Никоим образом не осмеливаюсь анализировать противоречивую, сложную и прекрасную личность Александра Сергеевича Грибоедова. Пронзительнее чем сделал это Ю.А.Тынянов в своем романе в прозе «Смерть Вазир-Мухтара» вряд ли кому удастся.

Но хотелось бы сказать несколько слов о той, кого Судьба назначила ему в спутницы в недолгие месяцы земного счастья и вечную жизнь в бессмертии.

***

Легкая прохлада, наполненная терпким запахом винограда и зреющей хурмы, все явственнее ощущалась в Тифлисе. Заканчивался август 1828 года. Молочно-сизые утренние туманы – вестники осени окутывали окрестности, стелились в ложбинах и затем медленно рассеивались. Колокола Сионского Собора созывали богомольцев на службу. В эти дни  отмечался большой церковный праздник – Марьям-ОбА – День Успения Пресвятой Богородицы.

22 августа колокол звенел особенно торжественно. Он извещал о венчании 33-летнего жениха и 16-летней невесты. Юная и робкая, окутанная облаком прозрачной фаты, неизъяснимо прелестная и хрупкая, она стояла, не осмеливаясь даже взглянуть на суженого.  А священник, улыбаясь, тем временем записывал в церковной книге:

«полномочный министр в Персии его императорского величества, статский советник и кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниной, дочерью генерал-майора, князя Александра Чавчавадзе.»

Клятва, произнесенная перед алтарем, связала их судьбы навек. Исполненные надежд на будущее они уверены были, что отныне ничто не сможет разлучить их, мечтали о будущем. После богослужения юная жена упала на колени перед крестом, свитым из виноградной лозы. Этот крест некогда принадлежал просветительнице Грузии – Святой Нине. У нее и просила защиты и милости Нина Чавчавадзе, теперь уже Грибоедова.

Но Судьба такая озорница!.. Почти всегда трактует просьбы своевольно! Нина и Александр Грибоедовы действительно стали неразлучны, но уже… в вечности. В земной жизни Судьба уготовила им всего несколько месяцев счастья…

Белая роза Тифлиса

Слуги в последние дни  сбились с ног! Без  устали перемывались лестницы, полы, деревянные резные перила балкона. Не дай Бог, хоть где застрянет пылинка или соринка! Выбивались беспощадно ковры, матрасы, кресла, диваны, тяжелые гардины,  легкими облаками трепетали на веревках прозрачные тюлевые занавески! Повара орали на своих помощников, щедро раздавая им подзатыльники, и в сотый раз повторяли им, что кулинария – это не ремесло, а искусство и спешки не терпит!  С окрестных деревень свозились в усадьбу корзины с провизией: парное мясо, молоко, масло, мацони, яйца, нежнейшие свежие овощи, душистая зелень  и благоуханные фрукты. В специальных  крепко завязанных мешочках приносили  знаменитые грузинские пряности: уцхо- и хмели-сунели, бархатистые холмики красного перца, сванскую соль и сухую аджику. Их запах  был таким сильным, что даже около закрытых мешков все немедленно начинали  чихать! Солнце всходило над синими горами, солнце золотило зеленые лужайки парка, солнце обещало радость!

В усадьбе Цинандали, родовом поместье князей Чавчавадзе, готовились к большому событию. Проездом из Туркманчая в Петербург в имение с гостевым визитом прибывал давний друг главы семьи Александра Чавчавадзе – Александр Сергеевич Грибоедов. Казалось еще совсем недавно здесь, в Цинандали, он читал свою комедию «Горе от ума». Теперь из Персии встречали полномочного министра, резидента Российской Империи.

Когда послышался цокот копыт и раздался голос гостя, юная княжна Нина (или Нино как называли ее на грузинский лад) в нарядном бело-розовом платье влетела в кабинет отца и по детской привычке хотела броситься к Грибоедову на шею! Давно ли, кажется, было то время, когда Сандро учил ее с сестрой Екатериной – Като — и братом Давидом французскому языку и игре на фортепиано?..  А Грибоедов был одним из лучших  пианистов своего времени! Да, так и хотела броситься юная Нина на шею давнему знакомому их дома! Но тот с растерянной улыбкой смущенно отступил. Узнать Нину после долгой разлуки было действительно сложно. Грибоедов ожидал увидеть знакомое озорное лицо, худенькую, почти мальчишескую фигуру и вечно растрепанные косички. Но…

Перед ним стояла высокая стройная девушка с огромными золотисто-карими глазами. И пусть щечки еще были по-детски пухлыми, но что-то неуловимо женственное, прекрасное, зыбкое появилось в удлиненном разрезе глаз, изгибе губ и повороте шеи. И косички больше не трепались, их сменила аккуратная девическая прическа с уложенной на затылке косой, перевитой бело-розовой лентой.

