Алексей Курганов

Торжество экспериментаторов? Или «Docendo discimus» (Уча, мы сами учимся)

Актуальный разговор

На днях услышал интересное мнение: время классиков прошло. Остались одни экспериментаторы. Глупость? Проще всего обозвать ЭТО глупостью… А как же с «не сотвори себе кумира»? Но, с другой стороны, сказано же в Священном писании – «Идолы – ничто», а чуть далее – «Идолы – бесы». Говорю о конкретном примере со знающим человеком – культурологом Сергеем Коноваловым.

Курганов: Кажется, Апдайк называл Фолкнера литературным тяжеловесом. Какой, по вашему мнению, он вкладывал смысл в это определение?

Коновалов: Думаю, он говорил о сложности прочтения. Тогда Апдайк решительно не прав. Да, у Фолкнера есть тексты, которые, что говорится, с налёту не воспринимаются  (например, повесть «Старик» или его романы), но есть и легко читаемые произведения. Рассказы, например.

— А конкретно?

Навскидку: мне очень нравится его  рассказ «Полный поворот кругом». По-моему, один из его лучших рассказов о Первой мировой войне. Или сборник «Новоорлеанские очерки».

— «Ни один человек не может взглянуть на истину…».

— Это из его характеристики романа «Авессалом, Авессалом!». Конечно, с большой натяжкой роман можно назвать притчей (название-то из Библии), но притчей совершенно конкретной. Текст (опять же на мой взгляд) нудноват и претендует на поучительность, но лауреат Нобелевской премии имеет право поучать.

— Он же именно за «Авессалом, Авессалом!» получил Нобелевскую премию?

— Вкупе с другим романом – «Шум и ярость». А вот это вещь динамичная. Интересна ещё и сложностью сюжетного построения (там несколько параллельных сюжетных линий). Этакая сага об одной семье американского Юга после гражданской войны.

Кстати, в начале разговора вы упомянули Апдайка. А знаете ли, что он всю жизнь просто-таки бешено завидовал популярности Фолкнера? Хотя сам (и это признано) был одним из лучших стилистов в этом отношении ничем Фолкнеру не уступавшим.

— Да, гении и злодеи… Кстати Фолкнер, несмотря на элитарность, именно по стилистике близок к нашим  т.н. «деревенщикам» — Можаеву, Абрамову, Быкову, отчасти Шукшину. Он же тоже во многих своих текстах писал именно о «мужиках» (понятно, американских).

— У нас в России Фолкнер был популярен лет шестьдесят назад, когда и стали заметны эти самые «деревенщики»…

— В годы хрущёвской «оттепели». Когда у нас появился и Хемингуэй.

— Зато сейчас ни Хема, ни Фолкнера не читают…

— К сожалению. Можно утешиться лишь тем, что это – не их вина. Или не их время? УЖЕ не их?

— Как знать, как знать… «Настоящих буйных мало…». Или действительно проходит время классиков, время кумиров? Но ведь как был тот же Чехов учителем для начинающих (и не только начинающих) литераторов – таким останется и дальше. И Толстой, и Шолохов… И Фолкнер тоже.

— Это проза. А поэзия?

-В поэзии всё гораздо трагичнее. Она (говорю о современной российской) находится в таком жутчайшем раздрае, что лишается не то, что кумиров – даже более-менее чётких ориентиров. Сплошная отсебятина.

— Вы  не боитесь давать столько категоричную оценку?

— Просто я говорю то, что другие культурологи и литературные аналитики боятся сказать.

— И вот на этой пессимистической ноте мы закончим наш сегодняшний разговор.  Спасибо, Сергей Владимирович, за интересный разговор. Успехов!