К 140-летию А.Н.Толстого

В начале 40-х годов 20-го века тех, кто приезжал к писателю Алексею Николаевичу Толстому во флигель на Спиридоновскую улицу в Москве встречал старый швейцар со словами: «Их сиятельства нет дома. Они уехали-с в горком по делам-с!»

Толстой — дворянин по рождению умудрился не только не попасть под репрессии, но еще и занять высокое место в пролетарском обществе. Был он человеком на редкость противоречивым, поэтому и относились к нему  полярно: одни любили, другие завидовали, третьи просто ненавидели и презирали. Ахматова, например,  не удостаивалавниманием, Мандельштам вообще умудрился дать пощечину за сочувствие и преданность большевикам. Бунин на все лады издевался над прозвищем «красный граф», данным Толстому по возвращению в СССР. И, тем не менее,  все признавали, что он был писателем от Бога…

До 16-ти лет его звали Алеша Бостром. Он носил фамилию своего отчима и даже не подозревал, что его отец – граф Николай Александрович Толстой, четвероюродный брат Л.Н.Толстого и А.К.Толстого.

Историки до сих пор спорят, кто на самом деле был его отцом. Мать Толстого, писательница Александра Леонтьевна, чей прекрасный образ  (а в молодости она была очень красива) с такой любовью выведен А.Н.Толстым  в повести «Детство Никиты», приходилась дальней родственницей декабристу Н.И.Тургеневу.  В 19 лет ее выдали замуж за графа Н.А.Толстого. Семейная жизнь не была счастливой. Н.А.Толстого  все характеризовали как человека грубого и несдержанного,  и с сочувствием относились к молодой его жене.  И в конце концов, произошло то, что должно было произойти. На одном из рождественских  вечеров в Самаре она встретила и полюбила земского чиновника Алексея Бострома.

 У Александры Леонтьевны уже было трое детей, и она ждала четвертого. Развод тянулся долго. 10 января 1883 года родился ребенок, а тяжба между супругами все длилась. Суд, в конце концов, принял сторону обманутого мужа, и детей присудили Николаю Александровичу. И Александра Леонтьевна, понимая, что может утратить и последнего ребенка, поклялась, что он сын Алексея Бострома!

 Однако граф-рогоносец в своем отцовстве не сомневался. Тем не менее, Александра Леонтьевна ушла к Бострому с десятимесячным Алешей, и ребенок был записан на фамилию отчима.

 А дальше жизнь пошла своим чередом. Алексей Бостромокончил реальное училище в Самаре и отправился в Петербург. И тут, Александра Леонтьевна, видимо решив, что графский титул и фамилия помогут сыну больше, чем безвестная фамилия Бостром, начала хлопотать в суде о признании отцовства Николая Александровича. Тяжба эта завершилась успехом лишь в 1901 году, когда Алексею было 17 лет.

В Петербурге Алексей Толстой поступил в престижный Технологический институт. В свободное время писал стихи. А незадолго до защиты диплома бросил университет, чтобы целиком посвятить себя творчеству. В 1911 году у него уже был издан один роман – «Хромой барин» и несколько сборников сказок и рассказов. Пьесы шли в Малом Театре.

Яблоко еще зеленое, прекрасный сорт, и, если не загниет раньше времени, то получится отличный апорт», – так метафорично охарактеризовал молодого Толстого маститый писатель В.Г.Короленко.

 Апорт и в самом деле оказался отличным. В неофициальном табеле о рангах первым (непревзойденным по стилю) из писателей считался Иван Бунин, вторым – Алексей Толстой. И дело было не только в несомненном таланте, но и колоссальном трудолюбии. Иван Бунин, весьма критически относившийся к Толстому (Иван Алексеевич был вообще остер на язык и его характеристики окружающим особой добротой не отличались), отмечал: «В гостях Толстой напивался и объедался, по его собственному определению «до безобразия», но, проснувшись на следующий день рано утром, обматывал голову  мокрым полотенцем и тотчас принимался за работу. Работник он был первоклассный».

Работал Толстой всегда 6-7 часов в день беспрерывно,  невзирая на самочувствие, настроение и недомогания. Причем, проповедовал, так называемый своеобразный кабинетный принцип «четырех столов»! И, естественно, больших кабинетов: надо же было где-то эти столы разместить!

