Дверь рейсового автобуса-ПАЗика захлопнулась, и он стал набирать ход. В этом месте плановой остановки нет – нас высадил водитель по просьбе. Дело для него обычное. Я глянул на реку, потом на уходящий автобус, потом снова на реку – вода шла мимо почти с той же скоростью, что и набиравший ход ПАЗик. Только не подскакивала как он на ухабах, не убыстряла, не замедляла ход, а двигалась мимо ровно, напористо и без волн-бурунов.

– Лесоплавщики все пороги повзрывали, – предупредил дядя Лёня. – Остался только один небольшой за Урманом. Пролетим почти до Енисея за эти пять дней. Только успевай – рули. Кое-где со дна полузатопленные брёвна торчат, да и на скрутки проволоки от направляющих можно напороться. Камни встречаются, мели. Следить надо и рулить – и всё будет нормально. И хариусов наловим. Только бы погода не подвела.

Мы, а это я – самый юный в команде, отец с матушкой, её брат Леонид, его сын Алексей и его приятель Витя стали расправлять две резиновые лодки: большую и малую. Может быть, в малую лодку положить рюкзаки и взять её на прицеп на верёвке? Что-то в этом ненадёжное видится. А какие ещё варианты? Двумя экипажами? Малая такого размера, что в ней место хватит лишь одному. И двум можно, но будет тесновато. Витя не прочь «отделиться». Посовещавшись о разных вариантах, решили – малую лодку поставим внутрь большой и сложим в неё все вещи. А сами рассядемся по бортам. Если баллоны большой лодки прохудятся, и она станет тонуть, то, держась за борта малой, как-нибудь до берега доберёмся, а рюкзаки не замокнут. Начали по очереди надувать баллон малой лодки, чтобы совсем голова не закружилась. Насос-лягушка один, а лодки две. Большие баллоны подкачивал насос. А где пробки? Обыскали весь багаж. Их нет. Да… Хорошо, что ветки у приречных кустов оказались подходящей толщины. Отец смекнул, что из них можно пробки сделать. И точно. Прослужили до конца маршрута.

И вот мы на стремнине. Тут в начале нашего пути дорога недолго идёт вдоль берега, потом уходит в тайгу. Моста через реку тогда, как будто, не было. Едет легковушка – то она нас обгоняет, то мы её – в целом идём почти вровень. Слева и справа – сопки, и чем дальше, тем круче, а каменные обрывы всё выше и выше. Только любуйся. Главное, чтобы вперёдсмотрящий не проспал препятствие. На этом месте сменяем друг друга. Повороты, стремнины, островки, камни, торчащие из воды брёвна, порою высоко, иногда и незаметные издали… Вот слева на косогоре гарь. Через несколько поворотов справа над береговыми скалами гудят трактора, пилятся брёвна. Перекат за перекатом, сопки и тайга, тайга… А вода такая прозрачная, какой я не видел и на море. Везде просматривается до дна даже в самых глубоких ямах. Витя и Алексей днём позже испили чистой воды, решив утолить жажду прямо из реки. Дядя Лёня предупреждал, что не стоит. Но выше и посёлки, и лесосплав ‒ какую струю поймаешь? Повезло, что всё обошлось лёгким ощущением неудобства.

Это был мой первый в жизни многодневный поход. О специальном туристическом снаряжении тогда я, студент художественного училища, закончивший один курс, ещё даже и не подозревал. С бывалыми туристами не общался – как-то по жизни встречаться не приходилось. Да и в начале 1980-х многое решалось сноровкой. Дядя Лёня, рыбак со стажем не раз, отправлявшийся в тайгу один на несколько дней, опыт имел. Говорил, что сплавлялся по это реке и дней десять, становясь на воду много выше.

Оказалось, что Витя взял с собой портативный кассетный магнитофон с батарейками и записи итальянских певцов: Альбано и Арамины Пауэр, Тото Кутуньо и других.  Поэтический у них настрой… Тогда как раз стал вдруг популярен фестиваль в Сан-Ремо. Но отец время от времени вздыхал и просил выключить, ему хотелось тишины. Дяде Лёне было всё равно. У матушки настроение менялось. А по мне так мелодичные итальянские песни очень неплохо его поддерживали. Особенно в то время, когда особенно ввечеру на нас набрасывались тучи комаров и других кусачих насекомых. Тогда я «крутил» песни итальянцев в воображении, и становилось немного полегче.

