Пора золотая Была, да сокрылась,

Сила молодая

С телом износилась.

А. Кольцов

Деревня Коновалово. Сколько их таких по матушке Руси? Да поди – много, и никогда не угадаешь, что приключится на родимой-то сторонушке. Образ этого рассказа, как зачастую бывает в жизни, будет собирательным, но ведь в сущности все мы, пока живём, собираем: это и само рождение на белый свет, младенчество, юность, служба в армии, свадьба, дети, внуки, наконец, смерть. Но и она собирательна… В точности какие-то факты будут действительными, какие-то придуманы автором, ведь, живя в деревне, видишь всё по-другому.

Меня могут упрекнуть, что, де, в городе что ли не так? Отвечаю, что по-разному везде и повсюду, но деревенские жители – это совершенно особый склад характера, и он, этот самый характер, чистый, а сам труд на земле действительно облагораживает человека. Пишу о деревенских жителях потому, что сам жил в деревне и очень её люблю.

Итак, жил в сибирской деревне Коновалово кузнец Леонид Прокопьевич Клепиков. С мальчишеских лет уж примерился он, сердешный, к молоту и наковальне, а человек раз появился на Божий свет, так стало быть непрерывно в рост идёт, пока не повзрослеет. Взрослел, мужал и Леонид, вот уж и женихаться приспела пора, а он всё в кузне, мастерство у деда Игната перенимает. Девки деревенские, знамо дело, смеялись над ним, мол, какой-то не такой он, вроде, а парни уважали за удаль молодецкую. Ежели бороться ребята примеривались промеж собою, то с Леонидом даже те, кто был и постарше, справиться не могли. А он совестливым, сильно совестливым был, понимал, что старшим неловко в схватке с ним проигрывать, потому-то и избегал этих соревновательных встреч, а пропадал напропалую в кузне.

Деду Игнату приспела пора помирать. Перед смертью он радовался, что передал дело Леониду. За сына его почитал. Пока несли гроб на погост, Леонид, на ту пору здоровенный парень, шёл и весь слезами обливался. Схоронили, помянули по-русски. А что делать? Колхозные дела ждать не будут. Повалили со всех окрестных сёл да деревень к Леониду. Стучал молот от зари и до темна. Мужики с бабами в поле до ломоты в костях пашут, а Леонид Прокопьевич вдруг бросит кузню, соберёт ребят, которые возле него всегда были, да с бредешком на речку. И уж вскоре на бережку щуки, караси, плотва вовсю расшевеливаются. Стоит Леонид весь мокрый, улыбается, после жаркой кузни его уставший организм вместе с ним радуется. И главное дело, так подгадывал момент, когда земляки с поля пойдут. Голодное, страшенное время было. Идут измученные до смерти бабёнки, а дума на сердце извечная: чем детей накормить. А тут радость семейная: их дети с рыбой дома встречают.

Знал о таких чудачествах председатель колхоза Расторгуев Семён Панкратович, но, несмотря на приказы сверху и всяческие разнарядки, никогда не ругал кузнеца за то, что тот порой от работы отрывается, а наоборот – в душе очень благодарен ему был. Ведь даже грибов и то некогда было собирать сельским труженикам. Но и тут не зевал Леонид: опять же с ребятами, кто постарше, и добывал для деревни грибочков. В Великую Отечественную войну из мужиков в деревне только он да председатель остался. Вся колхозная надёжа только на баб была, да на подросших ребятишек.

Ещё родителями Леонида Прокопьевича были посажены несколько яблонь. В один из годов у всей деревни эти яблони повымерзли, а вот у Леонида – нет. Дивились все этому, а он опять чудил: все яблоки ребятишкам раздавал, они матерям несли, а те молили тайно Бога за здоровье Леонида Прокопьевича. И хоть из всех окрестных сёл и деревень везли и несли к нему для починки множество железа, Прокопьевич, всё одно, не только дело своё отлично делал, но и, почитай всю войну, подкармливал деревню рыбёшкой, даже зимой.

Жил кузнец один, так уж сложилось, не привлекал его местный женский пол по известной части. Но никогда во всей деревне его никто не осуждал, а наоборот – шибко за то жалели. Из всего большого села на войну ушло шестьдесят два мужика, вернулись же только пятеро, двое из которых – инвалиды. Те пятеро все в пояс кланялись Леониду за то, что спасал их семьи от голода.

Так до старости и работал Леонид Прокопьевич кузнецом в колхозе.

Позвали его однажды соседи в баню. Бабка Анисья, зная, как Прокопьевич любит париться, натопила баню, как говорят, до упаду. Сидит Леонид Прокопьевич на полке, мужики рядом вениками хлещутся да поддают всё парку. Глядят: дед сидит – хоть бы что, ещё поддают, парятся, не охота им показывать, что они слабее деда, но да и у них дыху не хватило – повыскакивали все в предбанник. Сидят, дивятся выдержке деда. На второй круг пошли. Дед сидит как ни в чём не бывало, покрякивает. На второй раз напарились мужики, глядят на Прокопьевича, а тот вроде уж и не дышит… Стащили его с полка да бережно в холодный предбанник отнесли, положили на лавку, увидели, что дышит, и успокоились.