Писал Толстой всегда стоя, за конторкой первого стола. Это была работа вчерне, так сказать, только скрепы, наметки будущего произведения. За тем переходил ко второму столу, где перепечатывал написанное на машинке. Потом садился за третий стол, где редактировал себя же! И это при том, что он обладал разборчивым, круглым, почти детским почерком! Но в этой схеме был определенный смысл.

Дело в том, что писатель  всегда повторял: «Все, что написано мною – гениально и исправлению не подлежит». Поэтому отпечатанное за вторым столиком он представлял, словно присланное от каких-то молодых авторов, творчество коих, он, мэтр, должен отредактировать. При этом редактировал он, якобы «присланное» от других, а на самом деле написанное самим собой, скрупулезно, яростно и безжалостно! За этой работой выпивал не менее 6-7 чашек крепчайшего черного кофе и выкуривал несколько трубок табаку, тоже крепкого. У него было три любимые трубки, и каждую из них в работе над правкой он набивал по три-четыре раза. На здоровье это, конечно, сказывалось не лучшим образом. Но отговаривать графа от принятого режима работы  было бессмысленно. От отца, Николая Александровича, Алексей унаследовал буйную неукротимость нрава, и горе было тому, кто пытался ему возражать!

Отредактировав текст, он клал его на стол под стекло и опять шел к конторке создавать «скрепы и наметки».

Но оставался еще четвертый стол, пожалуй, самый волшебный. За ним Алексей Толстой по собственному выражению – «галлюцинировал». Так он называл свой метод работы над персонажами и развитием сюжета. Он представлял своих героев настолько живо, что мог, как потом признавался, «даже подслушивать их». Для этого он окружал себя вещами той эпохи, в которой они жили. Так при создании рассказа «Гобелен Марии-Антуанетты» его кабинет  украшали предметы искусства в стиле рококо. Но больше всего в кабинете писателя было предметов, связанных с его любимым героем – Петром Первым. 

Алексея Толстого даже называли «помоечником» или «папой Карло» в хорошем смысле этого слова. Он мог, вальяжно прогуливаясь по барахолкам, углядеть какую-то совсем невзрачную, ломано-штопано-погнутую вещицу и принести ее домой. И оказывался: 18, а то и 17 век! А благодаря своему техническому образованию, граф мог реставрировать и даже буквально возрождать старые вещи! Практически вся мебель в доме-музее А.Н.Толстого на Спиридоновской улице отреставрирована  руками хозяина!

Когда началась Первая Мировая Война, Алексей  Толстой как военный корреспондент отправился на фронт, а, вернувшись в Петроград, несколько месяцев страдал бессонницей. Ему все время чудились горы трупов. В Петрограде он застал революцию, которая тоже потрясла его своим хаосом и кровожадностью. В 1918 году Толстой фактически бежал заграницу, где начал писать  знаменитую трилогию «Хождение по мукам».

Работы заграницей не было, писатель перебивался случайными заработками, денег не хватало, а слава  тоже не торопилась посетить его. И тогда по совету Максима Горького Толстой решил попросить прощения у новой власти и вернуться на Родину. Она встретила его, правда, не растеленными красными ковровыми дорожками (не до них молодой стране было), но хорошо и дружелюбно.

По приезде сразу Толстой нашел себя как писатель в жанре … фантастики. И опять его выручило техническое образование, основы которого он получил в Петербурге.  Оно помогло ему при написании «Гиперболоида инженера Гарина» и «Аэлиты» – произведений во многом аллегоричных, не совсем понятых и прочувствованных, но при этом настолько  популярных, что в 1924 году режиссер Яков Протазанов снял по «Аэлите» одноименный фильм.

Талантливый человек талантлив во всем. Алексей Толстой был еще и невероятно страстным жизнелюбом. Так, оригинально, например, он утешал коллегу Михаила Булгакова в его жизненных передрягах: «Жен надо менять, батенька! Чтобы быть настоящим писателем нужно жениться как минимум три раза!»

Сам граф Алексей Николаевич был женат четыре раза!  

В 19 лет он женился на Юлии Рожанской, которую знал еще с Самары. Крепкая, статная (настоящая кровь с молоком!) невеста была в интересном положении и через три месяца подарила графу Алексею Толстому сына Юрия (1903-1908 гг.).

