Владимир Алексеевич

СОЛОУХИН

(1924-1997)

«КАМЕШКИ на ЛАДОНИ»*

миниатюры

…Иногда мне приходилось сидеть на морском берегу, усыпанном мелкими разноцветными камешками. Они, правда, сначала не кажутся разноцветными – этакая однообразная сероватая масса. Невольно начинаешь перебирать камешки. Возьмёшь горсть, просеешь сквозь пальцы, или возьмёшь камешек и бросишь в воду, – пойдут круги…

Неожиданно один из камешков останавливает ваше внимание. Он округлый, полупрозрачный, сердцевина слегка красновата, словно растворена там капля крови. Или, напротив, он чёрный,  лаковый, а по лаку – жёлтый узор, похожий на пальму. Или камешек зелёный, а на нём летящая белая чайка. Да что говорить – бесчисленны и разнообразны камешки на морском берегу!

Вы кладете на ладонь с десяток камешков и долго перекатываете их с места на место, пока не остановите свой выбор на трёх, четырёх, а остальные выбросите обратно на берег…

Но теперь ближе к делу. Много лет назад я завёл себе тетрадь, из тех, что у нас называются «общими». При чтении книги, в разговоре с друзьями, во время одиноких прогулок или в жарком споре мелькала иногда мысль, касающаяся чаще всего литературы. И эту мысль я старался либо запомнить, либо записать на клочке бумаги. Когда бумажек накапливалось изрядное количество, я производил отбор, и самые важные записи переносил в тетрадку.

Время от времени я брал оттуда иной подходящий «камешек» и вставлял его в книгу, в очередную статью, и он, как мне казалось, придавал им живость.

По какому же принципу я предлагаю некоторые записи, читательскому вниманию?.. Если из всей этой высыпанной груды «камешков» читатель отберёт для себя хотя бы пяток, буду рад. Я ведь и собирал их лишь для того, чтобы показать людям, в надежде, что некоторые покажутся им, по крайней мер, забавными.

***

В юности, в начале творческого пути, у поэта иногда вдруг возникают такие перлы искусства, которые изумляют всех!..

Потом он приобретает опыт, становится мастером, постигает законы композиции, архитектоники, гармонии и дисгармонии, обогащается целым арсеналом средств и профессиональных секретов. И вот, вооружившись всем этим, он всю жизнь затем пытается сознательно достичь той же высоты, которая в юности далась ему как бы случайно…

***

Можно исследовать химический состав, технологию производства, рецепты, тайны мастерства и всё точно узнать: почему фарфоровая чашка звенит красиво и ярко, а просто глиняная издаёт глухой звук.

Но мы никогда не узнаем – почему одни фразы, стихотворные строки, строфы бывают звонкими, а другие глухими.

Дело вовсе не в глухих согласных, шипящих, закрытых и открытых звуках. Каждое слово без исключения может звенеть, будучи поставленным на своё место. Слова одни и те же, но в одном случае из них получается фарфор, бронза, медь, а в другом – сырая клёклая глина.

Один поёт, а другой хрипит. Один чеканит, другой мямлит. Одна строка как бы светится изнутри, другая тускла и даже грязна. Одна похожа на драгоценный камень, другая – на комок замазки.

***

Нужно попасть камнем в цель на далёком расстоянии. У человека, умеющего далеко кидать камни, при этом будет одна лишь трудность – попасть. Докинуть до цели для него не проблема.

Если же человек едва-едва добрасывает камень до нужного места, то где уж ему попасть.

Литературная техника, литературное ремесло, вот это и есть умение «докинуть».

Нужно, чтобы все эти рифмы, внутренние рифмы, разно-ударные рифмы, ассонансы, аллитерации и прочее не стали проблемой, а было бы, как умение легко докинуть камень до цели. Тогда вся энергия сосредоточится на том, чтобы попасть в цель.

***

Известен из мемуарной литературы эпизод, как Анна Ахматова с подругой Надеждой Мандельштам ходила по Третьяковской галерее.

– А теперь, – сказала Анна Андреевна, – пойдём смотреть, как меня повезут на казнь. И она подвела подругу к «Боярыне Морозовой».

Там же, в воспоминаниях, приведены стихи Анны Ахматовой, навеянные, видимо, этим эпизодом:

А после на дрогах, в сумерки,

В навозном снегу тонуть.

Какой сумасшедший Суриков

Мой последний опишет путь.

