В России XIX века одежда являлась не просто средством защиты от непогоды или выражением эстетических предпочтений — она выступала мощным инструментом социальной, этнической и конфессиональной идентификации. Платье, причёска, борода становились знаковыми элементами, по которым определялось место человека в сложной социальной иерархии империи. Государство же, осознавая силу этих визуальных маркеров, стремилось регулировать внешний облик своих подданных, закрепляя существующий порядок.

—

Государственная регламентация: контроль через внешний облик

Политика регламентации внешнего вида имела глубокие корни, восходящие к реформам Петра I, но и в XIX веке власть продолжала пристально следить за тем, как одеваются подданные. Особенно усилился этот контроль при Николае I, стремившемся к упорядочиванию всех сфер общественной жизни и борьбе с любыми проявлениями либерализма.

Показателен случай отставного капитан-лейтенанта С.И. Кадьяна, задержанного в Москве летом 1830 года. Поводом для задержания стала его «ветхая одежда и отпущенная небритая борода», что полностью противоречило его социальному статусу дворянина. На допросе Кадьян объяснил свой выбор желанием «сблизить сердце с бедностью и нищетою» и познать «добрый народ русский». Однако с точки зрения власти такое поведение было неприемлемым. По личному распоряжению императора Кадьяну выбрили бороду и взяли подписку «что он впредь не будет делать неблагопристойностей».

Этот случай наглядно демонстрирует, что одежда воспринималась не как личный выбор, а как обязательный атрибут, маркирующий социальное положение. Человек, отказывавшийся носить одежду, соответствующую его званию, рассматривался как нарушитель общественного порядка.

Социальная иерархия в одежде

В российском обществе XIX века внешний вид строго соответствовал сословной принадлежности. Примечателен конфликт, произошедший в Тобольске в 1840 году, когда полицмейстер Нога выгнал из присутствия квартирной комиссии её депутата-мещанина Кошкарова за то, что тот явился «в тулупе, подпоясанном кушаком». По мнению полицмейстера, такая одежда «прилична только мужикам и какому-нибудь сапожнику, но вовсе не члену квартирной комиссии».

В этом конфликте отразились разные представления о социальной функции одежды. Для полицмейстера тулуп символизировал низший социальный статус, недостойный человека, облечённого властью. Для мещанина Кошкарова же его тулуп был вполне приличной одеждой, соответствующей его положению и отличающейся от одежды крестьян качеством материала и отделки.

«Немецкая» мода против русской идентичности

После петровских реформ европейская одежда в восприятии простого народа долгое время оставалась «немецкой». Интересно, что даже после Отечественной войны 1812 года, когда русские простолюдины научились отличать французов от других европейцев, западное платье продолжали называть «немецким».

Для купцов, зажиточных мещан и чиновников низших рангов европейская мода воспринималась как «дворянская», следовательно, чужая. Они весьма избирательно заимствовали элементы из неё, часто создавая причудливые сочетания традиционного русского платья с деталями модного дворянского костюма.

А.Н. Островский в «Записках замоскворецкого жителя» отмечал: «У нас никогда по моде не одеваются, это даже считается неблагопристойным. Мода — постоянный, неистощимый предмет насмешек, а солидные люди при виде человека, одетого в современный костюм, покачивают головами с улыбкой сожаления; это значит: человек потерянный. Будь лучше пьяница, да не одевайся по моде».

Конфессиональная и этническая идентичность через одежду

Источник иллюстрации — https://ru.pinterest.com/pin/143904150584515689/

Одежда служила маркером не только сословной, но и конфессиональной принадлежности. Старообрядцы сохраняли приверженность традиционному русскому платью, носили длинные волосы и бороды. Мусульмане и иудеи также имели свои отличительные черты в одежде.

Власть строго следила за тем, чтобы православные не перенимали конфессионально маркированную одежду иноверцев. В 1833 году в Тюмени поселенца Нифантова наказали розгами за появление в «неприличной камилавке, похожей на еврейскую ермолку». Вещи конфисковали и уничтожили, «чтобы через ношение их не могло быть соблазна другим людям».

Политика по отношению к национальным и религиозным меньшинствам часто была направлена на их культурную ассимиляцию. Например, евреям неоднократно предписывалось перейти на «обыкновенное платье», и в 1871 году в Царстве Польском вступили в силу правила, запрещающие им носить традиционную одежду.

Мода как средство новой идентичности

К середине XIX века процесс проникновения европейской моды в среду непривилегированных горожан заметно усилился. Этому способствовали несколько факторов: демократизация моды, рост образовательного уровня русских горожан и пример немецкой буржуазии.

Особенно заметно менялась женская мода. Молодые купчихи, получив образование в пансионе, стремились подражать столичным модам. Надевая «шемиз» или кринолин, они проводили резкую границу между собой и «простолюдинками». Как отмечали современники, некоторые женщины из простонародья готовы были «образочек заложить и последнее колечко обручальное в ломбард снести, но вот кринолинчик себе сделать, чтобы к обедне или на гулянье выглядеть как чиновница».

Мужское общество оставалось более консервативным. Большинство представителей традиционной купеческой культуры не было готово следовать современной моде даже в середине XIX века. Они отвергали фрак — наиболее знаковую одежду мужского европейского костюма — по соображениям экономического, нравственного и эстетического характера.

Эволюция отношения власти к моде

К концу рассматриваемого периода наметилась тенденция к либерализации политики в отношении внешнего вида подданных. В 1874-1875 годах были изданы указы, разрешающие офицерам и нижним чинам носить бороды. Этот шаг символизировал признание права индивида на самостоятельный выбор своего внешнего облика.

История моды в русском городе XIX века отражает сложный процесс социокультурной трансформации, в ходе которого менялись не только фасоны платьев и сюртуков, но и само отношение к одежде: от жёсткой регламентации и сословного маркера до средства самовыражения и конструирования новой идентичности.

Главред

Дмитрий Плынов