Все бы ничего, как говорится, живи и радуйся, но Алексея все больше стала охватывать тоска – быт и скука засасывали…

В конце концов молодой граф не выдержал, сбежал от семьи в … Дрезден приобщаться к мировой культуре. А вернулся  с новой возлюбленной – художницей-модернисткой Софьей Дымщиц. Она была тоненькая, хрупкая, изящная как статуэтка и говорила всегда чудесными неизбитыми метафорами. Так, например, капли дождя у нее были  следами от босых ножек гномов, что весело шлепают по лужам. Поэтическое сердце Алексея Толстого  было очаровано и счастливо!

Вскоре Соня родила дочь Марианну. Жизнь потекла размереннее и… скучнее. Босые ножки гномов больше не шлепали по лужам, по ним просто ударяли капли дождя, лопаясь большими пузырями…

Дочку отдали бабушке, Соня уехала в Париж совершенствоваться в живописи, а когда вернулась, у Алексея был уже в разгаре новый роман. Он влюбился в замужнюю даму, поэтессу Наталью Крандиевскую-Волькенштейн.  Граф Алексей Николаевич как лихой гусар отбил даму у мужа, женился на ней и усыновил ее ребенка. Впоследствии в браке родились еще два сына – Никита (тот самый, кому была посвящена повесть «Детство Никиты») и Дмитрий.

Брак с Натальей Крандиевской продлился дольше и счастливее прочих, но и он не стал последним.

Четвертой (с октября 1935 года)  и последней женой писателя стала ослепительная молодая красавица Людмила Кристинская-Баршева, пришедшая в дом Толстых в качестве секретарши в августе 1935-го. 

И все жены – умные, тоже очень талантливые и очень красивые – обожали его. Талант притягателен…

В доме на Спиридоновке есть его портрет, написанный второй  женой – Софьей Дымшиц. Есть в доме-музее и портрет третьей жены графа – Натальи Крандиевской. Именно ее черты  преломились в образах сестер Кати и Даши Булавиных в  «Хождении по мукам». Наталья Крандиевская была прекрасной поэтессой, к сожалению, сейчас незаслуженно забытой. А в свое время ее творчество высоко ценили и предрекали ему большое будущее и Бунин, и Бальмонт, и Брюсов. Просто она, как это нередко бывает с талантливыми женами талантливых мужей, выйдя замуж за Толстого, ушла в тень, искренне полагая, что его слово в литературном мире гораздо ценнее и выше, чем ее.

А другая известная литературная героиня – девочка Мальвина из сказки про Буратино и Золотой ключик  – образ собирательный. Кстати, Толстой решительно отверг идею простого перевода сказки Карло Коллоди  и,  сказав: «Переводить длинно, скучно, нудно. Попробую написать на основе Пиноккио новую сказку»,  создал свою бессмертную сказку.

Считается, что одним из прототипов Мальвины была знаменитая роковая красавица Тимоша – Надежда Алексеевна Пешкова,  сноха Максима Горького. В нее, яркую, улыбчивую, манящую, якобы страстно был влюблен женатый Алексей Толстой. По другой версии прообразом «Девочки с голубыми волосами» стала Анна Ахматова, у которой с Алексеем Николаевичем были оче-е-ень сложные отношения. Более того, перешептывались, что Толстой коварно  спародировал в образе Мальвины постоянную привычку Анны Андреевны поучать и назидать. «Мальчики, немедленно мыть руки и чистить зубы!», «Кто вас только учит, скажите, пожалуйста?!»,  «Итак, у нас сейчас урок чистописания. А сейчас – арифметики», – эти реплики Мальвины от Ахматовой.

И, тем не менее, как бы презрительно не относились к «красному графу» его бывшие коллеги по литературному цеху из той, еще дореволюционной жизни, но справедливости ради надо сказать, что он многим помогал, за многих заступался и, благодаря ему многие деятели культуры не были репрессированы. Той же не любящей его Ахматовой он помог с изданием  сборников ее стихов. «Выбивал» для других прибавки к пайкам, хлопоталл об улучшении жилищных условий.