Всё тут хорошо и уместно. Только почему «дроги»? Родившись и проживши всю жизнь в России, в те годы, когда лошадь со всеми сопутствующими обстоятельствами была ещё в быту: тарантасы, извозчики, рысаки, коляски, санки, розвальни, телеги, кибитки, в том числе и дроги, дрожки (а тем более, что снег под полозьями написан Суриковым так ярко), как можно было вставить – летние дроги? Ведь А.А. пишет, что «в навозном снегу тонуть»!

Конечно, это придирка. Но ведь сие равносильно тому, если бы кто-нибудь из современных поэтесс перепутал лимузин с самосвалом!

Ну, вот, кинул я этот «камушек» в знаменитую поэтессу, а на душе неспокойно. Да не может быть, чтобы Анна Андреевна не знала, что такое дроги. Не искажена ли цитата (по вине автора мемуаров, в издательстве, в типографии)?.. Перелистал трёхтомник Ахматовой, нашёл нужное стихотворение – ну, конечно же!..

Я знаю, с места не сдвинуться

Под тяжестью Виевых век.

О, если бы вдруг откинуться

В какой-то семнадцатый век.

С душистою веткой берёзовой

Под Троицу в церкви стоять.

С боярынею Морозовой

Сладимый медок попивать.

А после на дровнях, в сумерки

В навозном снегу тонуть…

Какой сумасшедший Суриков

Мой последний напишет путь?

***

Иногда у поэтов, скажем, не ставших большими, крупными поэтами, даже не в Москве и Ленинграде, а в каком-нибудь городке зарождаются подлинные жемчужины, яркие и чистые цветы поэзии. Не букет, а один цветок порой смотрится лучше, чем целый сноп. Такие жемчужины нашлись у двух поэтов из Вязников Владимирской области. Первое принадлежит тихому, безвременно ушедшему поэту Юрию Мошкову:

Лукошко

Нам было вместе двадцать семь,

«Судьба» – судачили соседи,

А мы не думали совсем

Разгадывать намёки эти.

А мы ходили в лес густой,

Одетый в рыжий мех подпалин,

И набродившись, под ольхой,

Раскинув руки, засыпали.

И возле нас, касаясь плеч,

Лукошко с днищем деревянным

В траве лежало, словно меч

Между Изольдой и Тристаном.

Кто скажет, что это не очаровательное стихотворение, достойное даже антологии, если не хрестоматии?..

Второе стихотворение принадлежит перу Бориса Симонова:

Мона Лиза

Я любил. Было счастье мне в жизни обещано,

Я сгорал от любви, от шального огня.

Мона Лиза, святая, чистейшая женщина,

Улыбаясь, глядела с холста на меня.

 

Я обманут был. Горечь в душе, в жизни – трещина.

Я метался в тоске, всё на свете кляня.

Мона Лиза, коварная, хитрая женщина,

Улыбаясь, глядела с холста на меня.

Да, они оба не стали крупными поэтами. Но почему, спрашиваю я, по количеству написанного, по шуму вокруг имени, а не по высшей отметке поэтического всплеска должна мериться высота поэзии?.. Да, разница между граммом и тонной золота есть. Но золотая крупица обладает всеми теми же свойствами благородного металла, что и глыба!..

***

У смоленской поэтессы Нины Яночкиной есть стихи о соловьях. Они соревнуются: кто лучше споёт, к тому и прилетит соловьиха. Оставим заблуждение автора с точки зрения орнитологии  в стороне: птицы поют, обозначая «свой» участок обетования, и вряд ли это можно расценить как турнир на победителя. Но поэтесса делает вывод:

О, если б люди на земле,

Когда придёт беда большая,

Все споры, зревшие во зле,

Не кровью – песнями решали.

Оно, конечно, хорошо бы, но… где гарантия объективности?.. Был же случай, когда «королём поэтов» избрали Игоря Северянина!.. В отличие от многих, я считаю, что Северянин… своеобразный поэт, но ведь в то время жили Гумилёв и Ахматова, Есенин и Маяковский, Блок и Цветаева. Победил же на состязании поэтов Северянин! Да, никто не умер, но и справедливость не восторжествовала.

