В 1978 году мне позвонила и попросила зайти в определённое время Татьяна Николаевна Леонтовская, редактор из Музыкального управления Министерства культуры СССР, которым руководил известный музыковед Константин Константинович Саква. Когда я пришёл, она загадочно уведомила меня, что хочет познакомить с композитором, который вот-вот будет. И действительно в дверях появился очень элегантный красивый мужчина с седой шевелюрой, чувствующий себя совершенно свободно, расковано, не зажато, как это обычно бывало во всяких «конторах». Он протянул мне руку и произнёс: «У меня сложное имя, и я очень плохо себя чувствую, когда в нём делают неправильное ударение, поэтому зовите меня просто В`итас, Витас Баркаускас.» А как будет полное поинтересовался я, и после небольшого молчаливого раздумья он ответил: «Вит`аутас Прано Баркаускас… на втором слоге ударение! Лучше просто Витас» Мы посмеялись втроём, и знакомство состоялось.

Суть моего визита выяснилась тут же. Редактор предложила мне сделать перевод либретто оперы композитора Баркаускаса «Легенда о любви». Витас достал клавир — толстенную переплетенную стопу рукописных нотных листов, мы уселись потеснее за столом, и… я смотрел и смотрел, перелистывал страницы, и всё больше, и больше, как бы сказать, поточнее и поприличнее — обалдевал. К тому времени у меня был уже опыт написания стихов на готовую музыку — не люблю слово подтекстовка, которым обозначали такую работу… именно написания стихов. Мне приходилось это делать для обработок и переложений фортепианной музыки Мак-Доуэлла, Шумана, Грига, Сметаны, Дворжака, Словенского, Чайковского…. Перечисляю, чтобы понятно было, что не новичок уже к тому времени, я действительно пришёл в полное недоумение, а как же это можно одолеть?! Такты были невероятной длинны, порой от края до края страницы, и размеры внутри каждой фразы, даже такта менялись и были так причудливы, что я просто задохнулся… Среди оркестрантов бытует шутка, что , когда они играют Римского-Корсакова, чтобы не сбиться размер 11/13 потихоньку проговаривают так: «Римский-Корсаков совсем сошёл с ума».

«Ну, тут никакой считалочки-скороговорочки не придумаешь, — понял я и внутренне уже решил отказаться. Но как это сделать — рядом композитор, с другой стороны, редактор, и мой отказ — это удар по мне, и довольно ощутимый удар. Отказаться от предложенной работы Министра культуры, и не по каким-то идейным причинам, а потому что признаёшь себя некомпетентным… ну, в лучшем случае: надолго лишиться заказов от этого могучего ведомства. А тут ещё редактор начинает издалека и объясняет мне, что она понимает, какая это сложнейшая работа и что потому они меня и просят (а я про себя думаю, к чему бы эти масленые речи), но они понимают, что ставки, которые существуют на эту работу такие не соответствующие затрате труда…

О, Господи, да я уже всё понял! Сидеть полгода минимум, не разгибаясь, и… да за гроши… когда мне назвали сумму…. если по дням разложить, то с такой зарплаты ноги протянешь… «А мы вам потом на других работах компенсируем!» — умасливает редактор. А я чем больше слушаю, тем яснее понимаю, что надо скорее схватить клавир и сматываться, чтобы с досады не наговорить чего-нибудь, о чём потом жалеть буду… И я, действительно, забираю клавир, говорю композитору, что никакой эквиритмичной рыбы мне не надо, и редактор меня поддерживает, что, мол, клавир я сам прочту, что подстрочник с литовского я разберу, хоть он и карандашом, что драму Назыма Хикмета я хорошо знаю, оставляю Витасу телефон и под предлогом, что тороплюсь, быстро исчезаю…

Еду и думаю, что я какой-то невезучий, что не умею я никак за себя постоять, что… ну, всё понятно, что я о себе думаю и как досадую…

Читатель после прочитанного наверняка решит, что автор не в меру меркантилен и запоздало жалуется! Да вовсе нет! Нет, же! Уверен, что в этой среде и в этой министерской «кухне» осведомлены далеко-далеко немногие читатели. И все мои рассказы об автографах разных людей — повод попытаться передать эпоху, ушедшую навсегда, время, которое мы прожили, а если выбросить все эти детали? Что такое искусство без деталей — такого быть вообще не может, по моему мнению. Я бы сказал: искусство — это умение показать детали

Работал я долго. Договор мне дали на год… но я уложился раньше и на звонки время от времени из Министерства с вопросом, как идёт работа, и не хочу ли я предъявить промежуточные результаты, самонадеянно отказывался, фантазируя, что обо мне думают в этом высоком ведомстве. Витас тоже долго не звонил, потом через несколько месяцев осведомился по телефону из Вильнюса, как дела и не надо ли чем пособить…

