Выплексы слегка помутненного сознания в трех видениях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Автор
Друг автора
Девушка автора (прошлая)
Царь (Александр Великий)
Император (Наполеон)
Диктатор (Сулла, Сталин)
Святой (Блаженный Августин, Серафим Саровский, Григорий Распутин)
Женщина (певица)
Старуха
Булочник
Продавец летнего кафе; посетители кафе; женщины, там же собирающие пустые бутылки, среди них Рыжая; мужчины, домогающиеся Певицы.

ВИДЕНИЕ ПЕРВОЕ

Все действие происходит в одной комнате, недостаточно освещенной, где с трудом можно различить предметы интерьера. В центре сцены на возвышении стоит роскошное кресло, похожее на трон, вокруг него несколько скромных стульев; справа на сцене в полутьме угадываются очертания ширмы. АВТОР долгое время полностью не появляется на сцене, слышен только его голос и иногда показывается расплывчатый силуэт. Главные персонажи высвечиваются по мере их вступления в действие; первым выявляется ЦАРЬ (Александр).

ЦАРЬ
Кто здесь?

АВТОР
Так, человек.

ЦАРЬ (гневно)
Что делаешь в моих покоях ты?

АВТОР (притворно покорно)
Прости, повелитель, но нынче, не я, а ты гость у меня.

Царь вне себя от гнева. Он поднимается к креслу, но не садится в него, а поворачивается лицом к Автору, едва сдерживая себя.

ЦАРЬ
Такого не было вовек! Хозяином всегда везде я становился. И только как хозяин Александр в дворцы царей поверженных вступал.

Автор непринужденно присаживается на один из стульев. Говорит очень скромно.

АВТОР
Здесь мои владенья. Подвластны лишь фантазии моей они. Желаешь ты остаться? Я не держу тебя.

Наглость Автора приводит Царя в некоторое замешательство и даже заинтересовывает его.

ЦАРЬ
Ты дерзок. Кто же ты такой?

АВТОР
Да, дерзок я, и только этим интересен. Не брат тебе я, но дерзость мне нужна не меньше. Что я скажу, великий будет делать царь.

ЦАРЬ (удивленно)
Да кто же ты?

АВТОР
Я – автор. Мои владенья беспредельны. На них не сможешь покуситься ты.

ЦАРЬ
Автор? Что это значит?

АВТОР
Ты читал Гомера. Послать он мог Ахилла хоть куда. Могу и я послать тебя, куда хочу.

Царь резко садится.

ЦАРЬ
Наглец! Я не хочу с тобою знаться.

АВТОР (спокойно, с сарказмом)
Не смеши меня, в моей ты полной власти. Но будь покоен, они (показывает в сторону зала) владеют мною так же безраздельно, как я – тобой. Свободы нет для человека в этом мире.

Царь несколько обескуражен.

ЦАРЬ
О, боги, до края я земли дошел, чтоб убедиться в этом! А ты, отколь тебе известно это?

АВТОР
Сквозь тернии другие я прошел. Поверь, мой путь не легче твоего. Все твои чувства, боли пережить я должен. И не только.

ЦАРЬ
Откуда взялся ты?

АВТОР
Я – из другой эпохи. Тьмы лет нас разделяют.

ЦАРЬ
И что ж, вы помните меня?

АВТОР
Тщеславен ты и жаждешь комплиментов. Иная у меня задача.

ЦАРЬ
Какая же? Облить помоями, облаять?

АВТОР
Нет – понять. Не первым, не последним был великий царь. Пришли другие с тою же тоской. И вечно – пока стоит сей бренный мир – будут они терзать его, терзаясь сами.

ЦАРЬ
Ты тоскою это называешь? Как догадался ты?

АВТОР
Я говорил уже тебе: я – человек. И ты. Не боги мы с тобою.

Царь усмехается.

ЦАРЬ
Легко ты вровень хочешь встать со мною.

АВТОР (искренне)
О, боже упаси! Понять хочу лишь я, что души ваши гложет.

ЦАРЬ
Здесь двое нас с тобой. О ком ты говоришь?

АВТОР
О, нет! Вас (или нас?) очень много, много… Вот – сын сапожника, или лакея – не помню точно. Жажда славы убийцей сделало его таким, что свет не видывал. В этом деле давно тебя потомки превзошли.

Автор поднимается с места и делает движение рукой. Выявляется ДИКТАТОР (Сталин). У него в руке трубка.

ДИКТАТОР (грозно)
Кто здесь?

АВТОР
(в сторону) Как все они похожи! Страх их гложет. (диктатору) Так, люди.

ДИКТАТОР (презрительно)
Какие еще люди, что за чушь!

АВТОР (иронично)
Давно, должно быть, не встречал ты человека.

ДИКТАТОР
А разве есть он – человек?

АВТОР
По себе лишь каждый судит.

ДИКТАТОР
Ты нагл и дерзок. Твой язык мы живо с корнем вырвем.

АВТОР
(в сторону) О, Боже, как они однообразны! (диктатору) Ушли, ушли давно уже твои златые дни. Ты нынче только на вопросы отвечаешь. Как в суде.

ДИКТАТОР (сдерживаясь)
Вот как! И кто же судьи?

АВТОР (указывая на зал)
А вот, сидят, глядят, внимают — что скажешь, как оправдываться будешь.

ДИКТАТОР (в гневе)
Оправдываться??? Я!!! Да для тебя придумать надо что-то поновее. Чтоб мучился подольше!

Царь спускается со своего возвышения; он пытается остудить пыл диктатора.

ЦАРЬ
Остынь, окстись, здесь не твои владенья.

ДИКТАТОР
А это еще кто?

ЦАРЬ
Я – царь великий, обо мне ты, вроде, должен был слыхать. Дошел до края я земли, и покорялись мне народы. Но здесь нам правила диктует этот хлюпик, и нет у нас управы на него. Он – автор пьесы и хозяин положенья.

ДИКТАТОР (про себя)
Нет, это невозможно! Я! Да чтобы я какому-то писаке подчинился! Как они ползали у ног моих, как пятки мне лизали!

АВТОР
Не бурчи! Все твои мысли наперед я знаю. Неинтересно даже.

Царь потихонечку уходит в тень.

ДИКТАТОР
Вот как! Что ж ты тревожишь тени наши? Зачем на рампу под свет софитов вызываешь?

АВТОР
Уныл век человека. Душа его разнообразья просит. Я должен что-то новое сказать.

ДИКТАТОР
Зачем тебе копаться в нашей грязи? Пой о цветочках, птичках, облаках. Я так всегда своих писак на разум наставлял.

АВТОР
Святая простота! Властелин не знает, что мировое зло отнюдь не лишь его осеменило? Гляди (показывает на зал), они хотят увидеть монстра здесь, чтобы избыть то зло, что в душах их клокочет и ежечасно на преступления зовет.

ДИКТАТОР
А ты кто? Проводник их? Искуситель?

АВТОР
Нет, скорее, миротворец, разрядитель. Как тухлая жена, дурную мужа кровь в себя приняв, его от возможного насилия над юной девочкой воротит, так и я, дав им (показывает на зал) возможность час-другой злодеем беспримерным побывать, снимаю с них врожденную их агрессивность.

Диктатор ухмыляется.

ДИКТАТОР
Значит, и ты в упор не видишь человека!

АВТОР
Я этого не говорил. Да, человек не прост, в душе его борьба, он страждет. Благородство – не частый у него мотив. Но тем оно, когда случается, ценней и выше.

ДИКТАТОР
Хоть изредка, ты полагаешь, люди следуют ему?

АВТОР
Коли б не так, не вышел б из пещеры человек!

ДИКТАТОР
Но куда свои стопы он направляет – вот в чем вопрос.

Автор переворачивает стул и садится на него задом наперед.

АВТОР
Вопрос не праздный. Когда впервые ты себе его задал? Уж не в зените ль славы?

ДИКТАТОР
Не издевайся, всему свое приходит время.

АВТОР
А я? Кто я, по-твоему – кудесник, бог? Почем я должен твои мысли, чувства пытаться раскрывать?

ДИКТАТОР
Так, разве кто тебя неволит? Я, бывало, полководцев, министров насильно назначал, но поэтов – никогда. Бессмысленное это дело.

АВТОР
Но ты, конечно, знаешь о поэтах, кто кровью на стене тюремной стихи писали, когда твои сатрапы лишали их пера. Ты должен был хотя б слыхать, что пуще нет неволи этой. Слова рождаются, как дети – в муках и слезах. Порой они мертвы еще в утробе, но выйти из тебя они должны. Иначе – смерть. Да вряд ли ты поймешь…

ДИКТАТОР (с горечью)
Ну, да! Ты ведь меня убийцей примитивным почитаешь. А я, представь, стихи писал…

АВТОР
О, да, наслышан. И даже письма твои к матери читал. (с издевкой) Мама — моя!