«И эта маленькая Нино, которую я учил игре на фортепиано и французскому языку, — думал Грибоедов. – Та самая Нино, которая таскала на занятия своих кукол, и рассаживала их около инструмента? А я лишь улыбался и, покачивая головой, начинал занятия. Не скажешь ведь ребенку, что куклы мешают!»

Он любил говорить об искусстве и, особенно о творчестве своего любимца – средневекового испанского художника Хосе Эстебана Мурильо. И пока учитель восхищался его Мадоннами, Нино больше всего хотела, чтобы и о ней он рассказывал так же пылко, как о них. Грибоедов же шутливо называл ее «мурильевской пастушкой».

И вот теперь, после нескольких лет разлуки Нина стояла перед Грибоедовым. Она была прекрасна. Не пастушка уже, но Мадонна… И кожа ее, прелестного оттенка молочной желтизны, той самой, что таится в самом сердце белой розы, медленно покрывалась румянцем.

Искушенный дипломат, известный писатель и композитор, масон, храбрый воин, гусар, дуэлянт и арестант (по делу о декабрьском восстании 1825 года полгода проведший в тюрьме), модник и ловелас, считавший женщин «поверхностным полом», влюбился словно  мальчишка. Охваченный вспыхнувшим чувством, он внезапно, по-гусарски, чуть ли не за первым семейным обедом сделал ей предложение. Напрасно повара орали на своих помощников и щедро раздавали им подзатыльники. Напрасно вносили в обеденную залу все более изысканные блюда старинной грузинской кухни, напрасно лилось из запотевших глиняных кувшинов терпкое  домашнее вино – почетный гость был рассеян, ел и пил неохотно и все думал о чем-то. Наконец он встал и попросил Нину выйти в соседнюю небольшую комнату, где стояло фортепиано.

— Мне нужно вам что-то сказать, — проговорил он тихо.

Никто не обратил на эту фразу внимания, все, да и сама Нина решила, что Сандро просто захотелось музицировать. Она покорно вышла за ним.

«… я не помню, что начал ей бормотать, и все живее и живее; она заплакала, засмеялась, потом к матушке ее, к бабушке… нас благословили».

Из письма Грибоедова

Алая роза Тифлиса

Через некоторое время Грибоедов рука об руку с юной невестой вошел под древние своды Сионского собора. После церемонии венчания, казалось, весь Тифлис вышел встречать новобрачных. К  их ногам летели охапки уже осенних цветов  — георгин, цинний и  маленьких алых роз, с окон сыпались конфеты и отовсюду слышались пожелания долгой и счастливой жизни.

Начать совместную жизнь молодые решили в Цинандали. Здесь с террасы огромного дома супруги любовались величественной картиной  Гомборского перевала, ведущего вглубь Алазанской долины. На живописном берегу Алазани они поклялись никогда не расставаться. «Счастливые часов не наблюдают», — беззаботно смеялась Нина, и серебристый смех подхватывался речными брызгами. Счастливая, она еще не знала, что хоть и не через часы, но уже через несколько недель ее Александр должен отбыть в Тегеран, куда он так не хотел ехать.

После подписания Туркманчайского договора, Грибоедова в Персии не любили. Ведь договор этот,  составленный самим Грибоедовым, был очень выгоден для России и очень унизителен для Персии. После его подписания даже родилась  поговорка: «Вай, вай, Туркманчай!» Так персы говорят, когда хотят выразить настроение человека, потерявшего значительную часть своего состояния. За составление и подписание этого договора Александр Грибоедов был пожалован в статские советники и награжден бриллиантовыми знаками ордена Святой Анны 2-й степени и 4000 червонцев. Министр иностранных дел граф К. В. Нессельроде в письме  к полководцу И.Ф.Паскевичу  сообщал, что «Грибоедов награжден по заслугам и будет полезен во многом и вперед по делам Персии»….

