Предисловие

«Когда на смерть идут,- поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв — и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черёд,
За мной одним идёт охота.
Ракеты просит небосвод
и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую».

(«Перед атакой» Семён Гудзенко 1942)

Подвиг военврачей, санитарок, работников госпиталей, медсанбатов и солдат медико-санитарных рот в годы войны вызывает восхищение. Благодаря их труду было спасено более 17 миллиона бойцов, по другим данным — 22 миллиона (около 70% раненых были спасены и вернулись к полноценной жизни). В период боя в медсанбат поступала до 500 человек, которые приходили сами или их привозили из санитарных частей полков. Главной частью медсанбата была так называемая санитарная рота, и главной в ней была перевязочная палатка. В ней делали операции на внутренних органах, то есть то, что не требовало общего наркоза. Хирург работал на трех столах: 1-й стол – раненых готовили к операции; 2-й стол – непосредственно проводилась операция; 3-й стол – перевязывали сестры и уносили раненого.

«Если ранят меня в справедливых боях,

забинтуйте мне голову горной дорогой,

и укройте меня одеялом в осенних цветах.

Порошков или капель — не надо…».

В 1940 году 28-летний Ярослав Смеляков написал эти стихи, ставшие легендарными.

«Младший лейтенант Игнатов»

Мл. лейтенант одного из сапёрных подразделений Западного фронта тов. Игнатов минировал мост через реку Н. Вскоре к мосту подошла вражеская мотоколонна. Тов.Игнатов пропустил через мост 5 танков и несколько мотоциклов, а затем взорвал его. Один вражеский танк и два мотоциклиста вместе с мостом взлетели на воздух. В этот же день тов. Игнатов вместе с сержантом Сорокиным минировал ещё один мост и взорвал его после перехода на наш берег 15 фашистских танков. Отрезанные от пехоты танки были уничтожены, но в ходе перестрелки с немцами тов. Игнатов был тяжело ранен. За проявленный героизм мл. лейтенант тов. Игнатов представлен к ордену. С поля боя его вынес сержант Сорокин, после чего тов. Игнатову была оказана санитаркой первая помощь, и он был доставлен сначала в полевой госпиталь, который находился прямо в брезентовой большой палатке, где по воспоминаниям раненого фронтовика Евгения Носова, проводили полевые операции:

«Оперировали меня в сосновой рощице, куда долетала канонада близкого фронта. Роща была начинена повозками и грузовиками, беспрестанно подвозившими раненых… В первую очередь пропускали тяжелораненых…Под пологом просторной палатки, с пологом и жестяной трубой над брезентовой крышей, стояли сдвинутые в один ряд столы, накрытые клеёнкой. Раздетые до нижнего белья раненые лежали поперёк столов с интервалом железнодорожных шпал. Это была внутренняя очередь — непосредственно к хирургическому ножу…Среди толпы сестёр горбилась высокая фигура хирурга, начинали мелькать его оголённые острые локти, слышались отрывисто-резкие слова каких-то его команд, которые нельзя было разобрать за шумом примуса, непрестанно кипятившего воду. Время от времени раздавался звонкий металлический шлепок: это хирург выбрасывал в цинковый тазик извлечённый осколок или пулю к подножию стола… Наконец хирург распрямлялся и, как-то мученически, неприязненно, красноватыми от бессонницы глазами взглянув на остальных, дожидавшихся своей очереди, шёл в угол мыть руки…»

Полевые хирурги работали обычно по 16 часов в день. При большом потоке раненых могли оперировать двое суток без сна. Во время ожесточенных боев в полевой госпиталь поступало около 500 раненых. Согласно правилам, доставка раненого в полевой госпиталь не должна была превышать шести часов. Врачи рисковали жизнью наравне с боевыми товарищами, из 700 тысяч военных медиков погибло более 12,5%.

Ну, а наш герой Игнатов затем на санитарном самолёте С-3 был отправлен в эвакогоспиталь в тыл.

«Эвакогоспиталь»

«Если я заболею,

к врачам обращаться не стану,

Обращаюсь к друзьям

(не сочтите, что это в бреду):

постелите мне степь,

занавесьте мне окна туманом,

в изголовье поставьте

ночную звезду…»

На больничной койке Ярослав Смеляков Лауреат Государственной премии СССР написал это своё знаменитое стихотворение.