ДИКТАТОР
Не зря, должно быть, все норовишь ужалить ты меня. Какой в тебе огонь пылает?

АВТОР
Поверь, то никому не интересно. Мой яд, ведь, никого не уничтожил.

ДИКТАТОР
Но есть он, есть, я это знаю.

АВТОР
Банально это и неинтересно. Совсем не важно, что внутри клокочет, но только то, что прет наружу и без разбору бьет наотмашь. Ну, да ладно. Хочу тебе подарок сделать я.

ДИКТАТОР
Обойдусь. Знакомы нам дары данайцев.

АВТОР
Ты же не знаешь, о чем тут речь. Я все же одарю тебя.

ДИКТАТОР
Так и скажи, что пакость мне готовишь.

АВТОР
Может быть и так. Но это от тебя зависит.
Хочу тебе устроить встречу с любимым человеком. Есть у тебя такой, такая?

ДИКТАТОР
Оставил б ты меня в покое!

АВТОР
Это даже странно, что ты не хочешь здесь оправдаться. Ведь многие тебя все еще любят.

ДИКТАТОР
Любовь и уважение не вымолишь словами. Что есть, то есть, а чего нет – уже не будет. Мои слова немного значат, я много лет работал.

АВТОР
(в сторону) Он работой это называет! (диктатору) И все ж, кого хотел б ты нынче видеть? Я могу устроить – тут власть моя. Ведь сердца не бывает без лучика любви.

ДИКТАТОР
Зачем тебе казать я должен свою слабость?

АВТОР
Ай, брось, давно понять ты должен был, что все твое могущество – ничто в сравнении с истинной любовью.

ДИКТАТОР
А есть она? Бывает?

АВТОР
Ты скажи. Действительно лишь то, что есть в тебе самом, а не в других.

ДИКТАТОР
Ты веришь, что в душе моей могла взрасти любовь?

АВТОР
Я знаю это.

ДИКТАТОР
Ты проницателен.

АВТОР
Да, нет, для этого быть надо просто человеком. Живым.

ДИКТАТОР
И ты страдал немало, как я вижу. (молчит) Ну, что ж, я расскажу тебе. Она была актриса. И отказать властителю, конечно, не могла. Я много лет терзал ее глухое тело.
А мне нужна была она, не просто плоть. Она любила мужа – я убил его. Я знал – она меня возненавидит, но было выше моих сил делить ее с другим, желанным. Быть может, я б сумел ее завоевать, не будь я на такой безмерной высоте.

АВТОР
И ты хотел бы встретиться сейчас с актрисой?

ДИКТАТОР
Не знаю. Я боюсь. Смешно, мне самому, непостижимо, но я боюсь. Что скажу ей? Как оправдаюсь? Но жажда прижимать ее к себе мне душу жжет: скольких женщин – молоденьких, красивых и умелых я поимел , но тот огонь до дней моих последних во мне не угасал.

АВТОР
Ну, ладно. Я понял, о ком ты говоришь. Сейчас она придет сюда, будь наготове.
Я не смогу оставить вас одних – ты ведь понимаешь. Но не стесняйся, я для тебя – всего фантом, как, впрочем, все мы друг для друга в этом зале (после небольшой паузы), в этом грешном мире.

Освещается ЖЕНЩИНА. Она озирается.

ЖЕНЩИНА
Где я? Кто здесь?

ДИКТАТОР
Не бойся, это я.

ЖЕНЩИНА
Ты? Как это здесь мы оказались?

ДИКТАТОР
Ты не рада?

ЖЕНЩИНА
Зачем вопрос ты этот задаешь? Я здесь, разве это не все, что тебе нужно?

ДИКТАТОР (страстно)
О, нет! О, нет! В этих стенах я не хозяин, без боязни ты можешь оттолкнуть меня. Но прежде чем заветное свое желанье ты осуществишь, прошу – ты выслушай меня!

ЖЕНЩИНА
Как странно ты себя ведешь. И речи мне твои чудны. Что за наважденье?

ДИКТАТОР
Послушай, из всех вас всегда я самый был закабаленный. Сказать любимой женщине о своем чувстве – не мог. А холуи хозяином меня считали, и пятки мне лизали, не стесняясь. Зачем мне это было нужно, когда тебе «люблю» не мог сказать!

ЖЕНЩИНА
А что случилось? Где мы находимся теперь?

ДИКТАТОР
Ах, совсем не важно это. Впервые, может быть, я чувствую свободу. И, как всегда, обнять тебя хочу. Но по-другому. По-другому.

Диктатор явно растерян. Видно, что он жаждет обнять красавицу, но в необычных для себя условиях не решается на это.

ЖЕНЩИНА
Постой! Дай мне сообразить. Поверить в искренность твою я не могу. Что, в конце концов, случилось?

ДИКТАТОР
Случилось не теперь, давно! Давным-давно, когда впервые я тебя увидел. И полюбил. Безумно, безнадежно, я ведь знал, что никак мне не дано завоевать тебя, но только – взять; не мог, ведь, я сойти с плаката.

ЖЕНЩИНА
Чудно, чудно все это. И простые человеческие чувства и слова в твоих устах звучат так страшно! Привыкли люди в каждом твоем слове слышать приговор. И я – не исключенье. Ближайший твой соратник немало погубил красавиц, испив за ночь не только красоту и младость их, но и жизнь саму. А я… Тот же меч всегда висел и над моею головою. Мой муж … (плачет)

ДИКТАТОР
(ужасно нервничает)
Я знаю, нет прощенья мне. И все ж прошу – ты посмотри на человека, не на властелина. Попытайся ты понять, как одинок он, как несчастен!

ЖЕНЩИНА
Разве то был не собственный твой выбор?

ДИКТАТОР
Лишь достигший высшей власти понимает под конец – не существует свободы выбора для человека.

ЖЕНЩИНА
Да уж… Но разную ей платят люди дань.

ДИКТАТОР
(в отчаянии самому себе)
Нет, не простит, не простит никогда!
(обращается к автору, женщина при этом выключается из действия и стоит неподвижно) Я умоляю, отпусти меня. Впервые голову пред кем-то преклоняю – уважь ты просьбу старика.

АВТОР
Какой же ты старик, тебя сюда я пригласил все еще полным сил и страсти. И женщину твою сюда я приволок. Чего же еще боишься ты?

ДИКТАТОР
Произвола. Я знаю – страшно развращает власть. А тут хозяин безраздельный ты, рука твоя – владыка. И тебе не удержаться от соблазна.

АВТОР
Чего соблазна?

ДИКТАТОР
Всего. Повелевать, казнить, насильничать.

АВТОР
На свой аршин ты сильно власть мою уж измеряешь. На самом деле она ведь — виртуальна.

ДИКТАТОР
Тем паче.

АВТОР
Да и анналы ваши мне не дадут соврать.

ДИКТАТОР
Искусен ты и способы найдешь раздеть нас и к столбу приставить. Да и анналы скорее тебе помощь в том, а не помеха.

АВТОР
Зачем мне власть свою употреблять во зло?

ДИКТАТОР
Власть уже зло – я это знаю. Да и не просто в жизни добро от зла отсеять, отобрать. Тем паче, когда речь ведешь о властелинах мира. И сам ты ведь не Бог, а человек, и ярость внутреннюю разрядить на ком-нибудь обязан – ты сам об этом говорил. А где еще найдешь объект достойный, чтоб свои комплексы звериные избыть?

АВТОР
Ты подаешь мне мысль.

ДИКТАТОР
Вот-вот. Еще кокетничаешь ты, свои мне мысли приписать пытаясь.

АВТОР
Давай о чем-нибудь другом, мне трудно спор вести с самим собою. Какой тебе актриса показалась? Все так же хороша?

ДИКТАТОР
О, не тереби мне рану. Отпусти, прошу тебя. (становится на колени)

АВТОР
Довольно, ты мне надоел. (в сторону)
Я становлюсь жесток. Воистину, с кем поведешься… Но как запел он, каким он жалким стал, едва чужую власть он над собою ощутил. Вызову другого. (диктатору) Отдохни пока.

Диктатор уходит в тень. Появляется СВЯТОЙ (Распутин) в своей рясе. Женщина все так же стоит, ошеломленная. Святой совершенно невозмутим, он ведет себя так, будто продолжает свою обычную жизнь. Заметив женщину, сразу же подскакивает к ней.

СВЯТОЙ
Покайся во грехах, красавица, и будет тебе Божье Царство!

ЖЕНЩИНА (под нос)
А это еще что за клоун!

СВЯТОЙ
Это ты напрасно. Кабы ты знала, как мира сильные сего у ног моих ползали!

ЖЕНЩИНА
Что мне до них! Я жить хочу своею жизнью!

СВЯТОЙ
Похвально это, похвально это. (про себя) И облегчает мне задачу.

Подходит близко к женщине, пытается дотронуться. Женщина отодвигается. Это повторяется несколько раз.