«Как бы не пропустить…» – рассуждает вслух дядя Лёня. И вот неожиданно вскрикивает: «Вот тут! Гребём к берегу!» Рассуждать некогда – зазевался на полминуты, и уже поздно. Унесёт течением, назад не выгребем. Он заметил слева большую протоку. Она не у острова, это ‒ устье притока. Возможно, это была Колба. Успеваем причалить до стрелки, поднимаемся на косогор. Там поодаль на береговой полянке стоит бревенчатый сруб под двускатной крышей – домик для охотников и рыбаков. Оказалась ‒ не занятый. В этот вечер комары на нас набросились всеми своими стаями. Крем помогал, но не все насекомые его боялись. И всё же, отмахиваясь, мне удалось набросать этюд маслом с сопкой на дальнем плане. Из дома почти весь гнус выгнали дымом. Удалось на этот раз.

Перед этим походом я не подумал, не рассчитал, картонку выбрал более крупного размера, чем ящик этюдника. И пока краски подсыхали дня три, картинка мешалась в лодке. Иногда лежала на борту. По случаю ни разу не упала в воду. Повезло. Но где она теперь – не знаю. А после на реке я всё приглядывал: ух, если бы тут остановиться порисовать, этюд написать, ах, вот здесь. Или сразу картину? Но лодка летит вперёд, ракурсы меняются. Не для пленэра этот наш выход на реку. Расчёт по времени другой. Дядя Лёня рассчитывает наловить и засолить небольшой пластмассовый бочонок хариусов и линьков. А нас он взял с собой как «экскурсантов». А над нами летят взъерошенные кудели облаков.

Для лова с лодки взяты спиннинги с искусственной мухой и кораблики – для лова с берега. Есть и пара или тройка обычных удочек с крючками. Это так, для разнообразия. Управлением корабликов дядя Лёня нас, неопытных в этом деле, учил. Стоя на берегу надо натяжением лесы держать дощечку-кораблик на нужном расстоянии на течении. Похоже как при запуске воздушного змея. А с лесы свисает несколько крючков, чуть не касаясь воды. Имитируют комаров над водной гладью. И точно, рыба иногда выскакивает из воды и пытается проглотить «муху». Время от времени прошу в руки спиннинг – попробовать. Но мне поначалу совсем не везёт. А дядя Лёня ещё бросает по своему обыкновению колкие замечания. Запомнилось, как менялось выражение его лица: то оно серьёзно-суровое, то задумчивое, то весёлое. Он вообще-то часто юморит по жизни. Кошек, например, именует «тигромышь», котов – «леопёрд».  А когда возил матушку в юности, то на крутых поворотах горного серпантина ставил на ходу легковушку на два колеса и смеялся. За рулём он – мастер смолоду. Да и рыбак, как видно, тоже.

У меня не клюёт. Настроение совсем падает. Даже уже и смотреть ни на кого не хочется. Что я делал не совсем так, мне до сих пор непонятно. Удача пришла лишь к середине второго дня. Вытянул своего первого хариуса. Потом пошло всё побойчее. Но, по правде говоря, я упражнялся в этом деле не так усердно, лишь эпизодами. Скорее ради интереса к новому занятию. Насмотреться бы это красоты!

Во время, кажется, третьей обеденной стоянки на правом берегу я решил постоять с обычной уточкой у крошечной береговой заводи. Стайка пескарей там оказалась такая плотная, что одного из них крючок зацепил за спину. Но в сумме их оказалось не так много – не более десятка, если не ошибаюсь. Пескари как обычно пошли тут же в уху. Да, аромат той ухи, помню, был особой «крепости». Перебивал и хвойный дух леса, и тем более лёгкий речной. А живописных скал поблизости от нашей стоянки тогда не оказалось.

Во время остановки для лова корабликом на левом берегу вдоль воды обнаружились кусты обсыпанной спелой ягодой черёмухи. Матушка как-то слишком активно стала её подъедать. Пояснила, что у неё живот болит, и что она скрыла это перед походом, чтобы он не сорвался. Такой был у неё интерес попасть в эти места. Черёмуха ли помогла, общая ли мобилизация ресурсов организма от новой обстановки, или проблема оказалась лёгкой, но всё у неё нормализовалось.

