Глава первая

Костя стоял на площадке трамвая и весело смотрел в окно, за которым мелькали дома со старыми названиями магазинов – новые «хозяева жизни», казалось, не спешили менять вывески. На его улыбающемся нервном лице было написано: «Прошу прощения, но мне сегодня хорошо, вы уж меня извините». Костя поступил в институт, и этим был безмерно счастлив. Сегодня первый день учебы, и сейчас он едет на занятия.

Подумал, как обрадуется бабушка, когда узнает, что он теперь студент. И тут он вспомнил о родителях, и тень набежала на его лицо.

Какие они все-таки разные люди, его родители! Если мама говорила «да», то папа обязательно отвечал «нет», и наоборот. Даже бабушка, Вера Николаевна, работавшая в школе учителем литературы, наблюдая это, досадливо морщилась и с грустью в глазах безнадежно махала рукой в сторону супругов: «Учись, Костюша, у классиков, они худому не научат. И попробуй воспринимать их так, как если бы они жили в наше время. Ты подумай, они потому и классики, что всегда современны. Природа людей неизменна: у них всегда были достоинства и недостатки. Прочитав какую-то вещь, обдумай образ и делай для себя вывод. Ну, договорились?» И бабушка опять уезжала к себе домой, в другой город.

Ночами, лежа в постели после очередной «битвы», он с неприязнью думал о родителях: «Почему они такие? У отца на уме одни деньги, у матери – музыка. И впрямь, видимо, все дело в том, что у них совершенно разные взгляды на жизнь. Ну, и молчали бы тогда! Нет, им надо все вынести на люди. Им надо зрителей. То бишь, меня. Отец хочет научить меня практичности в жизни, мать – приобщить к искусству. Да не то мне сейчас нужно, не то. Мне нужно знать, прав ли был Дылда, когда уложил с одного удара Пашку, а потом уселся на него сверху и еще попрыгал на нем, выпендриваясь перед девчонками. Прав ли он, унижая слабого за то, что тот позволил себе с ним не согласиться? Почему девчонки смеялись над Пашкой, а Дылду парни даже зауважали? Получается, кто сильнее, тот и прав? И прав тот, у кого больше прав? Но разве моим родителям задашь такие вопросы? Они друг с другом разобраться не могут».

Он всегда понимал, чувствовал что ли, когда в доме «накаляется атмосфера», и всякий раз при этом пытался быть «громоотводом». Но получалось еще хуже: теперь обвинения сыпались через него. Родители теперь орали не друг на друга, а на него: «Скажи своей матери…» и «Скажи своему отцу», а он врал им: «Пап, мам, да я все понял!» А однажды вдруг не выдержал, да как грохнет об пол хрустальную вазу! И закричал: «Почему вы такие эгоисты? Когда перестанете мучить меня?» Родители внезапно замолчали, мама опустилась на табурет, закрыла глаза руками и зарыдала. Отец опешил, и, постояв на месте, молча ушел в свою комнату.

С этого времени все переменилось. Скандалов больше не было. Была тишина. Гробовая. За ужином молчали, за завтраком тоже.

«Скорее бы каникулы, да уехать к бабе Вере на лето. Там хоть не так сытно, но зато дышится легко». И Костя вспомнил, как они вечерами сидели с бабушкой при свете ночника и беседовали обо всем на свете.

У «Цирка» в трамвай вошло много людей. Костю прижали к окну, и настроение у него отчего-то испортилось. Вдобавок он вспомнил своего соседа по койке в общежитии, его наглый, замороженный взгляд и его реакцию на появление Кости. Тогда он, войдя в комнату, радостно поздоровался: «Здорово, мужики!» – и неловко поставил свой дорожный чемодан на первую от двери койку. Андрон – так звали соседа, пристально глядя на вошедшего парня, подошел к кровати и, не отрывая  взгляда от Костиного лица, сбросил чемодан на пол и шепотом процедил: «Ты не в стайку вошел, козел…»

Костя до сих пор помнит, каким униженным он тогда себя почувствовал, и даже теперь ощутил физическую боль во всем теле. Ноги налились свинцом и обмякли.