Последний Восток

Он не хотел ехать в Персию. Здесь, в Грузии было все, что нужно для счастья: льдистый горный воздух, острые синие хребты Кавказских гор, приветливая Алазанская долина, резной дом в Цинандали  и Нина – нежная алая тифлисская роза.

Он знал, что поедет. Что назначат именно его. Никто лучше него не владел восточными языками, никто как он не знал восточных порядков.

Он должен теперь контролировать выполнение Персией обязательств договора. Россия отныне имела на Каспии флот, а русские купцы получили право беспрепятственной  торговли по всей Персии. Кроме того, на страну налагалась контрибуция в огромную сумму —  20 миллионов рублей серебром.

Нина собиралась сопровождать мужа в Тегеран. Но, Грибоедов не желал подвергать молодую и уже ожидавшую ребенка супругу опасности. И решительно противился. Но и молодая жена была непреклонна. Не для того же, в самом деле, она выходила замуж, чтобы после свадьбы сидеть под родительским крылом! Наконец был найден компромисс. Нина осталась в относительно спокойном Тебризе, где тогда находилась резиденция российского посла.

Проведя переговоры с министром Аббас-Мирзой, Грибоедов во главе делегации отправился в Тегеран к персидскому шаху. Приезд министра в Тегеран совпал с месяцем Реджеб – временем, когда запрещаются всякие ссоры и раздоры. Прибытие  именно в разгар Реджеба  послов России– недавних своих врагов и виновников пресловутого Туркманчая — персы восприняли как преднамеренное неуважение к своим традициям. Они чувствовали, что русские дипломаты прибыли говорить не о мире, а о выполнении  требований.

Грибоедов старался отсрочить трудные переговоры, хотя бы до окончания месяца. Но Петербургу требовалось срочное решение всех контрибуционных вопросов. Для достижения этих  целей Грибоедов должен был, вопреки личным склонностям, держаться как можно тверже, не уступая ни в чем. За неуступчивость персидские чиновники прозвали Александра Сергеевича —  Сахтир, что означает «жестокое сердце».

Иногда Грибоедов действовал не по дипломатически вызывающе. Ему вообще было свойственно некоторое высокомерие и какая-то молодецкая куражливость. Он мог порой нарушить этикет шахского двора, демонстрировать неуважение самому шаху, что было недопустимо. Восток может простить ошибки, но никогда их не забудет…

В придворных кругах шаха к Грибоедову нарастала злоба. Ненависть росла и в народе – он был обложен непомерными налогами для выплаты контрибуции. Персидские женщины  всех сословий вынуждены были расставаться со своими украшениями – все шло на переплавку и тоже в уплату государственного долга.

Тем временем, Александр Сергеевич торопился в Тифлис. Там были синие Кавказские горы, ласковый климат, приветливая Алазанская долина, и туда надо было увезти  его Мадонну – Нину. До рождения ребенка оставалось совсем немного и лучше, если это время Нина проведет в отчем доме, среди любящих родных людей, а не в чужом и неуютном Тебризе.

Ежедневно он отсылал супруге письма. Последнее было  за две недели до гибели:

«Грустно без тебя, как нельзя больше… Теперь я истинно чувствую, что значит любить… Скоро и искренне мы с тобой сошлись и навек…Помнишь, друг мой неоценённый, как я за тебя сватался… Помнишь… первый вечер… как я тебя прижимал, а ты, душка, раскраснелась, я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче. А как я потом воротился из лагеря, заболел, и ты у меня бывала. Душка!..

… Прощай, Ниночка, ангельчик мой. Теперь 9 часов вечера, ты, верно, спать ложишься, а у меня уже пятая ночь, как вовсе бессонница. Доктор говорит — от кофею. А я думаю — совсем от другой причины. Целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног. Грустно…. Завтра Рождество, поздравляю тебя, миленькая моя, душка. Я виноват (сам виноват и телом), что ты большой этот праздник проводишь так скучно, в Тифлисе ты бы веселилась.»»

Нина в ответ делилась своими мечтами и планами. Она была уверена, что родится мальчик и даже выбрала ему имя – Александр в честь супруга и князя-отца.