«Тут есть одно место, – предупредил как-то дядя Лёня. – Мы пройдём мимо большой скалы. А потом, увидим её второй раз примерно через часа три-четыре. Река делает большой крюк». Это оказалось одно из самых красивых урочищ на нашем пути. Такого высокого обрыва на реках в природе я раньше не видел. Русло как бы с разбега упирается в высокую сопку, открытые скалы которой уступами уходят до небес, если смотреть снизу. А там, наверху мы разглядели маленькие движущиеся точечки. Это люди на верхних утёсах Урманкой стенки. Вот бы туда подняться… Но на такой экскурс времени нет. Расчёт иной. Второй раз мы увидели эти скалы уже от Урмана. Они возвышались над более низкой грядой сопок, узнаваясь по скалам обрыва. У берега в самом посёлке Урман ходили люди.

«А тут после деревни как раз тот единственный урманский порог, – неожиданно предупредил дядя Лёня, когда уже послышался шум воды. – Пойдём через порог или вдоль берега, где потише?» Пока советовались, стремнина вынесла лодку к бурунам. Заметив их впереди, матушка стала настаивать: «Давайте туда, к берегу». «Поздно», ‒ подытожил дядя Лёня. И лодку стало бросать. Мой первый в жизни пройдённый порог оказался не столь экстремальным. Лодку бросало как цепку, но за борта заливало немного. Только и приходилось подгребать, чтобы не развернуло поперёк. Тогда устойчивость нашего судна сильно бы снизилась. Мне даже показалось, что этот порог оставили для разнообразия.

После порога вычерпали воду, причалили к низкому берегу под каменистым обрывом, но быстро отчалили – скала оказалась сыпучей. И тут на нас стала надвигаться громыхающая туча, быстро выскочив из-за хребта. Вспыхивают молнии. Слева и справа всё те же сыпучие обрывы с узкими береговыми полосками. Приставать к ним, мечтая, чтобы на голову камень не сорвался, или идти по реке, молясь, чтобы молния в лодку не ударила? Решили идти по реке. И рухнул ливень. Шумящая стена воды вмиг скрыла берега. Сквозь раскаты грома можно было заметить грохот падающих камней и шум осыпей. Дождевиков с собой почему-то не оказалось. Только болоньевые и брезентовые куртки. Среди вещей оказался один большой прозрачный полиэтиленовый пакет. В него решил залезть Лёша. Других желающих не нашлось. Куском полиэтилена накрыли рюкзаки. Дождь шёл недолго. Одежда, как помню, промокла вся до тела. Лёша после дождя вылез из пакета. От тоже оказался мокрым до нитки, только не от дождя, а от испарины. Разве что ему в плёнке было чуть потеплее, чем нам.

В этот раз ночевали в двух брезентовых палатках среди вековых пихт. Комара на удивление оказалось мало. Долго сушились у костра. Туристических ковриков и надувных матрацев не было. Наломали веток, лапника. Не сказать, что спать было тепло, скорее прохладно-терпимо. А ещё ночью кто-то ходил вокруг нашего лагеря, трещал ветками. Лёша рассказывал потом, как собирался выйти посмотреть, вооружившись топором. Но его отец, то есть дядя Лёня, остановил. Зверь походит, посмотрит и уйдёт. Как и раньше случалось. Так и вышло.

Рано поутру над рекой плыл реденький туман. А с другого берега доносилась мелодичная протяжная песня. Слов разобрать невозможно – и далеко, и эхо звуки слегка перемешивало. Но пел человек, хоть и попросту, но со слухом и с голосом. Ему аккомпанировал не в такт неспешный и тихий цокот копыт. «Наверное, хлеб поутру в деревню везут», – предположила матушка. По каменному карнизу дороги на фоне скалистой стены на другой стороне реки, не торопясь, двигался фургончик, который тащила лошадь.