А тот, открыв глаза, молвит им: «А чо Анисья, дров что ли пожалела»? Этим самым говоря мужикам своим особым языком, что, де – не надо было вытаскивать, что я, дескать, меру свою чую. Бабка Анисья тут же возле бани, выпалывая грядки с морквой, кричит деду: «Не жалела я дров, Прокопьевич, там после тебя ишо хоть полдеревни мойся». Выйдет тогда из бани Леонид Прокопьевич в белых кальсонах да в белой рубахе и скажет Анисье: «Не серчай на меня, многогрешного, я ить меру-то знаю, а оне, робяты, меня ране времени выташыли».

Спохватится Анисья да давай деда в дом приглашать. Самогону Прокопьевич сроду не любил, а вот чаю, бывало, выпивал по целому самовару, говоря при этом, что его тятя и по два огоревал. А бабка Анисья, памятуя, что дед один в старой избе живёт, уж чугун щей из печи достаёт. Похлебает Прокопьевич супу, да домой направится. А бабка Анисья, глядя на удаляющегося деда в новенькой телогрейке, непременно скажет: «Храни тебя, Господи»! Леонид Прокопьевич, хоть и перевалило ему за семьдесят, всё работал в кузне.

И однажды мужики, зайдя туда по делу, обнаружили бездыханного деда. Вынесли его на свежий воздух, положили аккуратно на зелёную травушку, сняли кепки, со словами – де, отмаялся дед, погрузили его на бортовую машину да повезли. Привозят в район, подъезжают к моргу. Заходят внутрь здания, говорят, мол деда нашего почётного привезли. Им велели занести тело. Вышли они на улицу, а Прокопьевич глядит на них из кузова и слабеньким хриплым голосом говорит: «Везите меня, окаянные, в деревню».

Вечером вся деревня обсуждала эту новость, решив, что, видать, растрясло деда в машине, вот и опамятовал.

Хоть война уже давно закончилась, наш народ, а особенно те, кто её пережил, хорошо помнили голод. Зарплаты в деревне у людей известно были какие. И поэтому, когда в сельпо привозили конфеты-подушечки, народ специально ждал, чтобы от летней жары они начали таять. И тогда продавщица скидывала на них цену, а деревенские жители, вёдрами их скупая, несли в свои подполья. После кто, отламывая сладкие слипшиеся подушечки, пил их с чаем, а кто на них и брагу ставил.

Брал таких подушечек и наш кузнец, и по старой своей привычке раздавал их детям. И мальчишки, знамо дело, не отказывались от дедова угощения. А Прокопьевич учил их, как ловить бредешком рыбу. И когда расположившись на бережку ватага ребятни варила в ведре уху, дед там был самым почётным гостем.

Стали замечать жители, что в деревню стали попадать какие-то мудрёные словечки. Приехали из города к одним старикам их взрослые дети, ну конечно стол праздничный накрыли, дух вкусный пошёл. Зашла в гости и бабка Анисья. Поглядев на необычное блюдо, спросила: «Эт вы чего сготовили»? В ответ: «Манты». Поела бабка и побрела по деревне. Навстречу Леонид Прокопьевич. «Слушай, дед, – говорит бабка, – была я у Осиповых, они там какую-то манту сготовили…» «Прости меня, Анисья, я не понимаю о чём ты говоришь». И сколько бы Анисья не принималась объяснять, дед её не понимал.

Повезли раз в город на машине с высокими бортами живых коров, чтобы сдать их на мясокомбинат. Только выехали – дорогу перегородило стадо. Пока проходили коровы, одна из машины возьми, да и выскочи. А как разобрать, которая выскочила? В стаде триста голов, и все серого цвета, которая из них, поди разбери. Поругали тогда водителя Володю, и он всё жаловался Прокопьевичу на то, что это не его вина. Леонид Прокопьевич подытожил так: «Стало быть, жить захотела корова». И, странное дело, Володя успокоился.

Помер Леонид Прокопьевич Клепиков тихо, никого не беспокоя. Просто заметили деревенские жители, что дед на улице не появляется. Заявились в избу, а он лежит на кровати и руки сложил, а рядышком на старой табуретке образок с ликом Николы Чудотворца стоит.

Хоронила его вся деревня от мала до велика. Сколько таких вот дедов по матушке России было? Конечно, много, и несли они свой крест терпеливо, не жалуясь. Придёт время, и те мальцы, которым Леонид Прокопьевич показывал, как бредешком рыбу удить, тоже состарятся и будут похожими на него и в делах, и в помыслах, ибо успел он им передать наше родное правило жизни…

Анатолий Казаков

Фото из открытых источников