Андрон был второгодником и этим очень гордился. В свое оправдание он рассказывал об учителях института  откуда-то раздобытые им подробности их интимной жизни: «Старая калоша, а туда же…», «Из него песок сыплется, а ему все надо…»

Уткнувшись носом в стекло, Костя смотрел на убегающие вдаль рельсы: «Наверно, в наше время для того, чтобы выжить, нужно быть именно таким, как Андрон. Да, боюсь, что это правда. Только в этом случае я добьюсь уважения или хотя бы того, чтобы не трогали. Наглость как предупреждение: этого руками не трогать, пальцы пообкусает».

И как только он это подумал, ему отчего-то стало легко: «В нашем маленьком городе я, конечно, не мог себе этого позволить. Там все меня знают. Ну, не меня, так моих родителей. И если бы я чего-то там себе позволил, то это значило бы, что об этом назавтра узнали бы в семье. А зачем мне еще и эти проблемы?»

Костя глубоко вздохнул и пошевелил локтями. Справа от него стояла седовласая пожилая женщина, сухонькая, со спокойным, сосредоточенным лицом, в строгом черном костюме. Поглядывая на нее, до этой минуты он стоял смирно, потому что его локти находились прямо у ее лица. И когда он пошевелился, она попросила: «Молодой человек, пожалуйста, осторожнее!» Костя, не поворачивая головы, решил опробовать вновь принятый им метод общения:

 – А тебе, старая калоша, вообще бы дома сидеть, да подметать за собой песочек.

После этих впервые произнесенных им хамских слов у него неожиданно застучало в висках, он боялся реакции окружающих его людей. Но никто не проронил ни слова. Только показалось, отодвинулись от него, чего невозможно было сделать в такой тесноте.

«Скушали», – вначале с удивлением, потом с какой-то невеселой радостью подумал Костя.

Глава вторая

Подражая Андрону, Костя, войдя в аудиторию, презрительно окинул всех взглядом, бросил сумку рядом с собой и небрежно навалился на спинку стула:

– Эй, ты! Какой сейчас урок? «Право»?

Прозвенел звонок. В аудиторию вошла… пожилая маленькая женщина с седыми волосами. Костя обомлел, и вдруг почувствовал, как краска заливает его лицо. У него горели не только щеки, шея и уши, но, казалось, и кончики волос тоже. Он не знал, куда ему деться, и пока шла перекличка, все пытался спрятать голову под парту, но сообразил, что это смешно, ведь идет знакомство с преподавателем – деканом юридического факультета. И вот раздалось:

– Костя Рябов!

Костя алел, стоя на ватных ногах. Евдокия Петровна – так звали преподавательницу – молча смотрела на краснеющего студента. Потом сказала:

– Нужно отвечать громче. Садитесь. Кира Стукалова!

До конца лекции Костя был сам не свой. Мысли бились в мозгу, не принося облегчения: «Узнала или нет? Погоди! Вроде она меня не видела, я стоял к ней почти что спиной. Но если не видела, то все равно узнала меня по голосу. Или нет? Да нет, конечно. Абсурд! Разве можно узнать голос по одной букве «Я»?

Почти что больным Костя вернулся в общежитие, расправил постель, лег лицом к стене и, укрывшись с головой одеялом, пролежал до самого вечера. На окрики ребят и хамоватые выпады Андрона не отвечал. Тот пытался повернуть его лицом к себе, но в ответ получил пинок в грудь, на что недоуменно приподнял брови и на всякий случай в раздумье произнес:

– Допрыгаешься, козлик…

Ночью Косте никто не мешал думать: «Ну и кретин же я! Додумался, наглым хотел показаться. А если разобраться, кого она греет, эта наглость? Хорошо ли Андрону оттого, что он по-другому не умеет, не обучен. А может, он просто дурак? Что ума не хватает – это точно. Горе от ума, а без ума тем более – горе… В последнее время хамовитость стала… клонироваться. Получается, что мы, люди, в своем развитии идем не вперед, а откатываемся назад…»

Костя лежал в темноте напротив окна, смотрел в звездное небо и вспоминал свои беседы с бабушкой. Она говорила: «В нашей жизни много Молчалиных и гораздо меньше Чацких. Характер Молчалиных несколько изменился, они уже не так угодливы. Они сами вот-вот станут господами. Но в основном они все те же и всячески стараются приспособиться к жизни. Но отнюдь не изменить ее. А людей по-настоящему грамотных, понимающих, что именно сегодня происходит, готовых направить людей на истинный путь, на путь созидания, но не разрушения, таких людей, увы, мало».

Костя перевернулся на спину: «Когда-то жил Фауст – герой древней легенды. И он познал истину… Ага, теперь понятно, почему у них там, на Западе, люди живут как люди. Потому что они ее знают, истину. Им Фауст подсказал».

И Костя неожиданно рассмеялся: «Сказал бы по секрету русскому Ивану, в чьи карманы утекают деньги, почему их нет, куда они исчезли, отчего законы не действуют, на каком основании в очередной раз попирают Конституцию… Но вот что особенно страшно: среди нас появился еще один тип людей – пошлый, жестокий хам с бесцветными глазами, наподобие Андрона. Ведь кем он себя окружил? Шестерками и хлюпиками, которые смотрят ему прямо в рот. Этого мне что ли надо? Нет…

Я боюсь, что «достанут», а так – нахамил и вроде легче, сразу отстали. Закон джунглей. Так мы все скоро дойдем до того, что каждая «обезьяна» усядется на свое дерево, будет устрашающе скалить зубы и в такт бить хвостом по веткам… Отчего это? Видимо, от потери идеалов. И оттого еще, что кто-то наживается за счет других людей. Поэтому в воздухе витают горечь, раздражение. Мы вырастаем в атмосфере злобы, ожесточения, и получается, что у целого поколения нет ничего, кроме идеи – «где взять деньги». Во всяком случае, нельзя терять человеческий облик. Это очевидно. По крайней мере, для меня».

Глава третья

Костя стоял напротив лестницы в фойе института и невесело раздумывал, идти или не идти на последнюю лекцию, промолчать или покаяться в том, что тогда он нагрубил Евдокии Петровне, сознаться или все пустить на самотек? Быть или не быть?.. Прав был Гамлет, это очень трудноразрешимый вопрос.

И тут он увидел ЕЁ. Она медленно летела над ступеньками, и, казалось, что она не спускается по лесенке, а парит  в воздухе где-то под потолком.

«Боже, это ОНА! Стройная, светловолосая, невесомая… Настолько непохожая на остальных. Чем? Взглядом… Или это у меня галлюцинация? Невыспавшийся хам! Впрочем, если бы я им был, то спал бы спокойно».

Она, улыбаясь, разговаривая о чем-то с подругами, попрощалась и пошла к выходу, украдкой взглянув на Костю. Ноги сами пошли за ней. «Что я делаю? Ну, ничего. Это даже лучше, вопрос решится сам собой».

Он упрямо шел за нею следом, не отставая ни на шаг. Вдруг она остановилась, резко повернулась, и они оказались лицом к лицу.

– Ну, что тебе надо? – девушка смотрела на него смеющимися глазами, но, увидев испуганный и озабоченный чем-то взгляд Кости, забеспокоилась:

– Ты кто? Почему идешь за мной?

– Не прогоняй меня, – попросил Костя и потом, словно нырнул в воду:

– Я – Костя. Ты мне очень нравишься.

– Ну, ты нахал, – засмеялась девушка.

