В квартире на 15-ти квадратных метрах Ефим живёт теперь вдвоём  с …  мухой. Она поселилась здесь сразу, как только от Ефима ушла жена. Вошла-влетела муха не звано и незаметно в самый критический момент: исчезновения в дверном проёме обожаемой супруги и с грохотом захлопывающейся двери.

Её присутствие Ефим обнаружил не сразу. Терзаемый разлукой со своей «нижайшей» половиной, он трое суток не просыхал от слёз раскаяния и …вина. Очнулся на четвёртые сутки от того,  что кто-то щекотал его за оголённую из-под простыни пятку.

«Вернулась!», — обрадовался Ефим и попытался открыть глаза. Тяжёлые веки не повиновались, как будто пришитые. Ефим напрягся, сколь было сил, и как двухпудовую гирю от пола, приподнял левое веко. В образовавшей щелочке, как в окуляре настраиваемого бинокля, то появлялись, то вновь расплывались очертания едва различимых предметов: потолка с архи-древней  самодельной люстрой, спинки железной узорной  кровати, стены с покосившейся рамкой  семейных фотографий…

Наконец, Ефим сосредоточил своё внимание на темнеющий из под простыни носок своей ноги, где на его большом пальце что-то шевелилось и беспокоило. Дрожащими пальцами левой руки Ефим раздвинул веки, пытаясь лучше разглядеть существо, хозяйничавшее на грязном  пальце  ноги.

Большая зелёная муха, не обращая внимания на заторможенные движения  человеческой глыбы, спокойно чистила своим длинным и острым, как шило, носиком свои хрустальной прозрачности крылышки.

От разочарования, что это не жена, хотя и назойливая, а какая-то залётная навозная  муха, Ефим икнул, выдернул из-под головы измятую подушку и метнул её в не прошенную гостью. Подушка, перелетев спинку кровати, шмякнулась о стенку и скатилась на пол, задев  покосившуюся рамку с фотографиями. Та, раскачавшись от прикосновения подушки, сорвалась с ржавого гвоздя. Раздался звон разбитого стекла, который отдался в распухшей от вина и боли голове Ефима, как разорвавшийся снаряд. Ефим бессильно откинулся на матрац, обхватив голову руками, и попытался забыться.

Муха же, как ни в чём не бывало, продолжала заниматься своим мушиным туалетом. Закончив с крылышками, она поточила свой остренький носик о шершавый как наждак ноготь пальца ноги хозяина квартиры, несколько раз ткнула им в мозолистую ткань. Ступня вздрогнула, как потревоженный вулкан и человеческая глыба в образе Ефима поднялась, скрипя пружинами.

-Ух, ты, вражина!- взревел Ефим, раскрыв, наконец, глаза и шаря ими по всем уголкам квартиры в поисках мухобойки.  Не найдя, скрутил подвернувшуюся «районку» и замер, в ожидании противного мушиного жужжания.

А залётная гостья спокойно и уже по-хозяйски устроилась на люстре и, оглядев с высоты объятные квадраты ефимовских хоромов, решила подремать.

Прождав в напряжённом состоянии минут пять, Ефим успокоился, бросил на стол смятую газету, собрал осколки стекла, фотографии. Поднял и взбил подушку и вместе с нею грохнулся опять на кровать.

Проснулся вновь от назойливого щекотания. Зелёная красавица сидела на прежнем месте, чистя крылышки и оттачивая свой острый носик. Но почему-то Ефиму уже не хотелось запустить в неё подушкой: она его нисколько не раздражала, даже наоборот. Он вдруг почувствовал, что не совсем одинок в этой квартире, что есть живая (пусть, насекомое), но всё же  душа, которая даже чем-то  напоминала его нижайшую половину: то ли своим назойливым жужжанием, то ли укалыванием.