А ведь ещё не было тогда такого понятия, как массовая культура, не было средств массовой информации, обрабатывающих (оболванивающих) сознание масс, искусственно создающих общественное мнение. Вдруг при определённой настроенности аудитории (массы) победила бы не Обухова, не Елена Образцова, не Синявская, а Пугачёва?.. Вдруг при том массовом психозе, который возник, например, вокруг Высоцкого, пальму первенства присудили бы как певцу ему, а не Шаляпину или Карузо? А как поэт он выиграл бы соревнование у Есенина, а то и Пушкина с Лермонтовым?..

Уверен, что справедливого решения спора, о котором печётся Яночкина, вряд ли бы получилось.

***

В каждом языке есть множество слов, заимствованных из других языков. Много их и в нашем родном языке. Тюркские, немецкие, английские, французские слова, в большинстве случаев, уже не воспринимаются, как чужие: башлык, башка, таган, вестибюль, футбол, гол, рейд, циркуль, сувенир, круиз, билет, метро… – сотни и тысячи слов.

Иногда случаются курьёзы (французское словечко), наиболее известные из них – шваль, шаромыжник, шалеть («ты что, ошалел»?). Первые два остались от нашествия Наполеона. Шваль – лошадь, и отступающие французы питались дохлыми лошадьми. Но поскольку слово «шваль» произносилось часто, у крестьян в сознании оно ассоциировалось с дохлятиной. Когда же голодные французы просили у крестьян поесть, они обращались к ним «шер ами» (дорогой друг). Для русского уха эти два слова сливались. Отсюда реакция: «Марья, гляди, опять эти шаромыжники идут, еду клянчить!».

Слово «шалеть» пришло, вероятно, через барские усадьбы, где господа говорили по-французски. «Шалёр» – жара, но для дворни это слово преобразовалось в глагол, и пошло: «Ты что, паря, ошалел?»

***

В Болгарии то и дело можно увидеть вывеску «Хранителни стоки». Буквально это означает – консервы, продукты, которые могут долго храниться.

Я и раньше замечал, что в родственных русскому языках многие слова звучат более первозданно, чем на русском. «Креслословица» вместо «кроссворд». Если болгарин скажет «идите направо», это значит нужно идти прямо (т. е. наше дело правое, прямое, правильное). А слово «направо» по-болгарски будет «дясно» (от десницы).

И вот теперь оказывается, вместо нашего «консервировать», «консервы» у болгар не более, чем хранить. То есть, слово «консерватор» значит «охранитель, сохранитель», и не должно нести того отрицательного оттенка, который мы ему придаём.

***

Ранее я упоминал стихотворение Бориса Симонова из Вязников. Живя по путёвке в Доме творчества Переделкино, он заходил ко мне, его привлекали книги на полках. Библиофилией наподобие Наровчатого или Цыбина, я никогда не занимался, книжного антиквариата у меня почти нет. Но, бывая за границей, я иногда привозил оттуда книги на русском языке, недоступные для большинства людей, живущих в Советском Союзе. Это такие, как четырёхтомник Гумилёва, трёхтомник Ахматовой, Цветаевой и Мандельштама, произведения Бунина, Бориса Зайцева, Набокова, Бердяева, Сергея Булгакова, Владимира Соловьёва, Франка, Ходасевича, Розанова, Трубецкого…

И вот получаю от Бориса Симонова письмо:

«Постараюсь в мае опять попасть в Переделкино, ваша библиотека не выходит у меня из головы. Жаль, что такие чудо-книги не довелось прочитать в молодости…».

Теперь, на этом примере, воскликнем: «Кто, по какому праву лишил целые поколения русских людей возможности читать русские книги и тем самым по живому перерезал связи между поколениями? Выстриг ножницами целые периоды родной истории, литературы, философской мысли? Кто старательно, иезуитски-продуманно и преступно нарушил преемственность в исследовании, а значит, и в развитии родной культуры? Кто был заинтересован в том, чтобы целые поколения вырастали и формировались как можно тупее, невежественнее, примитивнее и, как следствие, – послушнее и покорнее? Кто посадил нас на духовный паёк и держал на этом пайке в течение десятилетий? Да и не рано ли ещё глагол «держать» употреблять в прошедшем времени?..

***

У Михаила Васильевича Нестерова есть картина, жемчужина русской живописи: «Девушка в амазонке». По сути, это портрет дочери художника, один из немногих поэтически завершённых, художественно обобщённых образов русской девушки начала ХХ века. В одной из монографий о Нестерове читаем: «В красоте лица, в нервной выразительности рук, в стройности и хрупкости её силуэта – во всём облике «Девушки в амазонке» проступает душевный уклад, жизненный строй, свойственный девушкам из русской образованной среды начала нового века. Эта «Девушка в амазонке» читала Блока, она слушала Скрябина, она смотрела Айседору Дункан, точно так же, как «Смолянки» Левицкого читали тайком Вольтера, слушали «Тайный брак», играли на арфе и танцевали бальные пасторали».