И вот мы опять на реке. После Урмана то по правому, то по левому берегу стали попадаться высокие береговые обрывы с уступами в виде треугольных заострённых скал. С одного из таких нас ближе к вечеру окликнул бодрый мужественный голос: «Приставай к берегу. Не то в лодку стреляю!» «Спокойно, – произнёс тихо дядя Лёня. – Мы его не слышим…» Я прикинул: до скал, откуда голос, расстояние порядочное, даже чтобы в лодку нашу попасть, надо быть отменным стрелком и иметь соответствующую винтовку. Нас окликнули ещё раз. Потом где-то наверху загрохотал мотор, похожий на мотоциклетный, и звук его удалился. Больше этого голоса мы не слышали. Видимо, кто-то хотел нас взять «на испуг». Если это была шутка, то как-то жестковатая.

Один раз пристали к острову, с которого случился живописный вид на скалы. Мы с матушкой порисовали, а остальные занимались ловом. Одиночные слепни – это не помеха по сравнению с тучами гнуса на берегу. Останавливались время от времени поудить и с берега. В одном месте дядя Лёна показал на противоположный левый берег с направляющими брёвнами. Эти линии сцепленных брёвен нередко были привязаны толстой железной проволокой, идущей под наклоном вверх, к высокому берегу. И в этом месте тоже. «Туристы прикрепили сверху деревянную решётку на четыре больших баллона из-под грузовиков. Плот идёт по реке, а они там сверху, вижу, кто сидит, кто ходит. И вот они сходу налетают на эту проволоку. Вижу, как весь плот по инерции переворачивается вперёд. Всё, что сверху было на решётке – рюкзаки, люди, всё посыпалось в реку. Это быстро произошло. Я им помогал потом вещи в реке ловить. Никто не утонул – уже хорошо. А рюкзаки не все в реке поймали.»

Была у нас ещё и сверхкомариная ночь. Заметили уже в вечерних сумерках на правом берегу сторожку, когда лодка с ней почти сровнялась. Всё искали место для ночёвки. Еле выгребли к берегу, упираясь против течения. Хорошо ещё, что тут была не самая стремнина и берег оказался рядом. Туман из гнуса тут свирепствовал везде. Даже в доме. Не помог и густой дым из очага, которым решили прокурить помещение. Крем как будто вообще не действовал. Чтобы подремать, кутались в одежду как в кокон, но чтобы дышать, хоть какая-то дырка-то нужна. Комары лезли во все щели одежды. Бессонная случилась ночь, беспокойная, под многоголосый гул гнуса. Как в таких местах люди живут?

А днём, когда мы уже шли по реке, на спиннинг попался небольшой ёрш. Когда его сняли с крючка, он раздулся, ощетинился и застыл как причудливый сувенир. Его поставили поначалу на борт большой лодки «для украшения». Что с ним одним делать? И жалко немного. Решили отпустить обратно в реку. А я уже обдумывал возможные мотивы моих будущих холстов. Из всех вариантов был в конце концов выбран один – река и небольшая лодка с людьми на фоне величественной природы. Писал через полгода курсовую.

Сруб домика нашей последней на реке ночёвки оказался самым свежим, его смолистых оттенков дерево ещё не успело выцвети, посереть. И возле него бегали две рыжеватые собаки средних размеров: одна как будто более «причёсанная», другая более лохматая, вроде, постарше. Поначалу, глядя на них, мы даже решили, что домик занят. Но нет. И уже в сумерках к сторожке тоже никто из людей не вышел. Видимо, животных прикармливали многие ночевавшие здесь. А как они тут оказались вдали от людского жилья? Зимовали как? Что-то и от нашей еды перепало этим бродягам. Дядя Лёня при переносе вещей наступил на насос-лягушку. Тот характерно квакнул-свиснул. Собаки отбежали и залились лаем. Не понравилось. Он стал их поддразнивать звуком насоса и смеяться. «Ну хватит, хватит…» – стала уговаривать его матушка. А они до нашего отплытия относились к дяде Лёне «с недоверием», обегали стороной и ворчали.

Это было удивительно, как он смог точно рассчитать время нашего прибытия в посёлок Усть-Манский. Опыт. Договорился со своим приятелем, что тот подъедет на легковушке к пяти часам после обеда. А прибыли мы до этого минут за двадцать. По пути к Енисею остановка случилась у высокого каменистого обрыва. И мы, подойдя к краю, смогли окинуть взглядом уходящие в даль за Запад голубеющие в воздушной дымке вершины сопок.