СВЯТОЙ
Немало радостей я женщинам дарил.

ЖЕНЩИНА
И продолжайте в том же духе.

Делает пренебрежительный жест рукой, показывающий, чтобы он делал это подальше от нее. Святой, тем не менее, настойчиво преследует ее и грубо хватает женщину.

ЖЕНЩИНА
Отстань, наглец! Я тебе не императрица — без спроса хватать!

СВЯТОЙ (с издевкой)
Вот как! Каких же это ты кровей высоких?

ЖЕНЩИНА
Тебе, хамло, вовек то не понять!

АВТОР
Страсти закипели; по всему здесь нужен новый персонаж. Пусть это будет император.

Выявляется ИМПЕРАТОР (Наполеон).

ИМПЕРАТОР
Что здесь происходит?

СВЯТОЙ
(в сторону) Я этого еще не видел. Придется с самого начала охмурять. (императору, подобострастно) Ваше величество, тут спор меж нами о возможностях мужчины. Я утверждаю, что в состоянии усилить их намного.

ИМПЕРАТОР (притворно)
А смысл в чем?

СВЯТОЙ (искренне удивляется)
Как? Разве не в этом только счастье человека?

ИМПЕРАТОР
(к женщине) А вы, мадам, какого мненья?

ЖЕНЩИНА (с вызовом)
Да разве мненье женщины вам интересно!

ИМПЕРАТОР
О, мадам, я вижу, средь дикарей вы жили.

ЖЕНЩИНА
(себе под нос) Вот, это точно.

ИМПЕРАТОР
Мне мало времени на женщин оставалось, но в постели я был слугой их неизменно.

АВТОР
Сир, внести я должен поясненье. Прошу нижайшего прощенья, но в этом доме вы –лишь персонаж комедии моей.

ИМПЕРАТОР
(искренне удивляется)
Комедии?

Пока Автор разговаривает с Императором, Святой продолжает приставать к Женщине – несколько более сдержанно, но почти так же нахально. Вместе с тем он внимательно прислушивается к говорящим. Женщина все еще под впечатлением необычных событий и, больше занятая своими мыслями, только устало отмахивается от Святого.

АВТОР
Ну, пьесы, как хотите. Могу назвать трагедией, коли комедия коробит вас. Но помнится, заламыванья рук вы на дух не переносили.

ИМПЕРАТОР
Но и шутом представленным быть вовсе не желаю.

АВТОР
(задумчиво) Вы подаете мысль. (спохватившись) Простите. Но ведь комедия по своей сути – та же трагедия, которой в миг последний избежать лишь чудом удалось. Впрочем, давайте о приятном. Как вам понравилась мадам?

ИМПЕРАТОР
Она прекрасна.

АВТОР
Поп вовсю уже стремится прибрать красавицу к рукам.

ИМПЕРАТОР
Коли вы будете честны в своих писаньях, должны вы разницу между попом бесстыдным и властелином мира чтить.

АВТОР
О, сей поп, так, между делом, саму императрицу поимел.

ИМПЕРАТОР (изумленно)
Как?

АВТОР (поспешно)
О, нет, нет, в другой стране, в другое время… но искусно, быстро и легко. Хотите с ним сразиться на амурном фронте?

ИМПЕРАТОР (оскорбленно)
Я не считаю ваше предложение приличным.

АВТОР (слегка саркастично)
Конечно, сир. В те времена… Но нынче балом здесь управляю я. И персонажи здесь ценны не титулами, а реальной силой. Талантлив он и необычен. И вы находитесь здесь, сир, по тем же основаньям. Попробуйте же одолеть его без эполетов золоченых! Ну, как?

ИМПЕРАТОР
По случаю я – император, по профессии – солдат, и просьбу от приказа отличаю.

АВТОР
Всегда приятно дело иметь с умным человеком. С чего начнете вы – с обхожденья, иль с лобовой атаки? Соперник груб и неотесан, но умен и женщин охмурять умеет. Смотрите, как пытается он крепость взять нахрапом!

ИМПЕРАТОР
Неужто так он покорил императрицу!

АВТОР
Хитер он, изворотлив. Знает, к кому какую применить отмычку!

ИМПЕРАТОР
В наших краях так не ведут себя и с потаскушкой!

Между тем складывается такое впечатление, что женщина начинает поддаваться натиску Святого. В ее голосе появляется кокетство. Время от времени доносятся ее отрывистые реплики: «Ах, бросьте Вы!»; «Ах, отстаньте!», а также страстные восклицания Святого: «Красавица!», «Озолочу!», «Какие руки, плечи!», «Богиня!»

АВТОР
Не обессудьте – иная там страна, иные нравы. Вот, извольте – их обожаемый диктатор.

Автор указывает рукой на место на сцене, и там высвечивается насупленный диктатор.

АВТОР
Не правда ли, он впечатляет? И вам с реальностью считаться, думаю, придется. Излишняя галантность может быть смешной в глазах дикарки.

ИМПЕРАТОР
Ты хоть и автор, а женщин, видно, знаешь не так уж хорошо. Никогда тут не бывает елея слишком много.

АВТОР
Ну, что ж, вперед! Желаю вам удачи! (в сторону) А мне лишь остается над вашими речами голову ломать. (зло) Сдались, уроды, мне! Но что же делать, кормить их (машет рукой в сторону зала) погуще мерзостями надо, чтобы детишкам малым на молочишко заработать! Вот, мысль мне пришла, усатого сюда впустить. А ну, как взвоет, когда красавицу свою в чужих объятьях обнаружит!

Пока автор разговаривает с Императором, Святой заводит Женщину за ширму, и сквозь нее видно, что после некоторого сопротивления женщина начинает поддаваться домогательствам Святого, и в конце концов, они там … Видит это и император, а также совершенно потрясенный Диктатор. Несколько смущенная Женщина выходит из-за ширмы, поправляя на себе платье.

ИМПЕРАТОР
Мадам, но как же вы могли! С этим мужланом!

ЖЕНЩИНА (хорохорясь)
Ах, бросьте, все вы одинаковы по сути!

Тем не менее, кажется, женщина растеряна, она не понимает, как с ней могло такое случиться. Император же совершенно обескуражен. Убитый увиденным Диктатор вообще не в состоянии как-то реагировать на происходящее. Он только дико таращит глаза, ему явно не хватает воздуха, и вообще такое впечатление, что он сейчас задохнется. Женщина старается вообще не смотреть в его сторону.

ИМПЕРАТОР
Я вам, конечно, не судья, но все же, все же… (себе под нос) Одно сказать – фемина, самка!

ЖЕНЩИНА
(скорее уловив смысл реплики, чем услышав)
Да, женщина я, но сделать меня королевой, или просто самкой – в вашей власти. Так мало принцев среди вас!

АВТОР
Кажись, я вовремя усатого сюда приплел. Все действие, эмоции, обожаемый народом (делает жест в сторону зала) экшн! Теперь и арию ей надо бы исполнить – она ведь кажется вначале лишь голосом своим одним его околдовала. (к Женщине) Вы полагаете, мадам, искусство столь далёко от нашей жизни недостойной? Ведь в ариях своих всегда любовь возвышенную вы поете. Кстати, не были ль вы любезны, порадовать честной народ (разводит руками, указывая на зал) своим искусством.

ЖЕНЩИНА
Ах, время вами выбрано не то!

АВТОР
(разводя руками, деланно удивляется)
О чем вы! Вы же профессионал, а это значит, как инструмент, всегда настроенный, должны вы быть. И включаться по первому же зову, (делает паузу и щелкает пальцами) по первому щелчку.

ЖЕНЩИНА (с вызовом)
И по чьему же зову я сейчас должна включиться?

АВТОР (в тон ей)
А вот – по моему! Позвольте вам представиться: я – автор этой пьесы; мои задумки исполненью подлежат.

ЖЕНЩИНА (тяжко вздыхает)
Кажется, и здесь ничем не лучше, чем в жизни прошлой! Социализм, капитализм, короли и президенты, а человек – молочный он, иль шоколадный – все тот же зверь, все тот же кровопийца. Что препираться зря! Нас и не так дрессировали. Я петь должна была, едва труп мужа убиенного земле предать успели. Минутку только дайте мне, чтобы собраться.

Женщина на минутку отворачивается, после чего представляется публике совершенно видоизмененной, какой-то светлой, одухотворенной. Она поет арию Лауреаты из оперы Пуччини «Джанни Сикки». Присутствующие потрясены ее исполнением, императору не верится, что эта женщина может так преобразиться, диктатору с трудом, но все-таки возвращается способность адекватно воспринимать действительность, и даже на лице Святого видно замешательство – неужели это он только что так грубо овладел этим ангелом! Но более всех потрясен сам автор. Впервые он поворачивается фронтально к рампе и его лицо освещается, в то время, как все другие остаются в тени.

