В результате летней производственной практики на должности отрядной воспитательницы детского оздоровительного лагере «Юный железнодорожник» студентка второго курса филологического факультета педагогического института Люсенька Комсомолова забеременела. По истечении положенного девятимесячного срока она благополучно родила симпатичного смешного толстенького мальчишечку, которого единодушно, всей семьёй, назвали Федором в честь красноармейца товарища Сухова из любимого опять же всей семьёй фильма «Белое солнце пустыни». Вовка, младший люсенькин брат, даже предложил по этому поводу отправить телеграмму на киностудию «Мосфильм», артисту Анатолию Кузнецову. Вот, дескать, уважаемый товарищ Кузнецов, единодушно назвали новорождённого в честь сыгранного вами и любимого нами киногероя. Папа, мама и дедушка с бабушкой над таким предложением посмеялись, отец, правда, сказал: «А чо? А и напишем!», но писать, конечно, не стали. У этого самого артиста Кузнецова таких крестников наверняка вагон и маленькая тележка. Надо, в конце концов, совесть иметь, и вообще ─ чего напрашиваться-то? Ещё подумает, что подарок выцыганиваем. Нет, не надо. Несолидно.

Отцом товарища Сухова был лагерный массовик-затейник Кузя, то есть Володя Кузин. Владимир, то есть. Парень ─ сказка! Атлет, красавец, удалец, молодец, самец. Короче, самый пипец для всяких простодушных (эх, Люсенька, Люсенька, наивная душа…) девец, а также слабых на передок бабец.

Как у всякого профессионала мимолетных половых связей, у Вовы и с Люсенькой случилась такая же стандартная, отработанная до самых мелочей, мелодраматическая история типа «он был банкир, она была с завода». То есть, слегка поматросил – и привычно забросил. Кузины товарищи-друзья утверждали, что он не просто бабник-террорист, а идейный антифеминист. То есть, беспощадно окучивает всех прелестниц, независимо от  их возраста, внешних данных, уровня интеллектуального развития и социального положения, не просто так, от скуки, а в качестве мести всему женскому роду из-за того, что якобы однажды испытал сильное, но, увы, неразделенное чувство, что нанесло ему незаживающую душевную рану.

Можно, конечно, удивляться и даже возмущаться, как это такой глубоко аморальный тип попал в такое глубоко и высоко моральное учреждение как летний детский оздоровительный лагерь, но тут опять возникнет масса вопросов. Во-первых, других желающих ехать в этот самый лагерь и оздоравливать детишек за такую оскорбляющую честь и достоинство нормального человека зарплату в природе просто-напросто не существует. А во-вторых, свои должностные обязанности Кузя исполнял очень добросовестно, так что и с этой стороны подкопаться было абсолютно не к чему.

Учитывая все эти детали, шансов серьезно заарканить такого дикого мустанга, как Вова, у Люсеньки было ноль целых два ноля десятых. Да и какое там арканить! Ещё такую верёвку не соткали, чтобы забросить её на мускулистую Вовину холку. А даже если бы и нашлась, то все равно от таких жеребцов надо самой бежать как можно быстрей, бросив её, эту верёвку, без всякого сожаления. Но это ─ н а д о! Это — в принципе! А с другой стороны – лето, солнце, речка, пляж. Свежий воздух, душевно-многозначительная песня «Белая ночь, милая ночь, светлою мглой здесь нас укрой…». Послеотбойные «взрослые» междусобойчики под бутылочку «сухаря». Шутки-прибаутки, тонкие намёки, улыбки-ухмылки, веселый молодой здоровый смех… Вот и дошутились, вот и досмеялись. Прямо до товарища Сухова… Да и ладно. Чего уж теперь-то. Будем считать его, этого новорожденного товарища красноармейца, сообразно сюжету всеми любимого фильма, ценным подарком от комбрига Мэ Нэ Ковун.