Во время Великой Отечественной Толстой вновь отправился на фронт как военный журналист. Именно ему приписывают авторство лозунгов «За Родину!», «За Сталина!», «Ни шагу назад». Все это были названия его статей, которые потом стали названиями транспарантов и плакатов.

«Красный граф» не дожил до Победы всего три месяца. За несколько дней до смерти в его дневнике появилась запись, невероятно точно характеризующая этого непростого и такого обаятельного человека:

«Смерть вплотную подступила ко  мне. А я все еще хочу устроить на свой день рождения веселый пир, где будет много озорства и беспечности!»

Корней Чуковский вспоминал о нем:

«Он был…человеком, который, как чудилось мне, не выносил тяжелых впечатлений и малодушно отгонял от себя всякие безрадостные мысли о неприятностях, болезнях и смертях, когда смерть вплотную подступила к нему, встретил ее без жалоб и стонов, мужественно скрывая свою боль от других.

… И остался верен себе: за несколько недель до кончины, празднуя день рождения, устроил для друзей веселый пир, где много озорничал и куролесил по-прежнему, так что никому из его близких и в голову прийти не могло, что всего лишь за час до этого беспечного пиршества у него неудержимым потоком хлынула горлом кровь.

… Походка его, была такая ленивая, спокойная, барственная. В нем было много импозантного, именно барственного…»

Граф…

Рассказывали, что на дверях его дома была прибита табличка с надписью: «Гр.А.Н.Толстой». И хоть осторожные друзья не раз советовали ему убрать сокращенное слово «Гр.» (граф), он вальяжно отшучивался:

– А где сказано, что «гр.» – это «граф»? Может, это «гражданин»? Вы, что против советских граждан?!

И похохатывал, лукаво улыбаясь…

Так и жил, не снимая табличку с двери. А кто там «Гр.» – «граф» или «гражданин» каждый понимал по своему…

Вместо послесловия. Поставила последнюю точку в эссе про «Красного графа» и вспомнилось мне стихотворение Юрия Левитанского, написанное в 1983 году. Жаль, что Алексей Николаевич не дожил до своего столетия и не смог прочитать его. Оно бы пришлось ему по душе:

Я, побывавший там, где вы не бывали,

я, повидавший то, чего вы не видали,

я, уже т а м стоявший одной ногою,

я говорю вам – жизнь все равно прекрасна.

Да, говорю я, жизнь все равно прекрасна,

даже когда трудна и когда опасна,

даже когда несносна, почти ужасна –

жизнь, говорю я, жизнь все равно прекрасна.

Вот оглянусь назад – далека дорога.

Вот погляжу вперед – впереди немного.

Что же там позади? Города и страны.

Женщины были — Жанны, Марии, Анны.

Дружба была и верность. Вражда и злоба.

Комья земли стучали о крышку гроба.

Старец Харон над темною той рекою

ласково так помахивал мне рукою –

дескать, иди сюда, ничего не бойся,

вот, дескать, лодочка, сядем, мол, да поедем…

Как я цеплялся жадно за каждый кустик!

Как я ногтями в землю впивался эту!

Нет, повторял в беспамятстве, не поеду!

Здесь, говорил я, здесь хочу оставаться!

Ниточка жизни. Шарик, непрочно свитый.

Зыбкий туман надежды. Дымок соблазна.

Штопаный-перештопаный, мятый, битый,

жизнь, говорю я, жизнь все равно прекрасна.

Да, говорю, прекрасна и бесподобна,

как там ни своевольна и ни строптива –

ибо к тому же знаю весьма подробно,

что собой представляет альтернатива…

Робкая речь ручья. Перезвон капели.

Мартовской брагой дышат речные броды.

Лопнула почка. Птицы в лесу запели.

Вечный и мудрый круговорот природы.

Небо багрово-красно перед восходом.

Лес опустел. Морозно вокруг и ясно.

Здравствуй, мой друг воробушек,

с Новым годом!

Холодно, братец, а все равно – прекрасно!

При написании эссе были использованы воспоминания об А.Н.Толстом, книга «Современники»Корнея Чуковского, книга  А.Н.Варламова  «Алексей Толстой». — М., 2008.  (Жизнь замечательных людей).

Автор приносит искреннюю благодарность за предоставленные материалы.

фото из открытых источников