АВТОР
О, боже, как она поет! Я, кажется, готов вслед за диктатором свихнуться! Что ж я наделал! Как мог небесное создание такое отдать в объятия грязного мужлана! Что делать мне сейчас – порвать все, что написано, иль изменить, исправить? Нет, нынче что я ни скажу, ни сделаю – не будет правдой. Любовь есть правота, но никогда – не правда. Любовь? Так значит я и сам влюбился? Неужто это все еще возможно? Со мной, который в жизни уж хлебнул немало, и цену ей и всем ее соблазнам ядовитым давно определил! Воистину, жизнь выше знания о ней! Так как же все-таки мне быть? Фантом тревожный сей из пьесы нудной удалить, вернуться к жизни прошлой – безрадостной и пошлой? Как я наказан за непрофессионализм! Ведь надо было изучить во всех подробностях своих героев и лишь затем уж браться за перо. Так что же делать мне? Коллизия и автору становится несносной! Порвать, все выбросить к чертям? Но труд немалый был потрачен, и, кажется, впервые за много-много лет реальный интерес во мне родился, прав буду я, коли его в зародыше убью? Нет, поступлю я так, как женщина обычно поступает: «Этого не было!» убежденно говорит себе она и с чистого листа жизнь свою беспечно продолжает. Этого не было, этого не было, не было этого, какая прелесть! (Удрученно качает головой) Но определенно женщиною надо быть, чтобы в реальность новую без прежней памяти очищенным вступить. А я… я ведь не женщина… Нет, мне придется здесь прервать свое повествованье: время нужно, чтобы язвительность свою и трезвость возродить.

(занавес)

ВИДЕНИЕ ВТОРОЕ

Декорации те же, что и в первом действии. На сцене задумчивый автор.

АВТОР (к залу)
Я мыслями своими должен с вами поделиться. Серьезный люд в театре собрался – не для профанов эта пьеса. Все образы, представленные здесь, плод моего воображенья – это ясно. И все события, и чувства все основаны на наших представлениях об этих персонажах. Но в действии присутствую и я – как главное лицо, возможно, как собирательный ваш образ. Но – частично. Собирательный образ хорош в филологических исследованиях – но не в реальной жизни. Я ведь всего лишь человек со всеми слабостями и пороками, и о себе самом судить я объективно не смогу. Засим сюрпризы неизбежны. Скорее, неприятные сюрпризы – и я не ангел.

Неожиданно на переднем плане появляется СТАРУХА. Вид ее ужасен: растрепанная, скособоченная, вся в каких-то лохмотках. При этом, в отличие от большинства других персонажей, она совершенно невозмутима.

СТАРУХА
Ха! Вот не ожидала в земной жизни своей когда-нибудь подлюгу эту встретить! Но шанс свой я не упущу!

АВТОР
(удивленно-возмущенно)
Ну, вот…Что за нелегкая сюда незваный персонаж сей занесла!?

Кажется, автор теряет самообладание, он начинает размахивать руками, почти кричит.

АВТОР
А ну-ка вон, а ну-ка кыш отсюда! Кыш!

Старуха постепенно уходит в затемнение, но прежде успевает крикнуть:

СТАРУХА
Зря, зря ты так легко надеешься избавиться от меня и от моих проклятий!

АВТОР
(ему стоит трудов вновь взять себя в руки)
Что за наважденье!? Откуда, из каких глубин попорченного моего сознанья вдруг выплыло такое чудище? Проклятье! Она ведь может всю обедню, то бишь пьесу мне испортить! (как-то обреченно) Мало мне было той певички нестерпимой, теперь еще и ведьма эта! Мне страшно почему-то, но долг повелевает мне начатое дело завершить. Призову-ка я на помощь старого друга.

Появляется ДРУГ.

ДРУГ
Где это мы с тобою вдруг оказались?

АВТОР
Не удивляйся, пьеса тут моя идет. Ты, конечно, помнишь, сызмальства была у меня тяга к сцене. Вот и решил я наконец свои таланты к делу приложить.

ДРУГ
Да, уж я-то помню все твои страстишки! Ведь именно так любимую ты отнял у меня и, поматросив, бросил.

АВТОР (оторопело в сторону)
О, боже, что он говорит! А я его в помощники себе наметил!? Ведь столько лет прошло, и все, казалось, поросло быльем! Нет, кажется, теряю я контроль над действием – подпорченное подсознание берет верх надо мной, ущербным. Много легче все же дело иметь с этими (делает широкий жест по сцене, имея в виду своих героев, которые по очереди высвечиваются) уродами. (другу) Иди ты с миром; не думал я, что старые обиды так в сердце у тебя засели глубоко.

Друг, криво улыбаясь, постепенно уходит в затемнение.

ДРУГ (уходя)
Да уж, чужие душевные муки тебя не задевали никогда.

АВТОР
Неужто прав он?! Но ведь это означает, что за дело не свое я взялся. Задача автора – проникнуть в душу персонажей, в интимные их помыслы и чувства – может ли справиться с такою миссией бездушный истукан?! Помнится, попалась мне когда-то сентенция древнего восточного философа: «Если заботы тебе подобных тебя не волнуют, не становись вождем». А писателем? Вождь обязан наилучшим образом жизнь общества организовать, а писатель – то общество лишь тешить, развлекать. Но разве в меньшей степени он изучить, понять его обязан? Вопрос. (задумывается) Но часто ли уроды эти (вновь делает тот же широкий жест по сцене) напутствию мудреца следовали? А ну по очереди вызову я их на допрос пристрастный. Кто здесь есть у меня? Вот, первый настоящий диктатор Рима древнего – Сулла. Что скажет он, как оправдываться будет? И будет ли?

Высвечивается СУЛЛА.

ДИКТАТОР
Где я, где мои преторианцы?

АВТОР
В другом ты мире; не нужна здесь тебе охрана. Я – твоя охрана и твой судья.

ДИКТАТОР
Судья? А ты кто, бог?

АВТОР
Хуже. Я – автор пьесы. На сцене мы.

ДИКТАТОР
На сцене?

АВТОР
Да, в театре. Ведь этого ты добивался – оставить память о себе в веках.

ДИКТАТОР
Можно и так сказать. Но в молодости, знаешь, много разных искушений.

АВТОР
Бабы?

ДИКТАТОР
Не только. Власть, почести, финансы…
Но прав ты – бабы, клятые на первом месте тут.

АВТОР
Что ж ты клянешь их, ведь своим триумфом в немалой степени ты им обязан?

ДИКТАТОР
Да, вижу я, народная молва – завистливая, злая – из века в век все сплетни по миру разносит.

АВТОР (саркастически)
Да? Неужели ты будешь утверждать, что не деньги вольноотпущенницы Никополы и не влияние родственников третьей твоей жены Цецилии сделали Суллу Суллой?

ДИКТАТОР
Одно могу сказать на это: если ты не расплатился с женщиной сполна – будь то проститутка, или жена законная, или соседка, не даст она тебе вовек воспользоваться своего благодеяния плодами.

АВТОР
Ты уходишь от ответа, Сулла.

ДИКТАТОР
Отнюдь. Не знаю я, в какой далекий век твой произвол меня втащил бесцеремонно и кто верховодит в твоей стране, но твердо знаю я: одари всеми благами, надели всеми полномочиями с улицы шпану и очень скоро будет снова тот в лохмотьях. Сулла был Суллой и когда жил в инсуле, то есть по-простому в общаге, и когда брал приступом надменный Рим. И он был самим собой, когда расплачивался со своими женщинами – вот где все и начиналось!

АВТОР
В твоих словах есть логика, властитель. А что ты скажешь о своих проскрипционных списках? Страшные призраки невинных жертв тобою убиенных не мучили тебя?

ДИКТАТОР
Нет! Я убивал врагов.

АВТОР
Чьих? Своих, иль Рима?

ДИКТАТОР
Это одно и то же.

АВТОР
Ты лукавишь, Сулла.

ДИКТАТОР
Не думаю, что место тут давать определенья, кто чей враг. Скажу только то, что и тебе должно быть хорошо известно: когда я добровольно отказался от власти и призвал сенат за сотворенные дела судить меня по строгости закона, а после без охраны ходил по Риму, вечно неспокойному, бурлящему, не было ни одной попытки нанести мне какой-либо вред, припомнить как-то старые грехи. А ведь обиженных было немало. Но друзей я заработал больше, много больше.

АВТОР
Ты действительно обезоружил меня, Сулла. Ни один диктатор после тебя не решался добровольно отказаться от власти; твой поступок воистину достоин уважения.

ДИКТАТОР
Спасибо. Но зачем ты вызывал меня?