И вот вчера из телефонного разговора с дочерью «амазонки», т.е., с внучкой Нестерова – Ириной Викторовной, узнаю, что эта «амазонка» в возрасте 52-х лет в 1938 году была арестована, сослана в лагерь и возвратилась оттуда калекой на костылях.

Да разве одного этого факта, без десятков миллионов других жертв, с дочерью русского художника Нестерова недостаточно, чтобы понять, с какой властью, с каким государством мы имели дело на протяжении многих десятилетий?! И как ко всему этому прикажете относиться?..

***

Много я видел памятников, но этот произвёл на меня наисильнейшее впечатление. Все мы знаем, что такое «сараевский выстрел». Студент Гаврило Принцип, член организации «Молодая Босния», боровшиеся за освобождение Боснии и Герцеговины, стрелял в наследника австрийского престола Франца Фердинанда и убил его. Этот выстрел послужил поводом для начала первой мировой войны со всеми ужасающими последствиями.

И вот, когда я оказался в Сараеве, я решил посмотреть на это место, на памятник стрелявшему, ведь Гаврило Принцип считается национальным героем Югославии.

И вот памятник: на тротуаре ограничен медной проволокой участок асфальта, меньше квадратного метра, и в этом квадрате – следы от башмаков Принципа. Как он стоял во время выстрела, так и остались навечно его следы, вдавленные в асфальт.

И вся картина того времени сразу встаёт перед глазами. Проезд наследника в летнем открытом экипаже, шпалеры празднично одетых людей… Когда мысленно встаёшь на следы на асфальте, сразу становится ясной поза стрелявшего, куда смотрел, в какую сторону направлял пистолет…

Впрочем, наиболее бесцеремонные туристы, особенно американцы, не мысленно, а на самом деле стремятся постоять на следах.

***

Поэт Михаил Беляев написал прозу, по сути, это воспоминания о детстве, которое прошло на оккупированной территории, в Орловской области. Я читал эту рукопись, рецензировал её. И вот был там один эпизод, который я настоятельно советовал Михаилу развернуть в самостоятельную повесть. Если бы он её написал, она сразу бы выдвинула его в первые ряды лучших современных писателей, и думаю, перевели бы на все возможные языки, и автор получил бы кучу разных премий.

Сам материал этого эпизода, его сюжетный ход настолько необыкновенны, интересны и обще человечны, гуманны, остры, особенно на фоне той жуткой войны, что повесть определённо принесла бы М. Беляеву известность и славное имя. Однако уговорить его мне не удалось.

Что же это за эпизод?.. В деревеньке произошла стычка немцев с партизанами. После перестрелки партизаны отошли в лес, а немцы – в какой-то другой населённый пункт. Во дворе дома, где обитала женщина с двумя мальчишками, остался лежать раненый немецкий солдат, без сознания, стонет. Что с ним делать?.. Добить, но кто из них это станет делать?.. Оставить так, пусть сам «доходит»? А немец стонет, каково это слушать?.. В конце концов, затащили они его в избу, дали воды. Немец оклемался, теперь уж и вовсе невозможно его добивать. День за днём начали они немца выхаживать. Каждое существо, которому помогаешь, невольно привязывает к себе. И женщина, и мальчишки стали к нему привязываться. Так среди чудовищной мясорубки и бойни расцвёл цветок милосердия.

Правда, при очередном налёте партизан немца всё же убили, и женщина с мальчишками жалели его почти как родного. Нарочно не придумать такого сюжета!..

***

Приведу два письма, написанных двумя замечательными деятелями русской культуры, в разное время, при разных обстоятельствах – двум замечательным русским женщинам.

«Моё самое искреннее сочувствие будет сопровождать Вас в Вашем тяжёлом странствовании. Желаю от всей души, чтобы взятый на себя подвиг не оказался непосильным. С великой нежностью целую Ваши милые руки, которым предстоит сделать много добрых дел».

И.С. Тургенев, Париж, 1877 г.