– Нет, я не нахал. Я хороший. Правда, – полушутя-полусерьезно сказал Костя и был очень рад, что эта девушка правильно его поняла. Она просто рассмеялась веселым, заливистым смехом.

– Я не нахал. И теперь казню себя за то, что однажды позволил себе быть нахалом.

– Интересно. Расскажи.

– Как тебя зовут? – приободрился Костя.

– Софья. Соня.

– О! Как Ковалевскую. Ты, наверное, на математическом?

– Да, а ты на каком? Технарь?.. Да, ты хотел мне что-то рассказать.

– Да… Понимаешь, я недавно обидел, обозвал ни в чем не повинную женщину…

Они не спеша пошли рядом, негромко переговариваясь.

– Вот я и дома. Знаешь что, давай забежим ко мне. Я брошу сумку, поем, а ты мне тем временем дорасскажешь эту историю. Когда у меня хорошее настроение, я всегда хочу есть, – и она опять засмеялась.

– Ты здесь живешь?

– Да, заходи, – произнесла Соня, открыв дверь в квартиру. – Мам, ты дома?

– Да, проходи, я сейчас, – донеслось откуда-то из кухни.

– Мам, я не одна.

– Я не помню, когда ты была одна, – откликнулся все тот же голос.

– Костя, ты пока проходи в мою комнату, – сказала Соня и исчезла в проеме двери кухни, откуда ей только что ответили.

Костя вошел в комнату, где стояли фортепиано, стол, кровать, вдоль стен располагались книжные полки, на полу лежал палас, а посреди комнаты – роскошное кресло, в которое он осторожно присел, а получилось, что рухнул, и которое сразу же обволокло его своей надежностью. «Так бы и сидел вечность, – подумал он и от удовольствия закрыл глаза. – Это мне снится. Такая красивая девушка не только обратила на меня внимание, но и позвала к себе домой», – душа его ликовала.

«Почему мне с ней так легко и радостно? Потому, наверное, что с ней я такой, какой есть… Вот где ответ на извечный вопрос Гамлета: «Быть или не быть?» Быть и только быть! Быть самим собою! Вот Истина! Это ответ и Гамлету, и Фаусту в познании нужной ему истины и мне, доморощенному хаму, – он засмеялся вслух. – Мне пора перестать ловить ртом воздух в общении с такими субъектами, как Дылда и Андрон. Стыдно вспомнить… Нужно было вначале извиниться – чемодан был действительно грязным, а потом врезать Андрону промеж глаз… Правда, он сильнее… Все равно – врезать! Можно словом, неважно. И совсем необязательно драться. Пушкин, например, всего несколькими словами мог уничтожить человека, оскорбившего его. И вообще… Надо зарыть свой страх на глубину трех метров. Все мы боимся, и всех мы боимся… Что сказал Гете устами Фауста? Он сказал замечательные слова: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой». А люди… Они ведь не слепые, и если они умны, воспитаны, умеют отличать добро от зла, совершенно ясно, на чьей они стороне».

Раздался звонок в дверь. В коридоре послышались шаги, женские голоса, возгласы.

– Не скучаешь? Заглянула в комнату Соня. – Там бабушка пришла… Слушай, может, ты есть хочешь? Погоди, я сейчас все устрою. Только пошепчусь с ней.

Косте стало на удивление неловко в этом шикарном кресле, казалось, оно выталкивает его, не дает спрятаться с головой и ногами, свернувшись клубочком: «Что со мной? Почему я беспокоюсь?»

Он встал, приоткрыл дверь. В конце коридора стояла Соня, уткнувшись в плечо… маленькой сухонькой женщины с седыми волосами и добрыми глазами, которая говорила что-то Соне и ласково гладила ее по голове.

«Немая сцена. И действующее лицо – я… Да, Гоголь мог предсказывать такие ситуации…», – и Костя, вобрав в легкие больше воздуха, вышел в коридор:

– Здравствуйте!

Три женщины повернули головы на неожиданно прозвучавший голос.

Елена Арапова