Дойти до желания музея мне не сложно. Добраться до него — трудней.

Свидания с коллекциями сокровенных предметов из прошлого, составляющих теперь наше знание о нём, виденье предшествовавших нам в окружении тех вещей, которые составляли их быт. Они сопутствовали предкам нашего «нонешнего», существующего. Возможно, ими напутствовали людей на всё, свершённое когда-то, оставшееся нам. С нами. На счастье. Или — на горе.

Музей — не оценщик. Не аукцион поступков и событий. Он — их оберег. От забывчивых: времён, людей, изданий. Сберегает на полках и в витринах прошлых, чтобы они оставались с настоящим. И настоящим. Настоянным на времени, полнящимся им. И наполняющим его: стариной, историей: прожитой, не изжитой.

Музей — усилие памяти: хранящей, стерегущей. Дом престарелых вещей, преданий, фотографий и полотен. Всякие стены хранят, но музейные — охраняют. От тления, от утраты. От растраты.

Петербург приютил историю в десятках музейных помещений. Но маленький город обычно не то, что не так гостеприимен к памяти — он передаёт её иначе: в легендах, сплетнях, пересудах. Книги краеведов бережливы, как внимательны их обладатели. Но приюты для отжившего — музеи — немногочисленны.

Тем много дорог перепробовавшим летом мне довелись три: в Шарье и Буе в Костромской области и в Ветлуге в Нижегородской. Довелись и привились. Доброй памяткой о местах уважения к истории и идущим за ней.

Или едущим, как я на попутном фургончике с хлебом: от деревни, где ютился с летом да идеями в родительском доме до уездного города, бывшего крупным селом Воскресенским в доимперские времена «нашей родины вечной». Основанием города Ветлуга считается эпоха Екатерины II, 1778 год от Р.Х. В первые дни того августа растяжки на улицах, воздушные шарики, плакаты и прочие приметы выдавали отмеченный несколькими сутками ранее День города.

В чём и с чем были мои городские встречи? С набережной, сквером, сувенирами, памятниками. С речью. В музее закрашивали раны времени — ремонт, покрасочные малярные работы. Рассказавшего свой путь к хранимому смотрительницами (лежал ночью, не спал — мечтал… как картины в музее посмотреть), меня допустили с недорогим билетом посетителя к выставке и постоянной экспозиции.

Я позволил вопросы, и ответы сотрудницы об её сыне, местных художниках, оформителях разрешили больше увлечённости, искренности, даже понимания. В частности, того, что оказываясь в здании музея, где ты ступал дошкольником впервые, после жизни приходишь другим, с другим, к другим. Объяснять вложенное в эти слова не пришлось.

На выходе витрины предлагали сувениры, книги, знающие поветлужье, буклеты. Девочка с родителями, отводившая глаза от чего-то и почему-то, пытаясь избавиться от увиденного, видимо, так детски растерянно, представляясь хранительнице, назвала родиной Шарью — так привязка к городу настигает тебя. Не то привязанностью, не то — вредной привычкой, прозвищем, псевдонимом.

Путешествие со скромной суммой — некий спорт. Интеллектуальный, по возможности (и по невозможности), конечно. Ветлуга должна была остаться со мной, и я приобрёл сувенирный стакан, чтоб поставить город на место: на полку.

Год спустя тревожным летом пустырник я капал и разводил именно в этой посуде, и что успокаивало, берегло сердце больше: лекарство или рисунок Екатерининской церкви на прозрачном, ясном, как август, стекле — сложно сказать. Сказать Ветлуге.

Сергей Уткин