АВТОР (себе)
Действительно – зачем? К великому позору своему, я, очевидно, тем именно увлекся, что почитал всегда за самое недостойное занятие для уважающего себя человека: унижать других, для собственного, якобы, возвеличенья. А нынче, кажется, уже метаться, как кошка угорелая, я стал. Хотел я изначально на потеху вам (кивком головы указывает на зал) разоблачить деяния, так сказать, «великих» и вдруг себя увидел в том же гадком свете, а отказаться от идеи уже слишком поздно. Да, вроде, и малодушно, недостойно… (на секунду застывает в нерешительной позе, а затем делает энергичный шаг к рампе) – вперед на плаху, смелый драматург! Разоблачай других, разоблачайся сам! (Сулле) Прощай, диктатор; извини, что побеспокоил тень, давно ушедшую твою, но не первый я и не последний точно – великие убийцы всегда были и будут самым интересным, самым волнующим объектом для быдла кровожадного (простирает руки в сторону зала, а потом постепенно заворачивает их на самого себя).

Сулла с какой-то укоризненной гримасой уходит в тень.

АВТОР (подбадривая себя)
Продолжим, однако, раз уж ввязались в это дело. Но как бы не пришлось мне самому за них за всех, потея, отдуваться! Попроще надо бы сейчас себе задачку ставить. Диктатора побитого вновь призову. Пинать льва мертвого не много храбрости и чести, но ведь никак не думал я героя тогу на себе примерить! Итак, усатый.

Высвечивается Сталин со своей неизменной трубкой.

ДИКТАТОР (мрачно, насупленно)
Зачем вновь вызвал ты меня? Еще помучить, поиздеваться хочешь? А ведь меня народу кровопийцей представляют! И ты…

АВТОР
Я слишком мелкая фигура, чтобы о ком-нибудь народные формировать оценки. Скромнее (но и труднее) я себе определил задачу: понять мотивы человека, все темные его инстинкты. Свои, запрятанные, в том числе. Кто ж для меня лучший объект, как не ваш брат, властитель, отпущенный от всяких тормозов?

ДИКТАТОР
Ах, как ты (вы!) заблуждаетесь! Наверное, нет тормозов сильнее, жестче, чем те, что властителей треножат! Давно ведь сказано: великая судьба – великое рабство.

АВТОР
Кто ж вас неволит: сдайте реквизит и уходите.

ДИКТАТОР
Вот это и есть главный тормоз, который у тебя внутри; с ним как раз никак не совладаешь.

АВТОР
Боишься?

ДИКТАТОР
Страх тут ни при чем. Не раз глядел в глаза я смерти. Иное дело – статус. Невозможно представить его потерю.

АВТОР
В чем смысл его?

ДИКТАТОР
В свободе действий. Без ограничений. Наверное, как компенсация тем самым тормозам, что делают рабом великого вождя.

АВТОР
Разве свобода во всевластии? Как может быть свободным человек, который поработил другого – брата своего!

ДИКТАТОР
Ты братьями людей считаешь?

АВТОР
По смерти все мы братья – это точно. А разве есть важнее смерти что-нибудь?

ДИКТАТОР (отмахивается)
Абстрактные ведешь ты разговоры. В салонах философских хороши они – не в жизни на земле реальной.

АВТОР
Чего скрывать – многие поныне великим величают твое имя, но это — заблужденье. Мудрец сказал, что может стать могущественным человек, который не любит свободы и истины, но не станет он великим никогда.

ДИКТАТОР
Как ты можешь говорить о нелюбви к свободе человеку, который не раз, рискуя жизнью, бежал из тюрьмы и сибирской ссылки!?

АВТОР
Кто любит и борется за свободу только для себя, тот не любит свободу! Он любит лишь себя.

ДИКТАТОР (эмоционально)
Но я ведь реально боролся за свободу народа!

Автор довольно долго то ли с каким-то сожалением, то ли с издевкой смотрит на диктатора.

АВТОР
Это поразительно! И ты веришь в свои слова? Во все то, о чем вещал с трибун высоких?

ДИКТАТОР
На слова политика нельзя накладывать стандартную матрицу морали с заскорузлыми понятиями добра и зла. Они решают проблемы целых народов – там совсем другие мерки. Вот ты скажи, кого из тех, кого великими принято считать, ты можешь причислить к адептам твоей концепции свободы?

АВТОР
Серьезный нашел ты аргумент. Но он, скорее, говорит об ущербности, о лицемерии морали нашей. Одно могу сказать в ответ: испытывающий наслажденье, когда другого унижает человека – не человек!

ДИКТАТОР
Да? А что человек? Лишь трапеза другого человека! И льет ли слезы он, как крокодил, глотая свою жертву, или смеется нагло ему в глаза при этом, есть только отражение степени лицемерия хищника. По мне, так второй честнее.

АВТОР
Скажи, а ты, кого ты любишь? Кого любил когда-нибудь? Тебе себя не жалко?

Диктатор задумывается, грустнеет.

ДИКТАТОР
Ее. Ее любил, теперь я знаю это точно.

АВТОР
Теперь… Ты все сказал. (долго задумчиво смотрит на диктатора) Скажи, а был ли в твоей жизни человек, хотя б один-единственный, которому ты радость подарил? Самую простую.

ДИКТАТОР
О, таких, как раз, было немало. Но не было хоть одного, кто сам бы подарил мне радость. (задумчиво) Даже она… (молчит) Демоны во мне стеной стояли. Не мог я в искренность людей поверить. Без этого все смысла лишено и ценности малейшей.

АВТОР
Но ведь были идеалы, цели…

ДИКТАТОР (ухмыляется)
Ну, да… Наверно, я один из тех немногих, кто может дать реальную оценку всему тому, о чем ты говоришь. Люди готовы беззаветно воевать, они идут на смерть, на муки во имя Свободы, Равенства, других химер, ради Родины Святой, чтобы когда-нибудь неизбежно придти к тому же простейшему выводу, к той же сермяжной правде, что сформулировал древний ассирийский царь, отвергнутый своим народом: ешь, пей, люби, все остальное ничего не стоит!

АВТОР
И когда же ты сам этот вывод сделал?

ДИКТАТОР
Наверное, когда все то, о чем сказал великий царь, стало одним воспоминаньем для меня. Известно, всегда так и бывает с человеком – лишь потерявши, ценит он свое ушедшее добро.

АВТОР
Так ты считаешь, что умирать за Родину – это глупо?

ДИКТАТОР
Надо пережить с мое, чтобы понять сии тяжелые слова.

АВТОР
В фольклоре моего народа есть такая мудрость: «Человек человеком человек!» Соседи мы с тобой по происхожденью; наверное, и в ваших поговорках есть нечто похожее, и ведь не вяжется никак все это с тем, что ты сказал.

ДИКТАТОР
Давай уж честно: что, на самом деле, связывает человека с другим человеком, другими людьми? Что заставляет их тянуться инстинктивно друг ко другу, сбиваться в кучки, стаи – что? Не хуже меня ты знаешь – это слабость, бедность, беззащитность; и крайне редко и непродолжительно – любовь.

АВТОР
Одни потомки проклинают тебя, как беспощадного убийцу, другие превозносят, как спасителя отечества. Одно несомненно: тебя никак нельзя назвать ничтожеством как многих других властителей народов.

ДИКТАТОР
А я скажу, что может быть впервые с кем-то, как с равным, говорю. Почти всю жизнь я жаждал встретить такого человека, кого действительно могу зауважать.

АВТОР
Чтобы убить его?

ДИКТАТОР
Ты язвителен. На самом деле хотя бы за это и стоило тебя убить.

АВТОР
Вот, вот, ведь так и было на самом деле. Но не дотянутся до меня из могилы кровавые руки твои.

ДИКТАТОР
Ты думаешь? Свои есть изверги в каждом поколенье; смотри, как бы тебе не наколоться на одного из них. А мне хамить ты можешь без последствий. Но как бы твоя безнаказанность здесь не сослужила тебе дурную службу. В миру за это тебе может прилететь.

АВТОР (в сторону)
Кажется, я стал проигрывать моим «героям». Что это означает? Что внутренне я сам к ним тяготею? Моими ведь устами они глаголют! Не раскаяться бы мне жестоко за свою авантюрную затею! Позову-ка я святого – тут я, кажется, имею фору. Но усатого я придержу, пусть внемлет, зрит. Итак, Блаженный Августин. Блаженный, ха-ха!

Высвечивается АВГУСТИН в епископской мантии, в руках у него крест. Сталин чуть затемняется, но остается в действии.

СВЯТОЙ (несколько обеспокоенно)
В какие это я попал края? Неведома мне эта обстановка.

АВТОР
Не беспокойся святой (ухмыляется) отец, здесь не причинят тебе ущерба. В воображаемом с тобой мы мире.

СВЯТОЙ (не успокаиваясь)
И чье царит тут воображенье?

АВТОР (деланно скромно)
Мое. Я, знаешь, автор данной пьесы, здесь каждый свою роль играет; я – в том числе.

СВЯТОЙ
И что ты хочешь от меня услышать?

