(эссе-воспоминание, как студенты и их профессора, а также научные работники из всевозможных НИИ и артисты столичных театров боролись за сохранение урожая на овощных базах. И было это более сорока лет назад)

Москва, МВТУ им.Баумана, сентябрь 1976

«Сыплет дождик большие горошины,
Рвется ветер, и даль нечиста.
Закрывается тополь, взъерошенный
Серебристой изнанкой листа».

Стоял конец сентября. Как бы сказал Федор Тютчев, а он так и сказал: «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора. Весь день стоит как бы хрустальный, и лучезарны вечера…». Это было самое, наверное, лирическое время года. Было хмурое утро, но настроение было приподнятое, мы первокурсники группы М6-14 сидели в аудитории 323 и готовились к лекции по химии, которую нам читал всеми обожаемый Хазов Владимир Дмитриевич.

Тут в аудиторию вошёл Лешка Александров бывший армеец после ПОДа, а теперь наш староста группы М6-14. Он был небольшого роста, худенький и живой, при разговоре размахивал руками, говорил быстро и с чувашским акцентом, понять его было трудно, но в этот раз мы его поняли с первого раза. Он сообщил, что завтра с утра, едем на Бауманскую овощебазу помогать партии выполнять продовольственную программу по сохранности урожая. Поэтому учиться завра не будем. Форма одежды рабочая, с собой взять сухой паек. Собираемся в 7-30 у метро Бауманская, едем организованно. Он хотел ещё что-то сказать, но тут в аудиторию вошёл наш любимчик Хазов Владимир Дмитриевич. Он закончил кафедру М4, а его жена вела лабы по химии в МВТУ им.Баумана. Этот импозантный немолодой уже мужчина вошёл в лекционный зал бодрой походкой и начал с простых своих стихов: «Курли-курли, летели журавли..». Я невольно посмотрел в окно и увидел, над Лефортовским парком с Головинских прудов, летел клин уток, видимо, куда-то на юг. Да, у нашего лектора сегодня тоже лирическое настроение. В таком же позитивном русле прошла и его лекция.

Отработки на овощных базах были таким привычным делом, что многие советские граждане не выбрасывали старую рваную одежду, приберегая её для овощебазы. Так и говорилось: «Штаны совсем уже износились. Ну, ничего, для овощебазы сойдёт». В СССР всё люди были внутренне готовы к тому, что их пошлют на овощную базу рыться в картофельно-капустном гнилье. Не знаю как балерины и прочие обитатели Большого театра, но научные работники рылись в этом гнилье, невзирая на учёную степень. Не отставали от них, и мы студенты МВТУ и тоже всякую рванину берегли и не выбрасывали, сохраняя её для обощебазы, картошки, субботников, походов и стройотрядов. Каждая организация, вуз Москвы были прикреплены к одной из многочисленных овощебаз города. МВТУ естественно к Бауманской овощебазе. Оттуда ежегодно осенью поступали громадные разнарядки на шефскую помощь. Базы работали круглосуточно, в три смены, первая из которых начиналась в восемь утра и тянулась до четырёх. Чаще всего студентам выпадала первая смена.

Утро наступило, покидал общагу,
Кеды под кроватью находил не сразу.
За плечами сумка, на руках – перчатки,
Я на овощебазу ухожу, ребятки.

Овощебаза встретила нас ароматом даров природы, запахами гнили, лозунгом «Свято берегите все, что создано трудовыми руками» и стендом «Пьяницам, несунам, хапугам- решительный бой». Мы толкались у конторы с табличкой «Управление Мосгорплодовощ Бауманская плодоовощная контора». Туда-сюда сновали полупьяные мужики в серых телогрейках с оттопыренными  карманами, откуда торчали недопитая чекушка и огурец. На ногах стоптанные запылённые кирзачи. В репродуктор по всей овощебазе неслось:

— Все могут короли, все могут короли и судьбы всей земли…

 Ну, чем не праздник? Я Пашку спросил: «Что за праздник сегодня?».