В комнате эвакогоспиталя, где лежал мл.лейтенант Игнатов, чудом оставшийся в живых, пахло кровью, йодом и бинтами. Перевязочных материалов не хватало, и бинты восстанавливали из гипсовых повязок, которые висели везде и ждали своего раненого бойца. А когда привозили бабины с марлей, в госпитале наступал праздник. Марлю резали на бинты, их мотали. Из марли делали салфетки, тампоны, шарики.

В июле 1941 года началось дополнительное формирование эвакогоспиталей на 750 000 коек. Это составляло примерно 1600 госпиталей. Кроме того, с начала войны по 1 декабря 1941 года были сформированы 291 дивизия с медсанбатами, 94 стрелковые бригады с медико-санитарными ротами.

В эвакогоспитале, под который приспособили Дворец культуры, постоянно стоял запах дыма дрянных сигарет без фильтра и сколько бы начмед, который был всегда в желтоватой марлевой маске, худой, с усталыми глазами, сам вечно с папиросиной в зубах, не ругался, всё было, как об стену — горох. Народ курил и это занятие, наверное, было самое приятное в эвакогоспитале, после читки писем из дома, которые приходили не часто, но, когда приходили: их читали всей комнатой, радовались, что дома всё хорошо. Даже самые, тяжелораненые пациенты госпиталя восстанавливались намного быстрее после таких добрых писем из дома, в которых ещё были и фотографии любимых домочадцев. Они плакали над письмами, радовались, потом опять перечитывали: «Здравствуй, папка. У нас всё хорошо. Ты не представляешь, как я буду прыгать до потолка, когда нам скажут, что тебя выписывают из госпиталя. Я тебя люблю, все соседи тебе передают приветы и считают, что ты герой. Мамка тебя тоже любит, но всё время плачет и целует твою фотографию. Быстрее поправляйся. Твой сын Петька». А потом прятали письмо под подушку, и курили всей комнатой одну на всех дрянную сигарету по очереди, кашляли от неё, из глаз лились градом слёзы и от радости, и от и дыма, который коромыслом, как серая радуга, висел в комнате.

Ну, сами посудите, куда пойдёт не ходячий раненый, да ещё в мороз? А курить ему, ох, как до смерти – охота, вот и курит украдкой, а дым висит «топором» под потолком, и не «прорубить» ему выхода в холодную погоду, где бы он растворился в морозной дымке.

Несмотря на все усилия медиков, в эвакогоспиталях смертность была высокой, так как раненые солдаты, не подвергнутые в первые часы ранения хирургический обработке, давали наихудший прогноз. Также был большой процент инвалидов. Раненые сюда поступали в очень тяжёлом состоянии, после страшных ранений, некоторые с уже ампутированными конечностями или нуждающиеся в ампутации, несколько недель проведшие в пути в санпоездах, которые немцы обстреливали и бомбили с воздуха.

«Из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал,
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Я не привыкла, чтоб меня жалели,
Я тем гордилась, что среди огня,
Мужчины в окровавленных шинелях,
На помощь звали девушку —
Меня…», – писала Юлия Друнина.

В госпиталях самый тяжелый запах — это запах безысходности, когда холодный пот собственного тела, после того как ты выжил, выкарабкался из лап смерти, вымочил себя потом c ног до головы, всю одежду и простынь под собой. И в этот момент от тебя уже ничего не зависело. Сколько ты тут дней проживёшь, знал только нач.мед — Бог, но и главное, твоя жизнь зависела ещё и от твоего организма, насколько он был сильный.

Валяясь в таком полуживом состоянии, ты ничего сам уже сделать, не мог: ни поесть, ни попить, ни в туалет сходить, даже позвать сестру на помощь. Ты мог, просто лежать весь в кровавых, гнойных бинтах, которые завтра тебе будут менять, отдирая их с кровью от мяса и костей, и опять будет стоять запах крови и гноя, от которого будет выворачивать пустой желудок, так как в нём скопилась одна желчь. Горечь от неё уже стоит в твоём горле, отчего и душит тебя этот проклятый кашель. После перевязки опять будет пахнуть кровью, гноем. Кровь свежая, кровь засохшая, кровь стоялая, она пахнет по — разному и привыкнуть к этому запаху нельзя. Пот лихорадящих в бреду, когда они идут в атаку на мнимого врага, на это страшно смотреть. Пот тех, кому страшно, что ампутируют ногу, потому что началась гангрена, смотреть ещё страшнее. Ему страшно не из-за боли, а из-за того, что он не знает, как потом будет жить без ноги в мирной жизни. У других раненых пот выступает от мыслей, что он уже не успеет, никогда увидеть своего будущего сына, ведь целовался со своей девушкой, и то один раз на танцах в парке, а раненый боец ещё в сознании…

– Се..стрёнка, вод…ы, – тихий, еле слышимый голос раздался около окна, на стёклах, которого были, наклеили полоски из бумаги, чтобы стекло не так сильно разлеталось на осколки от взрывной волны вовремя бомбёжки. Это было сделано, несмотря, на то, что линия фронта ушла далеко от этого городка, который был сейчас в тылу и жил почти мирной жизнью: лечил раненых, пёк хлеб, учил детей, радовался хорошим сводкам СовИнформбюро, которых с каждым днём становилось всё больше и это внушало оптимизм в скорую победу над врагом.