АВТОР
Вопрос хороший. Известная ты личность, не могу в уста твои вложить свои я мысли произвольно; задача у меня другая, каверзная – выудить в анналах неосторожные слова и действия твои и предъявить к ответу пред всем миром. (жестом указывает на зрительный зал)
Должен предупредить: они не на твоей стороне, хоть и почитают тебя за святого. Впрочем, не хуже меня ты знаешь об их лицемерии. Жажда распятий у них в веках неистребима.

СВЯТОЙ
А ты, стало быть, их палач?

АВТОР
О, с тобой, я вижу, ухо надо держать востро! Но мне, представь, тебе легко ответить: я ведь один из них и в ангелы, или святые отнюдь не набиваюсь. Ты волен и палачом меня обозвать. Иное дело – ты; с тебя и спрос другой.

СВЯТОЙ
Какой же?

АВТОР
Ну… святой должен быть безупречен.

СВЯТОЙ
А в чем ты обвинишь меня?

АВТОР
«Добрый Боже, дай мне целомудрие и умеренность… Но не сейчас, о Боже, ещё не сейчас!» – не твои ль слова? Достойны ли они святого?

СВЯТОЙ
Не сам себя нарек святым я; по жизни лишь совесть вела меня да чистые позывы, и обет монашества я принял много позже.

АВТОР
Когда это случилось – вот в чем вопрос? Ведь обет тот принимают, как отречение от земных услад, как посвящение всего себя Небесному Владыке. И ничего не стоит твой обет, ежели в тебе уже и так все страсти отгорели. Похоже, с тобою так и было. Ты понимаешь, о чем я говорю.

СВЯТОЙ
О плоти! О чем еще ты можешь говорить?!

АВТОР
Ну, конечно, не то что ты! Ты же святой и речи у тебя святые, возвышенные, к Нему (трясет поднятой кверху рукой) направленные. И все же, от каких земных услад ты отказался во имя господина своего (вновь поднимает палец кверху)?

СВЯТОЙ
Напрасно пытаешься ты убедить меня – или себя, или аудиторию свою, что веры не было во мне, что не она меня водила. Взращен я в лоне церкви и не мог предать своих учителей. Засим я оставался верен ей вне зависимости от статуса и привилегий.

АВТОР
Да? А вот у меня здесь парень есть (делает жест в сторону высветившегося Диктатора) – он тоже долго (и хорошо) учился на священника, но не было в истории большего для христиан злодея, чем мой герой; не сосчитать церквей, больших и малых, порушенных им за свою карьеру, священников им убиенных не сосчитать. И, кстати, именно церковная школа настроила его против религии, против порядков ее немилосердных.

СВЯТОЙ
Ну, что же, грешен человек, и институты несовершенны; никакое образование не гарантирует его от происков Диавола. (потрясает крестом)

АВТОР
О-о! Да все ты за меня сказал! И дальше можешь быть свободен, с тобою ясно все.

Августин уходит в тень.

ДИКТАТОР (несколько обиженно)
Значит, гонения на церковь тоже приписали мне! А ведь немало сделал я для сохранения клира.

АВТОР
Да, в критические дни войны, когда тебе понадобилась его помощь. То был поступок не совести – расчета.

ДИКТАТОР
Опять ты начал говорить смешные вещи. Ты думаешь, в природе может быть политик, который руководствуется чем-то иным, помимо голого расчета? Это на самом деле очень смешно.

АВТОР
Тогда у меня другой к тебе вопрос: с какого времени пришел ты к такому убеждению?

ДИКТАТОР
Кажется, ты задавал похожий мне вопрос.

АВТОР
Не совсем. Точнее, совсем не. За свою жизнь человек, его убеждения непрерывно меняется – это естественно и понятно. Политику тем более приходится мимикрировать, искать пути выживания, подличать, чего уж там говорить! Вопрос в другом: был ли ты искренен изначально, когда вступил в борьбу за то, что называли вы «счастием народа»?

ДИКТАТОР
Извечный вопрос, на который нет ответа. Разве можно проникнуть в мысли другого человека!

АВТОР
Другого – нет. Но ты-то за себя ответить можешь! Хочу понять я, что вами движет – к людям любовь, или презренье к ним?

ДИКТАТОР
Несомненно, не только я – любой революционер начинает с юношеского неприятия несправедливостей этого мира. Так он вступает в борьбу за иной мир и сталкивается с реальной жизнью, где все намного сложнее, и где он с каждым днем все более убеждается, что его братья-революционеры такие же крысы, против которых он начал свою войну. И это объективный процесс; он ведь и сам шаг за шагом, капля по капле становится такой же крысой. А у кого когда происходит эта неизбежная переориентация от защиты общих интересов к сугубо личному определить очень сложно. Пожалуй, только о Наполеоне известно, когда пришел он к выводу, что не стоит ему впредь побеждать и завоевывать новые страны для Директории, «для этих адвокатов»

АВТОР
Хочешь сказать, что и сам не знаешь, когда, условно говоря, перешел ты Рубикон?

ДИКТАТОР
Тут я тебе отвечу общей максимой: чем ближе ты подходишь к цели, тем яснее осознаешь ее недостижимость. Вроде движения к абсолютной истине.

АВТОР
Еще говорят, что смерть идеи в ее реализации.

ДИКТАТОР
Любая действительность, любая реализация неизбежно опошляет изначальную прекрасную идею, переводит ее из сферы духа в разряд обыденности, гастрономии. Превращает в острую приправу к дежурному блюду. Победители с горечью обнаруживают, что реализованное дело и есть крушение заложенной в нем идеи. (неожиданно сильно возбуждается) Да не сбудутся ваши мечты! Да не огрубеют, не заплывут жиром ваши трепетные сердца!

АВТОР (несколько удивленно)
Откровенно говоря, я не никак не ожидал увидеть тебя в таком возбуждении. Что случилось, на самом деле?

ДИКТАТОР
(несколько сконфуженно)
Наверное, впервые я увидел человека, который не смотрит на меня подобострастно снизу вверх, и, как при равном, позволил я себе расклеиться, запрятанные распустить эмоции свои.

АВТОР
Кажется, теперь уже ты говоришь смешные вещи. Разве не понимаешь ты, что смелость моя обусловлена только тем, что разговор наш виртуальный. Наверное, я бы давно обосрался, если бы это было не так.

ДИКТАТОР
Да, скорее всего. Но сам человеческий разговор вызывает уважение во мне. Если бы ты знал, как по нему я истосковался!

АВТОР
Ты полагаешь, что тебе поверят?

ДИКТАТОР
Отчаянию одинокого поверит каждый. Ведь каждый с ним знаком.

АВТОР
Так ты страдал?

ДИКТАТОР
Ужасно. Впрочем, я думаю, жизнь есть страдание для всякого, кто хоть на полшага ушел от обезьяны первобытной.

АВТОР
Не путаешь ли ты страдания души с мучениями тела? Практически все люди знают, что означает мучиться, но мало кто на самом деле знает, что такое страдание. Для этого нужно некоторое величие души.

ДИКТАТОР
Именно страдание, как мы выносим его, показывает нам, чего мы, на самом деле, стоим.

АВТОР
И как же ты переносил его?

ДИКТАТОР
Молча.

АВТОР
Ответ, достойный вождя.

ДИКТАТОР
Человека. Им может называться только тот, у кого на первом месте чувство долга.

АВТОР
Так сильно сокращаешь ты число людей. Человеков.

ДИКТАТОР
Не я, не я…

АВТОР
А может добрее надо быть к людям?

ДИКТАТОР
Доброта и требовательность противоречат друг другу?

АВТОР
Наверное, тут важен разумный баланс. Как в обращении с детьми.

ДИКТАТОР
Блаженны, кому это удается, пусть даже с детьми. Я уж не говорю об иных коллизиях.

АВТОР
Любовь, должно быть, имеешь ты в виду. Там никакие не работают законы – это верно.

ДИКТАТОР
Любовь штука жестокая. Недаром кто-то из классиков сказал, что любимых все убивают.

АВТОР
О, ты привел интересную цитату. Кстати, о твоей любви. Не хочешь ты узнать, что с нею сталось?

ДИКТАТОР (очень эмоционально)
О, нет, нет, нет, я умоляю!

АВТОР (злорадно)
И тем не менее, смотри!

Сцена оперативно трансформируется; автор с диктатором остаются на ее краю, а на центральной части появляются столы дешевого открытого кафе, за которыми стоящие посетители едят из бумажных тарелок какие-то колбаски и пьют пиво из бутылок. На заднем плане расположен сам павильон, через окошко которого посетители осуществляют свои заказы. Поблизости стоят какие-то опустившиеся женщины в ожидании пустых бутылок из-под пива. Между ними нередко возникают споры, чья очередь за освободившейся бутылкой. Среди этих забулдыг и любимая Женщина диктатора. Там же в полутьме стоит какая-то неопрятная (как и большинство из них) девушка, лицо которой не проглядывается. Один из посетителей в это время допивает свое пиво и, поставив бутылку на стол, уходит; к бутылке сразу же бросаются несколько претенденток, но схватить ее удается Женщине диктатора. Другие, однако, не отступают. Одна из них, крашеная в наполовину сошедший рыжий цвет, отталкивая Женщину от стола, одновременно пытается выхватить бутылку из ее рук.