— А фиг его знает, по-моему, здесь каждый день праздник. А сегодня праздник «недопитой чекушки».

Мы не знали, куда нас пошлют. Лучше бы нас послали куда подальше и на то слово, где мало букв. Нет, это не то, о чем вы подумали. Это другое слово. Ну, например: «Идите на дыню «Колхозницу», она только что вагоном пришла с солнечной Туркмении».

У входа на овощебазу с утра кучковались студенты разных факультетов МВТУ им.Баумана в ожидании распорядителя работ. Некоторые грелись в избушке у проходной, другие, озираясь, справляли у забора нужду.

Несколько самых нетерпеливых старост групп осаждали диспетчерскую, пытаясь добиться толку. Наконец оттуда являлись наши благодетели: староста и под ручку с ним тётка средних лет в испачканной телогрейке и с золотыми перстнями на пальцах. Староста сухо сквозь зубы сказал нам: «Идите за нами». Они вели нас недовольно гудящую толпу студентов мимо приземистых длинных сараев, трансформаторных будок и полузамёрзших куч овощного гнилья туда, где были амбары — хранилища и деревянные крытые вагоны, которые уныло дожидались своей выгрузки уже несколько дней. По жд путям бродили голодные бездомные собаки, не смея лаять в нашу сторону.

«Мужики-дистрофики»

Вон мужики из какого-то НИИ, отделившись от женщин, гуськом втягивались на грязную, разбитую рампу (платформу) под навесом, вдоль которой стоял десяток крытых грузовых вагонов с широко раздвинутыми уже дверцами; внутри белели уложённые под самый потолок мешки с картошкой. Тётка-распорядитель указывала им на два крайних вагона: мешки оттуда следовало перетащить в примыкавший к рампе амбар и сложить там аккуратными штабелями. Кто-то из мужиков уже волок из угла тяжеленную стальную тележку, на которой умещалось до десяти мешков сразу. В последнем вагоне уже копошились другие мужики, стаскивая ближайшие мешки на рампу; туда с дребезжанием катила тележка; двое интеллигентных дистрофиков в лыжных шапочках кое-как нагружали её и, разгорячась, обменивались непристойными шуточками. В амбаре несколько мужиков громоздили пирамиду, подавая снизу и втаскивая мешки наверх. Трещала гнилая дерюга, и клубни веером разлетались по рампе. Те, что штурмовали вагон, уже продвинулись внутрь; двое вскарабкались под самый потолок в обе стороны от входа и спихивали мешки; другие оттаскивали их к рампе; дистрофики грузили тележку, но уже перестали шутить; тележка, запинаясь о выбоины и надсадно дребезжа, исчезала в чреве амбара. Мне стало жалко этих дистрофиков — доходяг. А внутренний голос говорил мне:

— Себя пожалей, у вас в группе половина дистрофиков, да и ты Женя тоже доходяга ещё тот с бараньим весом, положи на тебя мешок картошки, всё хана тебе, придавит, как таракана, отскребай потом тебя с пола. Тебя бы хорошо на виноград поставить, там ящики маленькие и легкие.

— Ну-ка, подтянулись все быстренько, — услышал я голос старосты.

Я подтянул штаны, которые начали с меня сползать, с утра ничего не ел еще, да и с вечера тоже.

Вон уже мужики из НИИ полезли в другой вагон. Кто-то, как стахановец, тащил на спине мешок отчаянно. Другой, пригорюнившись, сосал разодранный палец. В амбаре между тем устроили перекур, оттуда раздавались перебивающие друг друга голоса и подозрительный звон стакана. Двое самых оголтелых упорно выпихивали из вагона мешки. По рампе инспекторской походкой двигалась тётка-распорядитель с перстнями, грохнулась на рассыпанной картошке и подняла крик:

— Ну, интеллигенты, ну, ничего не умеете делать. Тяжелее пера гусиного ничего в руках не держали. Засунуть бы вам его в одно место, не буду говорить в какое, так как я сама дама интеллигентная…

Мужики, поправив очки на носу и лыжные шапочки на голове, не перечили ей, да и не умели этого делать. На дальнем конце вагона, копошились ещё два мужика — дистрофика без тележки; крепко захватив мешок за углы, они вдвоём, спотыкаясь и шатаясь, как пьяные, несли его к дверям амбара.