***

«Милая Соня!.. Позвольте мне по старой дружбе с Вашей семьёй называть Вас так, несмотря на то, что Вы превратились теперь во взрослую барышню. Спасибо Вам за Ваше милое, ласковое письмо, которое я не заслужил. Вспоминая прошлое, я браню себя за то, что мало отдавал внимания окружавшей нас тогда молодости. В наш грубый и жестокий век, когда все, даже молодые сердца закрыты или наполнены ненавистью и заботой, такое письмо, как Ваше, – редкость, и я благодарю Вас за него вдвойне. Радуюсь, что теперь, находясь временно за границей, могу ответить на него, т.к. из России мне не удалось бы этого сделать.

Часто вспоминаю Вашу милую семью, с которой я был связан дружбой и хорошими минутами… Мане, брату, и всем, кто меня помнит, шлю привет. Вас же благодарю и приветствую.

Сердечно преданный К. Алексеев (Станиславский), г. Баденвейлер, 28.7.1929 г. 

Об авторах этих писем говорить не приходится. Поговорим об их адресатах.

Тургенев пишет одной из самых блистательных петербургских красавиц, баронессе Юлии Петровне Вревской, доброй своей знакомой. Женское очарование, самоотверженность и доброта сочетались в ней с пламенным патриотизмом. В. Левченко пишет о ней: «В 1877 году началась русско-турецкая война. В освободительном походе на Балканах, как известно, участвовали не только мужчины-воины. Обстановка в российском обществе, накал благородных чувств были таковы, что многие женщины добровольно направлялись на фронт. Милосердные сёстры – так их тогда называли. Среди них была и та, кого благословлял Тургенев, – Юлия Петровна Вревская, одна из блистательных красавиц».

С войны Юлия Петровна не вернулась, она умерла от тифа, который тогда свирепствовал. В Болгарии, в г. Бяла, ей поставили памятник.

Теперь о Соне, кого благодарил Станиславский. Это – Софья Михайловна Зёрнова, одна из дочерей доктора Зёрнова, из большой дружной семьи, являющей собой образец той русской интеллигенции, образованной, талантливой, жертвенной, многосторонне развитой, которая сформировалась к моменту революции и которая, продолжая культурные традиции 19 века, явила бы миру чудеса просвещённости, искусства, гуманизма и духовного богатства. В доме Зёрновых бывали, восхищались молодостью Станиславский, Качалов, Книппер, Хмара, Рахманинов… В одном из писем Станиславского можно прочитать: «Дети Зёрновы подросли, странная и милая молодёжь».

Вся семья, естественно, оказалась в эмиграции. В «Семейной хронике Зёрновых» подробно описано, как синеглазая девушка уходила с Белой Гвардией в Грузию, а затем через Батуми в Константинополь, а потом в Югославию, а оттуда – в Париж. Соня Зёрнова была той юной красавицей, которая на балу от имени русской эмиграции преподнесла королю Югославии платиновый браслет в бриллиантах и сапфирах в благодарность за то, что он дал приют беженцам из России. Всю жизнь Софья Михайловна вела активную деятельность по воспитанию молодёжи, помогая бедным эмигрантам. В последние годы жизни Софья Михайловна (скончалась в 1972 году) руководила приютом для сирот-эмигрантов в Манжероне…

А теперь поставим вопрос ребром. Живи Соня Зёрнова в 1877 году, с её добротой, жертвенностью, с её душой, разве не могла бы она оказаться на месте Юлии Петровны Вревской, памятник которой стоит в Болгарии? А баронесса Вревская, живи она в 1917-м, где бы она оказалась и что бы с ней стало?.. В лучшем случае, в  эмиграции, ну а в худшем…– нетрудно вообразить.

***

Рассказывают, что в эмиграции особенно бедствовали учителя, учившие в школах детей эмигрантов. Материальное положение их было крайне тяжёлым. И всё же в одном им, русским учителям, было легче, нежели их коллегам на родине. Не надо было писать ежевечерне и ежегодно нелепых, унизительных и постыдных конспектов по проведению уроков, не надо было вдалбливать в детские головёнки – колхозные трактора, ударные бригады, стахановцев и прочую ерунду. Они могли учить детей добру, а не бездарным и бездуховным стишкам о пятилетках; они могли учить детей так и тому, как велит им совесть, а не так, как велит Роно, Гороно и Облоно…

***

Можно писать при свечах, при керосиновой лампе, при настольной электрической лампочке, при коптилке, при дневном свете, а вот Олег Михайлов сказал, что Иван Шмелёв писал при свете Евангелия!..