Я представил клавир редактору и ушёл — ну, не при мне же она будет смотреть работу. Через неделю был вызван на Негинную в Министерство и шёл, честно говоря, сильно волнуясь. Но когда выслушал все восторги по поводу сделанной работы, понял: действительно, всё, что ни делается, всё к лучшему! Этой работой я подтвердил своё реноме на долгие годы вплоть до распада Советского Союза и затем ликвидации Министерства культуры СССР, но и после этого в новом ведомстве того же названия в Российской Федерации знали и помнили эту мою работу, которая называлась не перевод, а «русский текст». То есть я эквиритмично изложил стихами на русском языке либретто.

С Витасом мы встретились уже, когда клавир был готов, и в нём пойманы все блохи! Там же, в той же комнате на четвёртом этаже в здании на Неглинной напротив шикарного Центрально Банка редактор вручила клавир Витасу, и мы поехали ко мне домой, а там Витас сел за инструмент, поиграл кое- что из этой оперы и спросил, не могу ли я немного дописать… потому что он решил дополнить концовку, и опять нужны стихи… и снова я сидел над уже привычными сложными ритмами, размерами, присущими композитору Баркаускасу.

Опера была поставлена в Вильнюсе, Ереване в оперных театрах. На сцене я её не видел. Клавир издали в Ленинграде, и, что удивительно, он есть в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне США.

Творчество Баркаускаса на Западе пользовалось большей популярностью, чем в нашей стране. Мы стали не просто сотрудничать — дружить. Писали и для детей, и для взрослых хоровые опусы…

Прервусь и приведу сухую справку из какой-то ныне составленной биографии композитора.

«Один из ведущих мастеров современной музыкальной культуры Литвы В. Баркаускас принадлежит к тому поколению литовских композиторов, которые заявили о себе в 60-е гг. как «возмутители спокойствия», обратившись к новой образности, новому, подчас шокирующему авангардистскому языку. С первых же шагов Баркаускас стал одним из лидеров молодых, но уже в его ранних сочинениях это новое никогда не навязывалось, а выступало в тесном контакте с традиционным, целиком подчиняясь художественному замыслу. На протяжении творческого пути стиль Баркаускаса гибко изменялся — менялись жанровые акценты, технические приемы, но неизменными оставались коренные черты — глубокая содержательность, высокий профессионализм, крепкий сплав эмоционального с интеллектуальным. В наследии композитора представлены фактически все жанры: сценические (опера «Легенда о любви», хореографическая сцена «Конфликт»), симфоническая и камерная музыка…»

Витас любил бывать у меня дома. Сидеть в кресле под торшером, и видно было, что ему хорошо, спокойно, уютно. Мы беседовали часами. Он чрезвычайно интересный эрудированный собеседник, и человек совершенно европейский.

Слева на право: композитор Леонид Афанасьев, поэт Михал Садовский, музыковед Тина Вабрут, композитор Витаутас Баркаускас

Когда я первый раз оказался в его коттедже в Вильнюсе на берегу Немана, почувствовал это особенно ясно. Может быть, оттого, что он часто бывал в Европе, его дочь жила в Германии, а он часто навещал её, может быть, потому что советская идеология так и не сумела отравить Литву глубоко, и он воспитывался в относительно свободной среде. Я всегда чувствовал, что он смотрит на Запад и равняет себя по стандартам европейской культуры.

В пору, когда у него возникли семейные трудности, я предложил ему написать необычное произведение, которое мне слышалось и, казалось, отвечает нашим общим настроениям и мыслям.

Так возникла «Кантата «Мы вдвоём» для камерного смешанного хора, сопрано, бас-баритона, флейты, 2-х ударных, виолончели и фортепиано». Я специально привёл название полностью. Серьёзное произведение, которое тоже было приобретено Минкультуры СССР и, надеюсь, наконец появится в печати в недалёком времени…

После того, как он женился на музыковеде Тине Вабрут и переехал в Таллин, он стал таким счастливым, каким я его больше никогда не видел. Он светился. Они дружно показывали нам свой город, строили планы и планы… а потом… я не знаю, что с ним случилось…

«Пятьдесят пять, — говорил Витас лёжа у меня в квартире на диване, — это самый возраст начинать всё сначала… ну, тридцать лет-то у меня есть в запасе!»

Слава богу, оказалось у него больше, но в середине 90-х он исчез с моего горизонта… и все. Попытки найти его — пустые хлопоты до сих пор… где он, что с ним случилось? А у меня его рукописи, письма, фотографии и добрая, добрая память о хорошем друге и соавторе.

Михаил Садовский