— Ну, не донесут ведь, грохнуться на полпути или в двери амбара не впишутся, — только подумал я, и они грохнулись вместе с мешком. Вот на хрена таких дистрофиков на картошку посылают, потом они после неё, неделю на больничном сидят, а после больничного таблицу умножения вспомнить не могут. Дважды два будет три шестьдесят две или четыре двенадцать (столько стоила в то время водка). Тут уж надо на марку смотреть «Московская водка» или «Столичная».

Маневровый электровозик — дистрофик со свистом отцеплял и оттаскивал порожние вагоны. У соседнего амбара другая бригада разгружала вагоны с вонючей, подмороженной капустой. Осклизлые кочаны по нескольку штук были набиты в узкие крупноячеистые сетки. Их укладывали невысокими штабелями на квадратные, полтора на полтора метра, деревянные поддоны. С жужжанием подкатывал юркий электрокар, цеплял торчащими вилами поддон снизу и утаскивал его на задворки базы. Там на широкой асфальтированной площадке формировались бурты — длинные линии этих поддонов, разделенные узкими проходами. Сверху бурты утеплялись брезентом и всякой дрянью, из неё кое-где торчали к небесам короткие, сбитые из досок трубы-отдушины. Данное сооружение напоминало корабль «Титаник». На других ж.д путях разгружали весёлые рыжие мешки с импортным луком, картонные ящики с болгарскими помидорами, плоские деревянные корытца южного винограда. Вот куда надо было поставить нашу группу.

«Арбузы или капуста, а может свекла»

Из одного вагона по деревянному желобу выкатывали арбузы. Мужчины, вытянувшись цепью, передавали их из рук в руки, а потом укладывали их в шаткие металлические контейнеры. С треском падал и раскалывался ярко-алый арбуз, к нему со всех сторон стекались любители сладкого. Жужжали пчелы, осы. Короче слетались на этот арбуз все трутни. Другие брезгливо потрошили виноградные лоточки, отыскивая среди липкой гнили перезревшие сладкие ягоды. Местные работники закрывали глаза на это мародерство, но выносить что-либо с собой категорически запрещалось. Еще одной бригаде не повезло: ей достался вагон, вроссыпь заваленный грязной, гниющей свеклой, которую дорожная тряска спрессовала в хороший бетон. Несколько человек ковыряли его совковыми лопатами, отколупывая склеенные глыбы и шлепая их в контейнеры, которые оттаскивались электрокарами в сторону мойки. Кто-то, окончательно перемазавшись, лез на самый верх осклизлой осыпи и пытался копать оттуда. Лопаты с хрустом врезались в свеклу, и вагон трагически истекал малиновым соком.

Возле капустных буртов всегда копошились закутанные женщины с огромными ножами в руках. Раскидав верхнее утепление, электрокары подтаскивали поддоны с почерневшей, полусгнившей капустой. Одни женщины взрезали сетки и пересматривали кочны, лихо, обрубая подгнившие листья и слишком длинные кочерыжки, другие паковали капусту в новые сетки и укладывали на поддоны, третьи совковыми лопатами сгребали гниль в контейнеры. От увиденного меня передернуло, и я подумал, что нам предстоит делать тоже самое. Я посмотрел на нашу группу М6-14, вид у ней был унылый и перепуганный.