***

Телефильм по любому литературному произведению, скажем, по «Анне Карениной» или по «Мёртвым душам», в сущности, подменяют чтение. Посмотрит юноша или девушка (а хоть бы и взрослый, пожилой человек, который почему-либо «Анну Каренину» не читал) его, и читать роман как бы уж нет надобности. Зачем читать, когда всё уже ясно?..

Не будем говорить о преимуществе книги в том, что читая её, погружаешься в стихию языка. Русского языка вообще и языка данного писателя в частности. А ведь это наслаждение! Одно дело (если использовать грубое сравнение) принудительное питание через кишку, введённую в пищевод с воронкой на конце (телевиденье), а другое дело – неторопливая, со вкусом еда.

И всё же главное преимущество книги перед телефильмом по ней – в другом.

Дело в том, что при чтении книги у читающего невольно включается воображение. Действие романа (повести, рассказа) перед его мысленным взором разворачивается в картинках, он видит обстановку, лица персонажей, он видит их живыми, как бы в кино. Преимущество перед кино в том, что читатель при этом сам «режиссирует» свой «фильм»; кинорежиссер со стороны не навязывает ему внешнего облика и действия персонажей. Другими словами, чтение книги  – процесс более активно-творческий, нежели сидение перед «ящиком», когда человек лишь потребитель, а не творец.

***

Теория самозарождения жизни в виде молекулы белка и живой клетки, а потом – развития из неё всех тигров и пальм, китов и жужелиц, пингвинов и ромашек, сирени и васильков, соболя и медведя, форели и журавля и т.д., то есть, теория эволюции, при всей её простоте объяснения феномена жизни и заманчивости, всё же начисто исключает наличие в жизни разумного начала. Всё само собой. Случайное соединение химических элементов, атомов, постоянное усовершенствование путём естественного отбора…

Но вот статья в газете «Правда» – «Путешествие по ушной раковине» в рубрике «Служба здоровья», там написано: «Три десятилетия назад на конгрессе в Марселе французский учёный П. Ножье выступил с сенсационным заявлением, что в ушной раковине спроецирован эмбрион человека. Пользуясь старинными китайскими источниками, он разработал топографические карты уха, на которых выявил ряд рефлекторных зон…».

По-русски говоря, это значит, что каждому внутреннему органу в человеке соответствует определённая точка в ушной раковине. Это равносильно тому, что к сложному аппарату, скажем, к радиоприёмнику, приложена схема. Так что, это Природа тоже сделала сослепу и наощупь?.. А главное, зачем, исходя из какой эволюционной целесообразности?..

***

Математически доказано, что жизнь во Вселенной не могла зародиться от случайной комбинации химических элементов и атомов. «Если бы, – гласит один из подсчётов, – в любой ячейке пространства объёмом в электрон каждую микросекунду испытывалось бы по одному варианту, то за 100 млрд. лет (а Вселенная существует лишь 15-22 млрд. лет) было бы испытано 10¹⁵⁰ вариантов. Это число ничтожно по сравнению с необходимым 4^{1оооооо} или 10^6ооооо – столько комбинаций из 4 «букв» генетического кода нужно было бы перебрать, чтобы составить ту, которая определяет жизнь. По расчётам американского астронома Дж. Холдена, такой шанс составлял бы 1 из 1,3 х 10³⁰.

***

Так, если методом случайных комбинаций пытаться составить хотя бы самую примитивную молекулу, за всё время существования Вселенной была бы «проиграна» ничтожно малая часть таких вариантов. То есть математически доказано, что жизнь не возникла и не могла возникнуть в результате случайности.

По другим аналогичным расчётам, времени существования Земли также недостаточно для образования и для эволюции системы из примерно двух тысяч ферментов, которыми пользуются земные организмы. Всё это, оказывается, уже известно современной науке, и широко публикуется как в научных, так и в научно-популярных работах. В частности, математические выкладки я выписал из монографии А.А. Горбовского «В круге вечного возвращения». Так почему же в школе мы продолжаем морочить головы нашим детям о случайном зарождении жизни на Земле и так называемой эволюции?..

Кстати, Горбовский, в этой работе, где речь шла о пространстве, времени, их взаимосвязи, их сущности, оговаривается: «Сто лет назад на этот вопрос было ответить легче, чем теперь».