Тогда я ещё не знал, что эти места связаны с юностью Виктора Астафьева, столетие со дня рождения которого отмечается в нынешнем 2024 году, когда я взялся писать эти строки. А то бы попросил заехать тогда по пути в Овсянку, хотя бы осмотреться. А, может, и порисовать… Всё же рассказы матушки о своих детстве и юности в Красноярском крае и немного в Восточно-Казахстанской области так мне напоминали и напоминают до сих пор прозу этого писателя. Нет, не конкретикой сюжетов, не похожими историями, не языком изложения, а по какому-то внутреннему образу, по духу встречи людских характеров и жизненных обстоятельств. Наверное, тому причиной сибирская природа, уклад жизни, формируемый ею. И хоть человек живёт почти всегда не один на один с нею, в сообществе, всё же её особенности, её суровость даёт о себе знать во многом, в том числе и в образе языка, сожития. А власть какого-то там начальника, может быть, и важна, даже очень, вот тут или ещё вот здесь, а далее расстилаются просторы воли, воли стихий, воли человека, который к чему-то стремится, где-то вынужден упорно ждать, надеясь на лучшее, где-то самоотверженно трудиться, иногда поступать импульсивно… И всё это без бытовых излишеств, со смекалкой…

На реке Мане. Фото 1984 г.

История страны складывается из многих переплетающихся судеб людей, и в первую очередь тех, о ком знают немногие, близкие родственники, иногда ученики. Перебираю этюды, зарисовки, письма родителей, размышляю, пытаюсь теперь всё систематизировать, по возможности публиковать, а при жизни они как-то сторонились того, чтобы о них писали, в лучшем случае относились терпимо… Вот и тот знаменательный для меня сплав по сибирской речке вместе с родителями стал небольшой, но значительной вехой в жизни, хотя не являлся каким-то экстремальным, примечательным по сравнению с множеством прочих маршрутов, пройденных разными туристами и тем более профессионалами. Людмила Дмитриевна Преснякова родилась на юге Красноярского края, до десяти лет проживала с родителями в Норильске, потом – в Красноярске, в Восточно-Казахстанской области, училась в Калинине, потом работала и училась во Владивостоке. Потом: Петрозаводск, Вышетравино Рязанской области, Нестеров Калининградской области, Витебск в Белоруссии, Рязань. Трудилась и как художник, и в качестве педагога. Отец, Анатолий Степанович Пресняков, родился в Рязани, работал в Алтайском Крае, служил в армии в Сибири, тоже окончил институт во Владивостоке и уже с семьёй переезжал в Вышетравино, Нестеров, Витебск, Рязань, работал как художник и в качестве педагога. Переезжали после окончания института в поисках лучшей доли. В союз художников оба документы не подавали. Почему? Оказываясь каждый раз на новом месте, встречали не те отношения в среде профессионалов, на которые надеялись. А позже, когда диалог налаживался, они уже не имели энтузиазма. А их и не звали настойчиво. Многое в жизни складывается не только из личного порыва души, далеко не только из качеств таланта и умений, а исходя из случая, из водоворотов характеров, из стечения обстоятельств. Но какие бы они ни были, в какие эмоциональные закоулки не бросали бы личные переживания, всё же стоит мечтать и любое хорошее дело стараться доводить до конца. «Надо всё делать хорошо», – говорил мне отец, ссылаясь на одного из своих наставников-мастеровых того времени, когда приходилось много подрабатывать то столяром, то сварщиком…

А наблюдение мощи природных стихий заставляет задуматься. Жизненный поток как мощная река, в потоках которой стоит уметь очень ловко маневрировать, чтобы пройти маршрут хотя бы без существенных потерь, а человек может стоять на берегу, барахтаться в воде, плыть по течению, пытаться выгребать против него, вовсе утонуть – самой реке до этого нет дела. Для неё он – одна из несметных песчинок на пути, лишь горы которых могут и то немного поменять направление русла. И даже когда собирается титаническая сила, тысячи и миллионы людей трудятся, чтобы возвести ГЭС, даже такую величественную как Красноярская на Енисее, то в жизни большой реки это лишь какой-то камешек на пути, а в её жизненном времени только какой-то миг…

Максимильян Пресняков