«А нам достался картофан…»

В картофелехранилище, куда нас, наконец, то привели, было темно, прохладно и пахло гнилью. И мы с ходу взялись за переборку, пока нас не поставили на вагоны, которых мы уже сейчас насмотрелись, и туда не желали идти. Мы уже два часа перебирали картошку на гнилую-больную и здоровую и сортировали её на мелкую и крупную. На ней было по пуду земли и белые перчатки, что нам выдали, были уже чёрными. Настроение у нас было сносное, нам ещё более или менее повезло, чем тем мужикам из НИИ. Староста нам ещё у конторы сказал: «Есть можете — сколько хотите, но домой ни-ни» и показал на стенд «Позор пьяницам и несунам». Через два часа работы мы устроили себе перекур. И, сидя на пыльных мешках с картошкой, травили анекдоты, а кто – то травил себя дымом сигарет, запах которых был приятнее запаха гнилой картошки. Пашка с Вадиком катались по хранилищу на телеге, на которой перевозили мешки с картошкой и орали: «Э-эгей, посторонись картошкоперебиратели». Телега скрипела, как несмазанная…

В углу пищали, нет не наши девчонки. Что им пищать то? Их всего то у нас три и они пили молоко прямо из бутылки в этих антисанитарных условиях.  Тут пришла кладовщица этого хранилища, грузная тётка неопределенных, как интеграл лет, в сером замызганном халате и грубо нас спросила:

— Ребятишки, вы откуда такие дикошарые на мою голову свалились.

Мы хором ответили: «Из МВТУ».

— Да, по вам видно, что из ПТУ. Ну-ка быстро за работу, фазанята. Из графика и так уже выбились. Вон сколько у вас ещё работы. На весь срок учебы в вашей фазанке хватит, — и она махнула рукой в сторону большой кучи, которую мы уже перебрали. Перечить ей все побоялись и мы опять взялись за переборку картошки. Через час пришёл наш староста Леха Александров (интересно, где он ходит целый день-деньской, наверное, всё с той же тёткой — распорядителем) и сказал, что пора идти в столовую на обед, где он уже договорился, что нас накормят. Нас накормили на 50 копеек каждого. Обед был вкусный, мясо-овощной с компотом из свежих фруктов. После обеда работать вовсе расхотелось. Кто сидел и грелся на солнышке, которого не было уже две недели, кто-то бесцельно шатался по овощебазе и изучал наглядную агитацию, её достижения и падения, читал лозунги, чтобы потом их пересказать на семинаре по истории КПСС. Вскоре опять пришел староста и скомандовал «Арбайтен-арбайтен, а то шлиссен», и мы покорно пошли в хранилище.

Через некоторое время Пашку, Вадика и телегу отправили на разведку по другим хранилищам, где работали ребята с нашей кафедры. Через час они прибыли на своё место дислокации — в картофелехранилище. Пашка икал и твердил: «Икота, икота перейди на Вадика, с Вадика на Якова, с Якова на всех вас». Рожа у него была красная и видимо, липкая, раз арбузное семечко прилипло на подбородок. За ним летело две пьяных от нектара пчелы и один трутень. Нет, не угадали, это был не Вадик, хотя сегодня он таковым и был — трутнем. Летел настоящий трутень и норовил сесть на арбузное семечко. Вадик держался за свой живот, который был похож на арбуз. Какой арбуз? Вадик сказал, что астраханский. На телеге стояли: ящик чёрного молдавского винограда и ящик красного болгарского перца и ещё лежало три здоровенных арбуза. И это все надо было, как говорил староста, съесть прямо здесь.

— Ребята, извините, это все, что мы смогли раздобыть для вас, — виновато оправдывался Вадик, а Пашка продолжал икать. Три арбуза съели быстро, потом быстро бегали в кусты. Виноград ели долго, перец не осилили и попрятали его в укромные места на теле, чтобы не быть несунами. Настроение у нас сразу поднялось и уже не опускалось ниже бетонного бордюра. Рабочий день на овощебазе, я считаю, удался и закончился в 16-00. Это было наше первое групповое мероприятие, на котором мы узнали друг друга лучше, чем о нем думали, база нас сплотила быстрее, чем месяц учебы в МВТУ. Больше я не помню, чтобы нас посылали на овощебазу.

Евгений Татарников