Нет, не будем идеализировать, не будем! Конечно, сначала известие о интересном положении дочери, сестры и внучки в дружной инженерно-пролетарской семье Комсомоловых вызвало некоторые замешательство и даже растерянность. Более того: когда в этом пикантном туманном деле наступило некоторое, хм, просветление, то брат Петя высказал вполне конкретное, но весьма неконструктивное желание пощупать затейнику Вове морду. Правда, тут уже сама Люсенька показала свой непреклонный характер перца с солью. Только попробуй, сказала она Пете, я всем вам тогда такое устрою – мало никому не покажется. Петя посмотрел ей в глаза и сразу понял: не шутит. Устроит. Она, Люська, такая. Вроде, и дурой не назовёшь, но и умной как-то не очень хочется. Ну её, малахольную, к шутам…В общем, на сем предлагаемое прощупывание и закончилось. Что, в общем-то, и правильно. Чего щупать-то? Люська уже летом всё как следует пощупала. Годится. В самый раз. И, главное, зачем? Только самих себя выставлять на посмешище. Все правильно – ни к чему это. Взрослые же, в конце концов, люди. Имеем понятие.

Люсенька на своём филологическом факультете, который во всех высших учебных заведениях справедливо-тоскливо называют «факультетом невест», особыми успехами не блистала и поэтому особых перспектив не строила. Она и вообще была, как бы это поточнее сказать, абсолютно образцово с р е д н е й.  И по внешним данным, и по умственным способностям, и по жизненным планам и устремлениям, и вообще по всему-всему-всему и во всём-во всём-во всём. Да, яркости, индивидуальности, оригинальности, з а п о м и н а е м о с т и, рядом с такими натурами как Люсенька и рядом никогда не стояло. Но, с другой стороны, не всем же быть Мариями Склодовскими тире Кюри, Кларами Целкиными с Розами и Люксембургами, или, на самый крайний случай, Клавами, Шиферами и другими немецкими фотомодельными строительно-кровельными материалами. Ведь, если разобраться, то усредненность тоже имеет немало преимуществ. Как, то: жизненную стойкость, похвальное чувство трезвого реализма и здоровое состояние центральной, периферической и вегетативной нервных систем. Так что в нашем случае совершенно не стоит драматически заламывать руки и тоскливо стонать: ах, вот ещё одна мать­-одиночка! Настонались уже. Хватит. Пора на жизнь смотреть гораздо оптимистичнее.

Ровно через год после той летней практики в квартире Комсомоловых раздался звонок в дверь. Люся, только что выкупавшая товарища Сухова, уложила его в кроватку и пошла открывать. На пороге стоял угрюмый незнакомый мужчина с унылым носом. У Люси почему-то растерянно ёкнуло сердце.

─ Здравствуйте, ─ сказал мужчина. ─ Мне бы эта… Мне бы Люсьену.

─ Это я, ─ ответила она и растерянно смутилась.

Мужчина снял шляпу, вежливо поклонился.

─ Я ─ отец Владимира, ─ сказал он и почему-то поджал губы.

─ Очень приятно, ─ растерялась Люся-Люсьена теперь уже окончательно. (Ишь ты, приятно. Чего приятного-то? Расприятилась…Нет, как была она

дурой, такой и…)

─ Я вот тут слона купил, ─ сказал мужчина угрюмо и достал из сумки большого весёлого китайского слона. ─ Вашему… нашему…ну, то есть…мальчику, в общем. Можно?

─ Можно, ─ кивнула Люся. ─ Конечно можно. Почему же нельзя? Да вы проходите, пожалуйста!  (И опять: чего приглашать-то? Приятель какой нашёлся…Зачем? С какой-такой приятной целью? Может, он и сам не горит желанием проходить? Нет, дурацкое какое-то положение! И зачем пришёл? Кто его звал? Опять же этот слон…)

Мужчина, не меняя угрюмого выражения лица, кивнул и сделал два шага вперёд. Люся, теперь уже вблизи, искоса взглянула на… На кого? Ну на кого? На мужика, на кого… Скажем так: на теоретического свёкра. Ну а что? Мужчина как мужчина. В шляпе. Роста среднего. Глазки серенькие, грустные. Вокруг глаз ─ морщинки. На подбородке – ямочка. Щёки в конопушках. Уши слегка оттопырены. Лоб…И, главное, этот галстук… Как какой-то пляжный. В том смысле, что абсолютно несерьёзный. Не соответствующий, так сказать, всей важности момента. А прямо сказать, со всей решительностью ─ откровенно дурацкий. И совершенно, ну прямо совершенно не в тон его симпатичной светлоголубой рубашке!