РЫЖАЯ (агрессивно)
Ты пропустила свою очередь, эта бутылка моя!

ЖЕНЩИНА (так же агрессивно)
Пошла вон отсюда! Твоя очередь вообще в самом конце! Или там, в канаве! (делает презрительный жест рукой)

Другие женщины тоже начинают галдеть и пытаться завладеть бутылкой. Из окошка павильона выглядывает продавец.

ПРОДАВЕЦ (очень сердито)
Заткнитесь сейчас же! Хотите, чтоб опять полицию я вызвал?!

Испугавшись, женщины несколько утихомириваются, но в суматохе одна из них завладевает бутылкой и убегает. Женщина диктатора в ярости хочет погнаться за ней, но затем устало машет рукой и остается на месте. Мимо проходит какой-то мужик такого же типа и, очевидно, из той же компании.

МУЖИК
Что ты с ними мучаешься, пошли со мной!

ЖЕНЩИНА (устало)
Вино есть у тебя?

Мужчина достает из внутреннего кармана початую бутылку.

МУЖИК
Вот!

ЖЕНЩИНА
(смотрит подозрительно)
Почем я знаю, что за моча в этой бутылке? Принесешь непочатую бутылку, тогда и поговорим.

На сцене продолжаются какие-то действия в том же ключе, но уже без звука. К женщине подходят другие мужики явно с теми же намерениями, ведут переговоры. Диктатор смотрит на всю сцену, вылупив глаза. Автор тоже явно шокирован, хоть это и его выдумка. Некоторое время они молча наблюдают за сценой, не в силах как-то реагировать на происходящее. Первым приходит в себя диктатор.

ДИКТАТОР (с горечью)
Ты хочешь сделать меня равнодушным?

АВТОР (очень эмоционально)
Я сам, я сам хочу стать равнодушным! Сам!

ДИКТАТОР (задумчиво)
Ты полагаешь – это достижимо? Я ведь видел, как был ты потрясен ее искусством. Увы, не властен над собою человек, особенно мужчина.

Они оба постепенно приходят в себя от увиденного.

АВТОР
Наверное, надо пройти через все это, чтобы понять слова поэта о том, что необходимо хоть раз в жизни полюбить, чтобы не остаться в неведении, будто это прекрасно.

ДИКТАТОР
А вот это, пожалуй, спорное утверждение. Если не любовь, то что еще остается прекрасного в унылой нашей жизни!

АВТОР
Но любимых все убивают – я цитирую тебя.

ДИКТАТОР
Не меня… Кажется, это сказал Оскар Уайлд. Я не вижу противоречий в моих словах. Любовь действительно прекрасна даже при трагическом ее конце.

АВТОР (меланхолично)
Видимо, поэт и имел в виду финал любви – как правило, печальный.

ДИКТАТОР (с усмешкой)
Мучитель мой, мы, кажется, с тобой почти что подружились. И женщину любим одну, равно страдаем…

АВТОР (в сторону)
Он мне порой действительно кажется убедительным. Неужто я на деле становлюсь таким, как он? Или всегда был таковым? Ведь чаще лишь обстоятельства нас делают добрыми, иль злыми.

Девушка, которая все это время стояла в затемнении, медленно поворачивается, и автор с очевидной тревогой начинает пристально всматриваться в нее.

ДЕВУШКА (автору)
Ну, что, красавец, узнаешь свою подружку? Недорого досталась я тебе, а теперь вообще купить меня за вина стакан ты можешь. Ну, как, идет? (делает призывный жест и шаг в сторону автора)

Автор хватается за голову.

АВТОР
О, Боже, Боже!

Появляется старуха, потрясающая кулаком.

СТАРУХА
Ты надеялся позабыть, надеялся переварить все свои «геройства»? Не получится, в аду будешь гореть, подлец! Ты погубил мою дочь, не будет тебе никогда прощенья!

АВТОР (в отчаянии)
Я не знал, не знал!

Раздается голос друга, но сам он не появляется.

ГОЛОС ДРУГА
А что ты сделал, когда все-таки узнал? Может быть, помог чем-нибудь, как-то среагировал?

Автор окончательно теряет контроль над собой, кричит, размахивает руками.

АВТОР
Убирайтесь! Убирайтесь! Вон! Все убирайтесь! Все, все, все!!!

Занавес

ВИДЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Декорации те же, что и в первом действии. На сцене заметно поскучневший автор. Он пытается держаться молодцом, но это у него плохо получается.

АВТОР
Что бы там ни было, я не могу закончить пьесу скандалом пошлым. У автора, как и у политика, должна быть толстая кожа, иначе не проникнуть ему в темные уголки человеческой души. Вызову- ка я сюда святого. Настоящего святого. Если он на самом деле есть в природе, конечно. Вот, Серафим Саровский, ничем он, кажется, себя не запятнал.

Появляется Серафим Саровский (СВЯТОЙ). Он нисколько не удивлен или обеспокоен незнакомой обстановкой; он только радостно привечает автора.

СВЯТОЙ
Христос воскресе, радость моя!

АВТОР
Должно быть, мне следует отвечать: «Воистину воскресе!», но ведь сегодня не Пасха.

СВЯТОЙ
Христос всегда в душе у истинных христиан, и они всегда помнят о чуде его воскресения. И потому живут в радости, верят, что и им будет спасение.

АВТОР
Но ведь существуют церковные правила.

СВЯТОЙ
Радость моя, церковь и узурпировала право на Христа. От нее-то я и бежал.

АВТОР
Но церковь провозгласила тебя святым, и в Божьих храмах поклоняются твоему образу миряне.

СВЯТОЙ
Я могу отвечать только за то, что сотворил сам, или за то, что во власти моей, что могу сделать, изменить.

АВТОР
Легко, однако, церковь причисляет смертных к лику святых. При том, что величайшим грехом для человека считается его претензия на безгреховность. Так как же может греховный изначально и перманентно человек вдруг стать святым? Или называться таковым? Какая здесь есть логика? Какой же он святой, если за ним грехи?!

СВЯТОЙ
Так ведь святыми нарекают божьи люди не сами себя; то делает церковь, которая и себя нарекает святой, не имея на то никакого права!

АВТОР
Не означает ли это, что само слово «святой» лишено всякого смысла?

СВЯТОЙ
У каждого в душе есть свои святыни – мать, например. Профанация происходит, когда извне тебе пытаются святыню навязать. Даже когда имеются на это основания. Христос ловил души, но не порабощал их.

АВТОР
А разве не он сказал: «Принес я вам не мир, но меч!» Меч не символ ли порабощения?

СВЯТОЙ
Это довольно примитивное толкование сакральных слов! Он об идеях говорил.

АВТОР
О, да, ты прав, я – примитивен. Простой хлебнул я жизни. Знаю, какой оплачены идеи кровью.

СВЯТОЙ
Ты полагаешь, что без молитвы нашей крови было б меньше?

АВТОР
Нет, конечно, ее хватало и до вас задолго. Но было б меньше лжи.

СВЯТОЙ
Ты ложью это называешь?

АВТОР
А ты как?

СВЯТОЙ
Спасением.

АВТОР
Спасением? От чего спасением?

СВЯТОЙ
От демонов, которые внутри.

АВТОР
Плоть, должно быть, ты так называешь.

СВЯТОЙ
Упрощая, можно и так сказать. Легко удается тебе все заземлить.

АВТОР
А мы и живем на земле, не на небесах. Умерщвляя плоть, спасти ты хочешь человека, а ее насытить должно!

СВЯТОЙ
А ты уверен, что насыщая плоть, мы добиваемся ее умиротворенья? Что насыщенная, она добрей голодной? (задумывается) Но может быть, ты и прав. В другое жил я время.

АВТОР
Да, наверное, своим идет все чередом. Может, завтра каждый сможет объявить себя Богом. Ведь если есть Бог, то нет меня, меня, как личности. Если же есть я, то нет другого Бога! В моей жизни, по крайней мере.

СВЯТОЙ
Ты говоришь об абсолютной свободе. Не знаю, возможна ли она для человека. Слаб человек, и ему нужна опора; вера – она и есть эта опора.

АВТОР
Да, пока довольно сильны твои попы. Властям существенно они порою подсобляют.

СВЯТОЙ
Задача праведных попов, истинных служителей Христа – подсоблять человеку. Во власти он или вовне имеет малое значенье. Порой (и даже очень часто) те, что наверху нуждаются в поддержке много больше.