К весне 1829 года Грибоедов собирался завершить дела в Персии и вернуться в Тифлис, как он полагал, навсегда. Так и случилось, только немного по-другому…

30 января 1829 года около ста тысяч фанатиков, подстрекаемых переодетыми слугами шаха, ворвались в здание русского посольства. В считанные минуты все посольство, все 37 человек, было растерзано. В прямом смысле этого слова… Чудом спасся только 21-летний первый секретарь посольства Иван Сергеевич Мальцов, в будущем крупный фабрикант, дипломат и литератор. По одной из версий его завернули в ковер, и он так и простоял в нем всю резню, по другой  — Мальцов перелез на крышу соседнего дома, и хозяин успел спрятать его, до того как толпа ворвалась в комнаты.

В течении трех дней озверелая толпа таскала изуродованное тело Грибоедова по улицам и базарам Тегерана. Потом его кинули в придорожную канаву. Его голову — голову дипломата, поэта, музыканта, лингвиста, свободно говорившего на 10 языках —  насаженную на шест таскали чуть больше. Потом и ее выбросили в канаву…

Известие об ужасной смерти мужа всячески пытались скрыть от Нины. Она была уже на 7-м месяце беременности. Ей сказали, что муж просит ее немедленно покинуть Тебриз и ехать в Тифлис, куда вскорости приедет сам. Нина отказывалась ехать, требовала, чтобы ей показали письмо мужа. Тогда решились на хитрость. Попросили мать Нины, уже знавшую страшную правду, написать дочери письмо и, сказавшись больной, попросить ее приехать.

На этот раз Нина поехала. Цинандали встретил ее приветливо.  Мать, Саломея Ивановна, заботливо вилась вокруг дочери. И только отворачивала от нее опухшие глаза, говорила, что болят от слишком яркого света.

Кто-то проговорился случайно, за обедом… Нина билась в рыданиях два дня, а на третий случились преждевременные роды. Новорожденный мальчик прожил несколько часов, но его успели окрестить и назвали  Александром. В одночасье 17-летняя Нина потеряла не только мужа, но и сына.

Черная роза Тифлиса

Еще в краткий медовый месяц, вернее медовые недели, Александр Сергеевич, гуляя с женой по окрестностям Тифлиса, говорил ей: «Если со мной что случится, не оставляй моих костей в Персии. Если умру там, то похорони меня в Тифлисе, в монастыре Давида».

Похоронить Грибоедова в Тифлисе долгие месяцы не удавалось. Тело его якобы опознали по кисти руки, простреленной в 1818 году на дуэли с будущим декабристом А.И.Якубовичем.

Полгода ушло на то, чтобы прах Александра Сергеевича перевезли из Тегерана в Тифлис. Нина сдержала слово. Ее муж нашел упокоение в монастыре святого Давида, что на горе Мтацминда.

На могиле поставили часовню, а перед ней памятник в виде скорбящей женщины, припавшей к кресту.

«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?», — такую надпись Нина Чавчавадзе сделала на могильной плите.

Между тем, персидский шах послал в Петербург посольскую миссию во главе со своим внуком– Хозревом Мирзой, и вместе с принесением покаянных извинений подарил Николаю Первому драгоценный алмаз «Шах» весом в 87 карат. Это был один из самых крупных и дорогих камней в  мире. На его гранях значатся имена всех, начиная с 1501 года,  имена персидских владык.

Николаю Первому не нужна была новая война с Персией. Внимательно выслушав извинения и рассмотрев камень, он сказал:

«Предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие». 

Дело было закрыто…

Русское правительство назначило вдове дипломата пожизненную пенсию в пять  тысяч рублей ассигнациями.

Но 17-летняя несчастная женщина была безутешна. После смерти супруга она облачилась в черные одежды и дала обет не снимать траура до самой смерти.

Руки прекрасной вдовы просили многие,  в том числе и губернатор Тифлиса и безнадежно влюбленный в нее поэт Григол Орбелиани.  Но все получили отказ.

Нет, она не закрылась от жизни. Всегда ровно-приветливая, ласковая, Нина  была готова выслушать каждого, помочь советом или деньгами. И только большие темные глаза оставались печальными.

«Черная роза Тифлиса»… Так называли ее за верность покойному мужу. Нина полностью посвятила себя родным, стала ангелом-хранителем для детей брата и сестры.