То, что произошло в следующий момент, плохо поддаётся нормальному человеческому пониманию. Но произошло. И понимать-осмысливать это совсем не обязательно. Всё равно не поймёте. Это на уровне каких-то очень сложных подкорковых нейрохимических процессов. Так что принимайте как есть.

─ Значит, так, ─ неожиданно приказным, не терпящим никакого возражения командирским голосом, сказала Люся. ─ Идите сюда, в комнату.

Мужик явно оторопел от такого бесцеремонного к нему обращения. Но подчинился, подошёл.

─ Сядьте!

Мужик быстро сел.

─ Я сейчас.

Мужик поспешно покорно кивнул.

─ И не торопитесь!

Мужик кивнул ещё раз (обещаю!), испуганно вжал голову в плечи и в ожидании чего-то явно нехорошего прищурил глаза.

Люся открыла платяной шкаф, сняла с дверной вешалки несколько галстуков, и отцовых, и петиных. Подошла с ними к мужику. Тот подозрительно покосился на галстуки, ничего не сказал, но – это было заметно – внутренне напрягся, ожидая какой-нибудь гнусной провокации.

─ Снимите галстук! ─ строго сказала Люся.

Мужик ещё раз подозрительно покосился на неё, потом на галстуки, простужено шмыгнул носом и, задевая о подбородок, поспешно снял.

Она по очереди приложила к его груди один галстук, второй, пятый… Да, вот этот, пятый. Как раз то, что нужно. Невычурно и в цвет. И мужик как-то сразу на таком фоне помолодел и даже постройнел. До аленов делонов ему, конечно, плыть – не доплыть, но фасон уже чувствуется. Всё-таки не зря она в своё время ходила на курсы кройки и шитья.

─ Сами завязывать умеете? ─ строго спросила Люся.

Мужик отрицательно помотал головой: нет, не умею. Я их, галстуки эти, вообще никогда не ношу. У меня от них удушье в горле и шумы в голове.

Она подняла воротник его рубашки, перекинула через шею галстук, ловко завязала и вернула воротник в первоначальное положение.

─ Не туго?

Мужик ошарашено повертел головой: не туго. Нормально. В смысле настоящий дурдом. Мне бы вашего…нашего… в общем, мальчика, внука то есть, поглядеть. Может даже, ему этот слон понравится. Тогда он ещё принесёт… При чём тут какой-то галстук? Зачем? Я не люблю галстуки! У меня от них удушье и шумы! Ах, да, уже говорил…

─ Люсь, к нам кто-то пришёл? ─ и в комнате появился Люсин папаша, Сергей Фёдорович. Почти Бондарчук.

─ Да, гость, ─ сказала Люся.

Отец с интересом посмотрел на мужика. Мужик и без того смущенный, смутился ещё больше, начал безжалостно мять в руках свою шляпу и совершенно удавлено вертеть шеей.

─ Может, все-таки туго? ─ предупредительно переспросила Люся.  ─ А то ослаблю.

─ Это кто? ─ спросил Сергей Федорович.

─ Человек, ─ ответила дочь, приспуская мужику галстучную петлю. ─ Я ему твой галстук отдала. А то у него такой расцветки… Совсем неподходящей.

─ Александр Васильевич, ─ сумел, наконец, подать голос мужик. ─ Кузин я.

─ Сергей Фёдорович, ─ пожал отец протянутую руку и этак по-старомодному учтиво склонил голову. ─ Комсомолов. Очень приятно. (И этому приятно! Все приятные! Они чего, сговорились сегодня все, что ли? Ну семейка! Настоящие комсомольцы! Оправдывают фамилию!)

─ А чего? ─ продолжил Сергей Федорович. ─ Нормальный галстук! Тебе… вам…очень идёт! Это ничего, что я так вот, на «ты»?

─ Нормально, ─ согласился мужик. Он всё-таки чувствовал себя пока не совсем уверенно.

─ Мне его Валентина, супруга моя, Люсина, стало быть, мама, привезла в каком же году… А? ─ повернулся он к дочери.

─ В восемьдесят девятом, ─ ответила Люся. ─ Тебе как раз аппендицит вырезали. С осложнением.