У окна стояла кровать, железная, тяжеленная и на ней лежал молодой восемнадцатилетний мл. лейтенант Игнатов, считай совсем ещё пацан, повзрослевший слишком рано, не вкусивший ещё все прелести жизни, он лежал, отходя от наркоза после операции и молчал. Да и какой уж тут наркоз, эфир и хлороформ. У неопытного врача раненный под эфиром долго не засыпал, и мог проснуться во время операции. Под хлороформом же раненный заснёт обязательно, но может не проснуться. Тут, как говориться «палка о двух концах», и самое главное, чтобы конец этой операции был хороший.

– Ну, вот, молодчина, проснулся, и захотел воды, это хороший знак, – сказала сестричка в белом халате, склонившись над ним.

Мл. лейтенант Игнатов лежал неподвижно, словно египетская мумия, весь в бинтах, болело всё тело, не чувствовал ноги, как будто её совсем не было и не было никаких сил, чтобы поднять солдатское одеяло и посмотреть, на месте ли она, не отрезали ли случаем. Его сухие растрескавшиеся губы были похожи на распаханное танками поле, с такими же рытвинами, как на его губах. Живительная влага от смоченного водой марлевого тампона, попала на губы, заполнив глубокие трещины водой, мл. лейтенант Игнатов вздрогнул и простонал, облизывая шершавые губы ватным языком, который плохо его слушался:

– Пи..ить, в..оды…

– Потерпи, милый, тебе ещё нельзя пить после операции, – ласково говорила медсестричка, смачивая его губы влажным тампоном, вода с которого уходила, как в песок. Он терпел и в бреду опять кричал: «Ма-ма, ты где…?». Помните, стихотворение «В госпитале» Ольги Бергольц:

«Солдат метался: бред его терзал.
Горела грудь. До самого рассвета
он к женщинам семьи своей взывал,
он звал, тоскуя: — Мама, где ты, где ты?
Искал её, обшаривая тьму…
И юная дружинница склонилась
и крикнула сквозь бред и смерть ему:
— Я здесь, сынок! Я здесь, я рядом, милый!..»

Медсестричка была похожа на сестричку Алёнушку с картины Васнецова, такая же тихая с длинной косой и добрая, а главное — всегда готова прийти на помощь. Ей очень хотелось хоть чем-то помочь мл. лейтенанту Игнатову, но она не знала чем.

Утром Левитан, как обычно, зачитывал сводку от СовИнформбюро из Свердловска. Именно в столице Урала с осени 1941 по весну 1943 года располагался центр радиовещания СССР. Здесь находился самый мощный в стране радиопередатчик. Сюда же в обстановке строжайшей секретности были командированы Юрий Левитан с диктором Ольгой Высоцкой. Таким образом, знаменитое левитановское «Внимание, говорит Москва!», – звучало из Свердловска. Радиостанция находилась неподалеку от города – на озере Шарташ, но сам Левитан работал в центре Свердловска. Гитлер считал, что Левитан «стоит целой дивизии». Людей, которые знали его в лицо, можно было буквально пересчитать по пальцам, а тех, кто был в курсе того, откуда на самом деле вещает знаменитый диктор, и вовсе были единицы.

СовИнформбюро было образовано постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 24 июня 1941 года, спустя два дня после нападения гитлеровской Германии на СССР. Его начальником был назначен А.С.Щербаков, секретарь ЦК ВКП(б), ведавший вопросами идеологии. Сообщения СовИнформбюро строились по определенной схеме. Сначала подводились итоги боев по направлениям, затем назывались цифры уничтоженной техники и живой силы противника, затем потери советских войск, но не всегда. С первого же дня стали приводиться описания боевых эпизодов и подвигов красноармейцев. Всего за годы войны в сводках названо 14470 фамилий отличившихся воинов. С 6 июля 1943 года вместо утренних и вечерних информаций стали выходить ежесуточные оперативные сводки.