***

Учёные-исследователи установили замечательную особенность насекомых, птиц, животных, живущих большими сообществами (лемминги, термиты, крысы и т.д.), оказывается, при небольшом количестве отдельные экземпляры ведут себя как индивидуальные особи, полагаясь на самих себя. Но если речь идёт о муравьях и пчёлах, то они, оставшись без семьи, без общества, погибают.

Птицы превосходно могут существовать по отдельности, но когда, в силу каких-то обстоятельств, они собираются в большую стаю, и когда их масса превышает некую «критическую точку», стая превращается в сверхорганизм и обретает, как утверждает наука, «большой разум». Подобное можно наблюдать в среде перелётных птиц: когда отдельные особи, словно по мановению волшебной палочки, собираются в огромную стаю и следуют за вожаком, как единый организм.

Такой же феномен наблюдается и с рыбами. Плывёт стайка маленьких рыбок, и вдруг все мгновенно, одновременно, подчиняясь некому импульсу, меняют направление.

Если же число особей в стае по какой-то причине уменьшается, и достигает критической точки, то «большой разум» исчезает, и остатки (стаи, термитника) превращаются в беспомощных, обречённых на вымирание особей.

Бесспорно такие же процессы проистекают и в общности людей. «Большой разум» возникает, когда люди вместо многочисленного скопища начинают ощущать себя единым целым, с едиными идеалами, духовными, культурными, историческими ценностями, едиными целями и устремлениями, именно тогда они становятся НАРОДОМ.

Однако есть и великая опасность: если в силу каких-то причин (внешних, внутренних) численность падает ниже критической массы, общность распадается на беспомощных, растерянных индивидуумов, бездельников, жуликов, алкоголиков, лишённых элементарной духовности. Достаточно перелистать страницы истории, чтобы убедиться, что подобное случалось на Руси не однажды. За годы революции, послеоктябрьских лет и последующих десятилетий, включая «девяностые», не считая военных потерь, как утверждает статистика, «биомасса» россиян сократилась почти на 70 миллионов «особей».

Комментарии, как говорится, излишни…

***

Расхожей стала строка Грибоедова «И дым Отечества нам сладок и приятен». Как только не употребляют эту строку: и вставляют в свои стихи, и делают эпиграфом к поэтическим произведениям, не говоря уж о разговорной речи.

Но, как мне кажется, при употреблении этой фразы всуе, исчезает оттенок, который был вложен Грибоедовым. Он ведь не хотел сказать, что дым как таковой и сладок, и приятен. А дымок, действительно, может быть душистым и даже приятным. Дымок от спалённой жнивы, дымок, когда жгут прошлогодние картофельные плети и т.д.  Грибоедов упоминает дым, как горечь, как в некотором роде олицетворение горечи, которую он испытывал, находясь много лет на  чужбине, не имея возможности посетить родной дом и своих близких друзей.  Поэтому смысл этой фразы звучит для меня так: «Горек дым, но если это дым Отечества, то даже и он сладок и приятен».

При беглом прочтении, если не сделать сильного ударения на слове «дым», то смысл фразы ускользает.

***

Вспоминаю строки журналиста Михаила Кольцова, написанные им в 1927 году, к десятилетию Октября: «Десять лет мы догоняем и обгоняем грязную, вонючую старуху с седыми космами, дореволюционную Россию…».

Нет, Кольцов, у России было лицо не грязной старухи с седыми космами. У неё было лицо – Достоевского, Чехова, Толстого, Бунина, Шаляпина, Блока, Гумилёва, Есенина, Анны Ахматовой. У неё было лицо «нестеровской» женщины, лицо «Девушки в амазонке»!..

***

Компасов может быть миллион, но Север на земном шаре один. Пути людей  по компасу могут быть разными: один пойдёт по зелёному лугу, другой – по песчаной пустыне, третий – по болоту, четвёртый – по тайге. Но ориентир у каждого из миллионов один – Север.

И в полной степени это касается – поэтов, писателей, художников. Каждый должен идти своим путём и быть непохожим на других. Но ориентир должен быть общим. По крайней мере, для писателей, поэтов и художников одного народа!..

Материал к публикации подготовила 

Римма Кошурникова

____________________

* Эти «камешки», написанные для  ж. «Наш современник», членом редколлегии которого был В.А. Солоухин, любезно предоставлены автором для публикации в ж. «Славяне» вып.1 (г. Рига, 1991 г.).