─ Точно! Во память! ─ оживился отец. ─ В восемьдесят пятом! Из Риги!

─ Из Таллинна, ─ поправила Люся.

─ Из Риги!

─ Пап, не спорь.

─ Да из Риги! Что я не помню, что ли, когда мне аппендицит вырезали?

─ А купила в Таллинне, когда их туда на экскурсию возили.

─ Вот я и говорю: из Риги, ─ сказал, успокаиваясь, Сергей Федорович (конечно, из Риги! Что он, не помнит про аппендицит, что ли? Да тем более с осложнением! При чём тут Таллинн?).

─ Сань, а чего ты стоишь-то? ─ спохватился он. ─ Ты раздевайся, проходи! И галстук этот дурацкий сними!  Чай будешь?

─ Буду, ─ мужик сглотнул комок в горле. ─ У меня вообще-то бутылка с собой.

─ А чего? И выпьем! ─ покладисто согласился Сергей Федорович. ─ Чего не выпить с нормальным мужиком! Я уж и забыл, когда выпивал… А так я всегда пожалуйста! Люсь, ты нам чего-нибудь поруби закусить!

─ Хорошо. Вы на кухне будете или здесь?

─ А? ─ спросил Сергей Федорович мужика. ─ Где?

─ Лучше на кухне, ─ неуверенно пожав плечами, сказал тот. ─ Там попроще.

─ Согласен, ─ поддакнул Сергей Федорович (он вообще был на редкость соглашательским мужиком).

─ На кухне так на кухне. Чтоб попроще. На кухне, Люсь!

─ Ну, давай! ─ сказал Сергей Фёдорович и потянулся рюмкой к новому знакомому. ─ Будем! За что?

─ Давай за твою дочь, ─ неожиданно предложил новый знакомый. ─ Хорошая она у тебя. Галстук вон мне дала. Не пожалела.

─ Давай, ─ согласился тот. ─ Да, хорошая девка. Вот внук мне родила. Пацан ─ во! Шустрый! Уже, не поверишь, чего-то бормотать начинает! И сердито так! Как будто матерится! Честное слово!

─ Ты тоже скажешь, па! ─ улыбнулась Люся, зашедшая на кухню за детской бутылочкой. ─ Да вы не слушайте его…Александр Васильевич? Правильно я вас назвала? Папа любит придумывать! ─ и ушла в детскую.

─ Слушай, я чего-то не понял… ─ Сергей Федорович, повернув голову, сначала посмотрел вслед ушедшей дочери, потом перевёл взгляд на мужика. Взгляд был такой, что как будто он только что, вот сию вот секунду, вот именно здесь, сидя за столом, увидел его, этого самого Александра Васильевича собственной персоной совершенно впервые.

— Ты кто есть-то?

─ Кузин, ─ сказал мужик, делая попытку встать. Сергей Федорович предупреждающе поднял руку: сиди! Не надо этих церемоний! Сказал же: у нас ─ по-простому!

─ Александр Васильевич.

─ Ну! ─ не понял Сергей Федорович. ─ Из института, что ли? Хотя на институтского ты не похож… Морда у тебя… уж больно пролетарская.

─ А я и есть пролетарий! ─ вдруг улыбнулся мужик. Улыбка у него получилась неожиданно очень приятной. Широкой, добродушной, располагающей к себе и чуть-чуть смущенной. Как у артиста Леонова в фильме «Афоня». Помните, когда он артисту Куравлёву тоже галстук дарит и говорит так тихо: «Носи, Афанасий…»

─ Самый настоящий! Я слесарем работаю. В тринадцатом жэу. Вот уж скоро двадцать лет.

─ Во! ─ обрадовался Сергей Федорович. ─ Кто мне и нужен! Сань! Кран течёт в ванной уже вторую неделю, а я в этом деле совсем мимо кассы! Посмотри, а?

─ Прокладку давно менял? ─ деловито спросил Александр Васильевич, тут же входя в привычную роль рабочего человека.