Когда летом 1857 года в Тифлисе началась эпидемия холеры, Нина не захотела уезжать из города и осталась ухаживать за больными родственниками. В итоге заболела сама и умерла 28 июня. Ей было неполных 45 лет…

Рассказывали, что ее последними словами были: «Что только не перенесла твоя бедная Нина с той поры, как ты ушёл. Мы скоро свидимся, свидимся… и я расскажу тебе обо всём. И мы уже навеки будем вместе, вместе...». И потом уже в бреду: «Меня к нему, к нему…»

Похоронили Нину Грибоедову-Чавчавадзе рядом с мужем. Сбылось то, о чем они мечтали молодые и влюбленные: «они сошлись и навек…» в Тифлисе, который безмерно любили оба. Рядом с камнем Нины крохотная могилка – ребенка. Монастырь святого Давида на горе Мтацминда укрыл своей сенью семью.

Много лет спустя побывавший в Тифлисе поэт Яков Полонский напишет:

Там, в темном гроте — мавзолей,

И — скромный дар вдовы,

Лампадка светит в полутьме,

Чтоб прочитали вы

Ту надпись, и чтоб вам она

Напомнила сама

Два горя: — горе от любви

И горе от ума».

***

В конце августа 2022 года, спустя ровно  194 года с дня венчания Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе, я стояла перед их усыпальницей на горе Мтацминда. Солнце прорывалось сквозь запертые решетчатые двери усыпальницы и золотило надпись «Ум и дела твои…»

Я думала об истории трагического, и все же счастливого брака Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе. Хотя злые языки и тогда сулили несчастье союзу – жених уронил кольцо во время венчания, что считалось плохой приметой. Но, в отличие от Пушкина — своего знаменитого тезки, так же уронившего кольцо при венчании, Александр Сергеевич Грибоедов не был суеверен.

И все-таки они были счастливы. Он был пророчески прав, когда писал: «Счастливые часов не наблюдают». Слишком мало было прожито вместе, еще слишком ярко и сильно  пылала молодая страсть. Возможно, со временем они свыклись бы друг с другом, очарование и пылкость первых любовных месяцев улеглись бы, но Судьба распорядилась по-другому.

То, что стало трагедией для них, переродилось в бессмертную идеальную любовь для потомков. Наверное, все-таки те люди были сделаны из какого-то другого теста…

В 16 лет выйти замуж за человека, объяснение с которым было скоропалительным; Нина и сама потом писала, что это было как солнечный ожог.

В 17 лет остаться вдовой, причем потерять сразу и мужа, и ребенка. И 30 лет потом хранить ему верность, не снимая траурных одежд. Она действительно была благородна; чувства ее, так неожиданно расцветшие, не успели померкнуть, и воспоминания питали ее душу все 30 лет.

Она заслужила свое прекрасное и грустное прозвище — «Черная роза Тифлиса». Королева всех цветов, но печальная, черная. И в ее поведении не было театральности. Иначе не родились бы в сердце 17-летней девочки те великие слова, что велела она высечь на могильном камне мужа. В одной фразе: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?» —уместилась вся его и ее жизнь: он велик в памяти своего народа, но сердце его навеки принадлежит ей, а ее — ему, и отныне вся ее последующая жизнь — лишь пепел розы, воспоминания о нескольких месяцах счастья. Чтобы в 17 лет написать такое, нужно и вправду иметь любящее сердце.

Кажется, это единственный случай, когда и Грузия, и Россия проявляют редкостное и трогательное единодушие — память Нины священна для обеих стран. Для Грузии тем, что она явила миру пример самоотверженности настоящей кавказской женщины, верной своему долгу и любви, и ничем не опорочившей себя в последующие годы, а для России тем, что она так свято хранила память о ее великом сыне.

Вместо послесловия

К своей книге «Фрам в полярном море», посвященной исследованию Северного полюса, великий норвежский путешественник и ученый Фритьоф Нансен поставил  эпиграфом следующие слова:

«Ей, что дала имя кораблю и имела мужество ждать».

Эти слова выразили благодарность и почтение к супруге Нансена – Еве Сарс-Нансен.

Трудно сказать точнее и пронзительнее – «имела мужество ждать».

Ева Сарс-Нансен дождалась своего супруга из похода.

17-летняя вдова Нина Грибоедова-Чавчавадзе имела мужество ждать, зная, что муж ее никогда не вернется.

Это грань, когда мужество превращается в величие.

Нина Грибоедова-Чавчавадзе имела величие ждать.

Ляман Багирова