший всё салонное, бархатное, искусно сделанное, дорогое, лакированное – впечатанный в комнату, обитую пробковым деревом, болезнью, явившейся мощнейшим стимулом к восстанавливанию панорамы собственной жизни: детально, космически точно, но и космически же усложнённо: так, что процесс оный, заняв остаток жизни, превратился в эпическое повествование ряда романов…

На кварки разобранное время Пруста в чём-то сродни некоторым картинам Филонова, о котором француз ничего не слышал: картинам, в каких художник точно разбирает на атомы пространство: но атомы – не физические: являющиеся своеобразной духовной составляющей оного: что не доказать, разумеется…

Красоту фраз, превращающихся в длиннейшие периоды, так замечательно переданные по-русски Н. Любимовым, тоже не доказать…

Тут – сумма музыкальных звучаний, своеобразно меняющих время: дыхание органа, сменяется серебряными взмывами клавесина, который подхватывают медовые ходы виолончели…

Сказочные флейты слышны на дальнем плане.

Фраза длится и длится: время сжимается, удлиняется, словно замирает, любуясь на собственные отражения в зеркалах тотальной прозы…

Климат гостиных, обстановка богатых особняков, фактура обивки мебели, роскошь замедленной жизни – со смакованием произведений искусства в том числе…

Содержание таково: но оно… как будто не имеет значения.

Оно – фоново: главное – тончайшие оттенки ощущений, сплетающиеся в узоры постижения механизмов памяти…

Мир делится на атомы впечатлений: их суммы складывают космос личности: которая тоже условна: пятидесятилетнему человеку очень сложно восстановить в себе пятнадцатилетнего подростка…

Земной возраст Пруста (51 год) не соответствовал громаде свершённого: медленно работающим механизмам повествования, охватывающим, казалось, века…

Боярышник трепещет на ветру.

Волшебный вкус пирожного превращается в литературное панно.

Витражи и мозаики Пруста горят и переливаются теми цветами, которых не существовало до него.

     Александр Балтин

фото взято из открытых источников