1

Принц, умерший в миллион какой-то раз, встающий на поклоны, ловящий букеты цветов…

Принц молодой, почти мальчишка, пожилой, стареющий, произносящий монологи взахлёб, бормочущий их под нос, пропевающий под гитару; принц, точно изъятый из недр не представимого космоса, угаданный так, что очередная смерть влечёт новое представление…

Принц, принц…

Представление в замке, разыгранное для избранной публики, и князь, по чьему приказу пригласили лицедеев, думает, чему можно поучиться у механизма интриги.

Представление в провинции девятнадцатого века, где души поросли волосом, попы торгуют из-под полы водкой, а городовой – серьёзная власть.

Представление на столичных сценах – под взмывающие флаги успеха; восточные представления: принц неожиданно раскосоглазый…

Много ли может рассказать о жизни старый, одутловатый, утомлённый столь долгим житьём принц?

Вероятно, довольно много – о сомнениях и прозрениях, о сумасшествие и целеустремлённости, о бессмыслице существования мясного куля, если не…

Впрочем, тут возможно варианты: ибо месть, жажда оной, столь логичная, застит Гамлету глаза.

Она застит их сильно, заставляя вновь и вновь вовлекаться в интригу, и забывать, что кровь – только множит кровь.

Милосердие, однако, никак не вписывается в пьесу, и сколько бы ни болтали банальности могильщики, их монологи всё равно производят впечатление.

…как образ таинственного, утверждающего, что на нём нельзя играть, как на флейте (можно! Можно! Сколько веков играют!) – образ манящий, не разгаданный, цельный – даже в своей внутренней разорванности.

2

Гамлет умирает – чтобы встав, поклонившись публике, продолжать существовать в вечности: и в бессчётных записях в исполнениях такого количества артистов, что ни у какого другого героя не было столько лиц.

Прав ли Толстой, утверждавший банальность шекспировских речений – в том числе: Гамлета?

Пожалуй – что не меняет дела.

Сколько принцу – девятнадцать, или сорок?

Вечность не разбирает оттенков возраста.

Тишина, воспоследующая дальше, прервётся новыми волнами постановок.

Дания своеобразно сходится с Англией, и Кнуд Великий, не подозревая грядущего, устанавливает свою власть – как потом сделал отец Гамлета, с призраком которого мы столкнёмся.

Что ж… в определённом смысле и сами мы призраки, ибо где тот ребёнок, который был тобой?

И где тот старик, которым сделаешься ты с годами?

Офелия подразумевает лунные мерцания опаловой прелести.

Лилии источают сильный аромат.

Странствующие комедианты предстают в розоватых, присыпанных пеплом тонах, заимствованных у Пикассо.

И подмостки мировой культуры обеспечивают интеллектуальную преемственность поколений.

Александр Балтин

Автор: Original putemamlene was Barney Jenkins at en.wikipedia — Неизвестен, Общественное достояние.