Сводку ждали и слушали все и везде. Вот и в эвакогоспитале через громкоговоритель передавали:

«В течение ночи на 16 декабря 1942 года наши войска вели бои с противником на всех фронтах. В ходе контрнаступления советских войск под Сталинградом началась Среднедонская наступательная операция войск Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов. В ходе операции было нанесено поражение группе армий «Дон», советские войска вышли в её тыл, продвинувшись на 150-200 км. Наша часть, действующая на одном из участков Юго-Западного фронта захватила 200 немецких машин, 60 ящиков взрывчатых веществ, 144 ящика со снарядами…Красноармеец Темиргазин, получив задание расчистить путь для наступления роты, выдвинулся вперёд и открыл огонь из своего пулемёта. Под прикрытием пулемётного огня рота пошла в атаку и заняла назначенный рубеж. В этом бою красноармеец Темиргазин уничтожил 50 немецких солдат…»

– Слушай, братишка, вот Темиргазин, молодчина, да! За один бой столько фрицев положил. Скорей бы меня выписали, я бы тоже жару то им задал…

Но мл. лейтенант Игнатов этой сводки уже не слышал, как и этого раненого в ногу бойца, что передвигался мимо его кровати на своих костылях в сторону туалета. Мл. лейтенант Игнатов тихо умер под утро, когда свет далёкой звезды, шедший к нам на Землю миллионы лет, дошёл до неё и осветив лицо восемнадцатилетнего мл. лейтенанта Игнатова в последний раз, потух навсегда.

А в этот миг, где-то за Уральским хребтом, в избе на краю небольшого села, которых там тысячи, вздрогнула молодая ещё женщина, больше похожая на старуху, которой она стала от непосильного труда и невзгод, обрушившихся на неё в военное время. И из её натруженных мозолистых рук, выпала старая чайная чашка, разбившись вдребезги на мелкие кусочки, которые разлетелись по всей избе звездопадом. Это был знак свыше, и она его поняла. В намертво зажатом кулаке мл. лейтенанта Игнатова была своя звезда – орден Красной Звезды. Последняя награда за тот бой, в котором он был тяжело ранен в грудь, живот и ногу автоматной очередью недобитого фрица. Военврачи эвакогоспиталя сделали всё, что могли, но его ранения оказались несовместимы с жизнью.

Через минуту в городке пошёл снег, белый-белый, он валил с неба огромными хлопьями, похожими на марлевые тампоны, с помощью которых вчера вечером в последний раз «поила» мл. лейтенанта Игнатова медсестричка — Алёнушка. Так плакали Небеса, провожая своего сына…Древний, как сама Вселенная, Млечный путь, раскидав по небу миллиарды ненужных никому звёзд, смотрел на непонятную ему звезду рубиново-красного цвета, которую медсестричка положила на грудь солдата. Снег, выполнив свою миссию, лёг сугробами на землю, крыши домов, на головы прохожих, а в небе начался мощный звездопад, прилетевший из созвездия Близнецы. Это был метеоритный поток Геминиды.

– Значит, мл. лейтенант Игнатов, ты не умер и у тебя есть на этом свете где-то – «Близнец».

От Советского Информбюро (утреннее сообщение): «На минных заграждениях, установленных сапёрным батальоном капитана Вавринчука, на одном из участков Северо-Западного фронта противник потерял 10 танков, 2 автомашины и 49 солдат и офицеров».

— Мл. лейтенант Игнатов, вот видишь, твой «Близнец» успешно воюет, только севернее тебя. Солдаты никогда не умирают, просто рядом быть перестают.

Эпилог

Мой дядя, так и хочется сказать: «Мой дядя самых честных правил…» ушёл на войну добровольцем, когда ему было 18 лет, в боях он потерял ногу, потому что не отсиживался в окопах и домой вернулся, когда ему было 22 года и не у него было ноги, но было много боевых наград. Он не любил рассказывать про войну и в этом был не одинок, так как в советское время не принято было, рассказывать про войну, тем, кто на ней воевал. Не рассказывали не потому, что им нечего было рассказать или они забыли про войну и про то, что на ней было. Нет. В них сидела боль в душе, а у кого-то осколки в теле…у самого сердца. Про войну, мы — пацаны, узнавали из книжек и кинофильмов и старались быть похожими на тех героев. Я хотел сказать и скажу:

«Мой дядя — Сергей Евгеньевич, был самых честных правил, потому что он храбро бил фашистов, не прячась ни за чьи спины…»

Евгений Татарников