АВТОР
Но что означает быть богом? Это ведь означает просто не быть. Не быть в нашей реальной жизни, по крайней мере. Ведь воздаяние вы обещаете не в этом мире. И ждут его вмешательства в тутошнюю свою жизнь лишь самые безграмотные люди.

СВЯТОЙ
Опять ты сводишь все лишь к нуждам плоти.

АВТОР
А вы разве нет? Не те же плотские утехи сулите своим праведникам вы? Каким еще может вообразить себе рай пусть самый просвещенный мирянин?! В иной лишь жизни все это обещаете им вы.

СВЯТОЙ
Разница в том, что обещая воздаяние в жизни иной, мы побуждаем человека потерпеть в тутошней жизни, быть добрее, терпимее друг к другу, а вы фактически побуждаете хватать все, что можно здесь, поскольку другой жизни не будет. Пускай потусторонняя жизнь обман, но это полезный обман, сохраняющий облик человека. Ведь очень легко разбудить в человеке зверя, и часто довольно трудно (а порой и невозможно) – человека!

АВТОР
Ты забыл только сказать, что в итоге в этой нашей грешной жизни благоденствуют как раз те, кто менее всего заслуживает этого.

СВЯТОЙ
Они оказываются сверху в любом случае, зато мы даем надежду остальным. А так несправедливость жизни их только озлобляет, толкает к оружию, к войне.

АВТОР
Резон присутствует в твоих словах, невольник веры. Должно быть, потому, космос покорив, человек не отказался от религии замшелой. Видимо, еще долго придется ему искать иные пути к самому себе, к человеку. Я рад возможности поговорить с тобой, святой отец. Ведь я сюда людей разоблачать приглашаю. Наличие таких, как ты, кого и обвинить-то не в чем, позволяет сохранять все же некоторую веру в человека, в чистоту его. И самому стремиться к ней. Спасибо тебе за это!

СВЯТОЙ
И я тебя благословляю. Христос воскресе!
Осеняет автора крестным знаменем и уходит в тень.

АВТОР
А все же интересно, вот эти неуместные, лишь в день Пасхи позволительные слова, которыми он привечал всех без исключения в любой день и час встречи, они свидетельствуют о святости старца, или о его безумии? Или это одно и то же? (задумывается) Нет, не многое о жизни нашей скорбной расскажет биография святого. Хороши, конечно, прекраснодушные слова, но жизнь другая…(вздыхает) другая. Вернемся к пошлой жизни нашей. Вот, пусть царь великий нам покажет свою суть.

Появляются очень симпатичный булочник с лотком своих булок и Александр. Где-то рядом высвечивается и молчаливый Наполеон.

БУЛОЧНИК
Булки, булки, сдобные булки. (заметив Александра) Вот, булок не желаете ли?

ЦАРЬ
Каких еще булок?

БУЛОЧНИК
Да вот, обычных, сдобных. Все их хвалят.

ЦАРЬ
Да нет, ступай себе… (приглядывается к булочнику) Впрочем, другими булками ты обладаешь. От них не отказался б я – ты пышный, белый… Я щедро заплачу.

БУЛОЧНИК
Да, нет, с чего Вы взяли!

ЦАРЬ
Ну, мало ли! Переспать с царем – разве же не лестно? Да и деньжат таких за твои булки – те, и другие – тебе никто иной не даст.

БУЛОЧНИК
Откуда деньги у тебя? Неужто автор расщедрился?

ЦАРЬ
Напрасно ты его обожествляешь. Я – царь, не может он меня деньгами не ссудить.

БУЛОЧНИК
И педиком тебя он сделал?

ЦАРЬ (в гневе)
Наглец! Я вырву твой язык!

БУЛОЧНИК
А вот и не сможешь ты сделать ничего! Здесь не твои владенья – мы все всё знаем!

Показывает царю язык и убегает.

ИМПЕРАТОР (ухмыляясь)
Великий царь, а – педераст.

АВТОР
Да брось! Не ты ль на русского царя глаз свой похотливый положил? «Если бы он был женщиной, я думаю, что это была бы моя возлюбленная» — не ты ль писал?

ИМПЕРАТОР (обескуражено)
Не думал, что так прочтут мои посланья.

АВТОР (злорадно)
Да, осторожным надо быть тому, кто со славой в этом мире подружился и тщится память долгую оставить о себе. Дотошны и безжалостны потомки. А ученые мужи нас между строк желанья научили различать.

ИМПЕРАТОР
(притворяясь равнодушным, машет рукой)
А-а, что императору французов «открытия» книжных червей через столетья!

АВТОР (с усмешкой)
Но что же скажет тейп?

ИМПЕРАТОР
Тейп?

АВТОР
Да. Твой корсиканский тейп. Родня, соседи, братья – люди!

ИМПЕРАТОР (теряя уверенность)
Легко слабину ты во властителях находишь!

АВТОР (притворно скромно)
У каждого свои задачи; таланты соответственно свои.

ИМПЕРАТОР (запальчиво)
А ты? Чем лучше ты?

АВТОР
Здесь власть моя, но не могу сказать, что она меня сильно вдохновляет. Поверьте мне, страшны не только ваши лица. Нередко я и сам себе противен.

ИМПЕРАТОР
А может яд в тебе – это лишь зависть к нам? И все тобой раскрытые пороки лишь то, что выкопал ты сам в себе?

АВТОР (раздражаясь)
Не забывайся! Моими ты устами говоришь!

Неожиданно в разговор вступает царь. Также слегка высвечивается диктатор (Сталин).

ЦАРЬ
Ха! И потому неуязвим. Что самому себе ты возразишь! Нашелся способ, наконец, которым можем отомстить тебе, наглец!

АВТОР
Э-э, нет! Не забывай, я – автор. Куда хочу – туда вас за собою поведу.

ДИКТАТОР (очень страстно)
Так неужели, неужели никак не можем мы, пред кем народы трепетали, заткнуть паршивую глотку писаки!?

ЦАРЬ (торжествующе)
Есть способ! (автору) Ты признавался тут. Забыл уже? Вон в темноте (показывает на зал) судья сидит твой беспощадный. Соврать тебе не даст и на защиту нашу встанет, если что.

АВТОР (с горькой усмешкой)
Соврать как раз он даст и даже насладиться ложью может, коли смешно, иль интересно. Не терпит только скуки он. Сюда пришел он развлекаться – и судить! Ты не заметил? – ищу я в вас не ядрицу – червоточину! Иначе как он сможет возвыситься в своих глазах, как убедит себя, что ничуть не хуже, а скорее лучше он тебя!

ЦАРЬ
Чего же ты боишься так его? Что в души к нам без разрешенья лезешь?

АВТОР (с некоторой горечью)
Ты не был автором, великий царь! Не знаешь ты, каких трудов, каких усилий пустое развлеченье стоит! Но вспомни, скольких ты артистов наказал, за то, что нагоняли скуку. Ничто не изменилось для зрителя с тех пор. И наказанья так же жестоки, хоть и не бьют давно в театрах уж плетьми.

ЦАРЬ (устало, безнадежно)
Печальную ты раскрываешь нам картину, сочинитель: фактически мы все – все, и ты, несчастный, в том числе, рабы своей аудитории. И как ты ни сужай ее границы, свободы своей воли не достигнешь ты никак. Засим, всех нас ты отпусти и сам, как битая собака, уходи. Сопротивленье – бесполезно.

Автор печально качает головой, делает какой-то безразличный, безвольный жест рукой, вроде как отпускает всех, после чего присутствующие на сцене персонажи разом погружаются в темноту, остается только сам автор.

АВТОР
Действительно, чего хотел достичь, в конце концов, я сам в этом бедламе? Сейчас уже признать я должен voles-noles, ведут меня по жизни те же страсти – нечистые, достоинство сжирающие. Но где ж оно, достоинство? Где искать его, найти где? Неужто оно действительно лишь в унижении другого человека? Вот целая плеяда прошла пред нами – достойнейшие, якобы, великие. И что ж, какое впечатленье? Правда, тут большей частию прошли политики – признаем, не лучшая порода человека. Но вот ученые, поэты – своими яркими достижениями разве не унижают они тех других, менее талантливых, или совсем бездарных? И что же делать, как им помочь – тем и другим? Нет ответа. Один становится скромнее, убеждаясь в таланте соперника, другой же в ярости готов убить его. И ведь последние наиболее деятельны, энергичны – они и завладевают миром, диктуют правила «морали».
Уже и сам не знаю, где я, где он, а где наш общий предок – дикий зверь? (качает головой) Не мне, не мне судить их. (в сторону зала) И не вам.
(эмоционально, вызывающе) В конце концов, чего вы от меня хотите, зачем сюда пришли!? Если я и могу чего-то изменить, то только лишь в себе – не в вас. Скрижали не изменить, как и память злую не убить. Пойду-ка я в уборную. Облегчу себя (после паузы) и того парня. Облегчимся? (пристально смотрит в зал)

Занавес

КОНЕЦ

Григор Апоян