─ Позавчера! ─ и Сергей Фёдорович досадливо махнул рукой. ─ И до этого два раза! Все равно капает. Всю душу уже вымотал своим капаньем. А бабы мои всё ноют и ноют. До самого ливера достали! А слесарь у нас в жэке один, и, понятно, нарасхват. Обещал только на следующей неделе. А он, зараза, всё капает и капает! Прямо караул…

─ Да-а-а… ─ протянул Александр Васильевич. ─ Со слесарями сейчас беда. А бабы, они такие…Они если заноют, то хоть беги…Разводной есть? Ага. Ну, пойдем, посмотрим.

Через полчаса они снова сидели на кухне. Александр Васильевич был переодет в петину рубашку, потому что свою намочил в процессе ремонта.

─ Ну, ты спец! ─ восхищенно сказал Сергей Федорович. ─ Я бы ни в жизнь не догадался! Из-за такой ерунды!

─ Именно что ерунда… ─ хмыкнул тот. ─ Вот только все на неё и покупаются, потому что не придают значения. Уж скольким говорил: не поленитесь, зайдите в любой хозяйственный, купите нормальный кран! Наш, отечественный! Да и хрен с ним, что некрасивый! С лица, как говорится, воду не пить! Зато напор держать будет. У них же, у иностранцев, совсем другой напор! Гораздо меньше нашего! Они же под свой напор краны эти делают, и нам же их, которые под свой, сплавляют! Под напор уже наш!

Капиталисты, чего ещё скажешь! Акулы бизнеса!

─ Это точно, Сань! ─ с горячей готовностью согласился Сергей Федорович. ─ Это я с тобой целиком и полностью! Акулы, одно слово! Это ты, Сань, прямо в точку! Вот ты сейчас Федьку видел?

─ А как же! ─ мужик при этих словах прямо расцвел. ─ Герой! Щёки со спины видны! Илья Муромец! Во пацан!

─ Ну! ─ засиял и Сергей Федорович. ─ А чего на нём, к примеру, надето?

─ Чего? ─ растерялся мужик.

─ Вот я, Сань, тебя спрашиваю: чего?

─ Ну, пелёнки там…пинетки…

─ А чьего производства?

─ А-а-а! ─ догадался Александр Васильевич. ─ Понял,понял,понял!

─ Вот то-то,что понял! ─ и Сергей Фёдорович поднял вверх палец. ─ Я и бабам своим сказал: только отечественное! Наше всё равно лучше всех этих ихних памперсов-сникерсов! Потому что натуральный хлопок! Ты, Сань, согласен?

─ Фёдорыч! ─ задохнулся тот от переполнявших его чувств. ─ Да ты…Ты, во какой мужик! Я же… И с краном этим не беспокойся! И вообще, можешь на меня всегда рассчитывать! Потому что парень-то какой! Ух! Я ему ещё слона куплю. Или кенгуру. Тоже такая же здоровая. Эх, Фёдорыч…

Расстались не то, чтобы поздно, но когда за окном уже совершенно стемнело. В коридоре долго трясли друг другу руки и хлопали друг друга по плечам.

─ Люсь, и всё-таки… Кто он есть-то, этот Саня? ─ спросил Сергей Федорович, проводив, наконец, гостя и зайдя на кухню, где дочь гладила распашонки товарища Сухова.

─ Сначала подумал: из твоего института. А он оказался из жэка. Только почему-то не из нашего, а из тринадцатого. Кто это, Люсь?

─ Да так… ─ сказала Люся туманно и вдруг улыбнулась. ─ Знакомый. Ты же сам говорил, что кран никак не можешь починить. Вот я и пригласила.

─ Молодец, ─ похвалил он то ли её, то ли его, то ли себя. ─ Рукодельный мужик. Сразу сообразил. Правильно, ихние краны разве наш напор удержат? Вот что значит специалист! Да, он обещал ещё муфту на унитазе сменить. И какая-то специальная резина у него есть, на ванный кран. И Федьке кенгуру… При чём тут кенгуру? А, Люсь?

─ Просто так. Чего удивительного? Ребёнок же!

─ В общем-то, да… ─ кивнул Сергей Фёдорович. ─ Пусть… Опять же муфта… Сказал, что в выходные зайдёт.

─ Вот и хорошо, ─ сказала Люся. ─ Если человек хороший, чего не пустить-то? Я блинов напеку. Пусть приходит…

Алексей Курганов