Явные признаки туберкулеза у Чехова появились в 1881 году. Значит, неявные – ещё раньше. И можно предположить, что он «В марте 1880 года… написал рассказ «Письмо к ученому соседу»», чувствуя, что жить ему на свете немного, как Моцарту. И потому ВСЁ художественное творчество великого писателя оказалось удивительно цельным. Ницшеанским, как и у Моцарта (тоже почему-то чуявшего свою скорую смерть). И мало кем разгаданы оба. – Казалось бы, такой солнечный Моцарт, такой смехач Чехов… Только специальная нацеленность разысканий, открыла мне, что не я Америку открыл..

Я далеко не сразу это разгадал. Помню первотолчок в 2003-м году – лекцию одного квалифицированного искусствоведа. Он меня заставил заняться медленным, так называемым, чтением «Степи». А оно меня – беспощадной логикой – вывело на ницшеанство. А на особую глубину его ницшеанства погрузила меня диссертация Шалыгиной (1997), прочитанная мною 10 лет спустя, а осознанная ещё позже.

Вот тогда меня осенило, что Чехов с первого шага в официальной литературе был ницшеанцем особой глубины.

Прогулка по диссертации Шалыгиной

Люди издавна уважали главного среди себя. Когда-то он воплощал в себе род. И у людей не было даже единственного числа для местоимения «мы». (У самых отсталых народов эта особенность языка сохранилась аж до наших дней.) Люди попроще, масса, уважали и элиту свою. Из-за этого они получались приобщёнными к астрономии, космогонии, чем занимались кое-кто из элиты. Так пока там считалось — типа, что Земля – под хрустальным сводом неба со светилами, над которым Бог со своей механикой, приводящей всё в движение, — пока, в общем, элита думала, что Земля и человек – некий пуп мироздания, так же думали и люди попроще, относимое к «человеку» относя к начальнику. То же – с сотворением мира, Земли и человека. Всё – для человека, но простой человек есть ничто. Бесконечность, актуальная бесконечность (та, которая как бы освоена), в виде Бога, вникающего в твою судьбу, а ты – в его запредельность и носа не суй, как тот монах, что пробил головой хрустальный свод на краю света и узрел Божью механику. Не надо этого. И – уютненько, но, малые, знайте своё место. Соответственным, целым, для них было и время. Не эгоистическим, относительно себя лично организованным (прошлое – позади нас, будущее – впереди нас же), а организованным относительно не тебя (от начала до «последнего» времени). В этом уюте-не-для-себя, когда он изображался, вещи рисовались ясно различимыми и разделённым друг от друга. Действительный мир был ограничен. Мне в нём свободы не было, ибо всё было предопределено свыше. И всё было хорошо.

Открытая Джордано Бруно бесконечность мира (а с нею свобода действий человека, но заодно и какая-то бездомность, оставленность и неудовлетворённость касательно смысла жизни) не сразу дошла до масс. Понадобились века. Вплоть до ХХ и даже XXI века (в России, большую часть ХХ века прожившей при так называемом социалистическом патернализме, не древнеегипетском – ибо индустриальном – политаризме). Крах христианства потребовался. А для России – крах идеи коммунизма. Но… Человеку массы стало неуютно. И ему захотелось обратно. «Люди устали <…> внимать призывам к индивидуальной свободе и верить сказкам о чудесах рыночной экономики», ««разруху в стране и головах», принесшую и приносящую России тяготы, невзгоды и испытания, творили и творят проповедники радикального прогресса», «Старость надо уважать. Истребление древних святынь не должно оправдываться строительством новых храмов», «Псевдонаучные ссылки на всеобщие законы истории, «логику прогресса» и «чудеса рынка» представляются нам неубедительными. Мы служим Богу и Отечеству, а не идолам Теории и Истории».

Человеку захотелось обратно, а его соблазняют. Миром внутренним. Того лучше не рисовать, а озвучивать. Адресуясь не к мыслям, а к чувствам. Те, как облака, если зрительно. А слышимо, как музыка. Моцарта, в первую очередь. Даже и исторически – в первую очередь. Демониста-Моцарта (по Паумгартнеру, Рохлитцу и Чичерину демониста), создающего впечатление, что возможно бытие музыки не только во времени, но и над временем. От сознания целого: не только звуки следуют один за другим, но и активностью внимания, удерживающего целое, время преодолевается. Произведение стоит в душе как нечто единое, мгновенное и вместе вечное, как вечное мгновение (как сказал Флоренский). Недаром и сам Моцарт, единственный раз рассказавший, как он сочиняет, признался, что сначала вся симфония ему открывается в миг, а потом он её только списывает из памяти. Вот что такое прелести внутренней жизни.

Чехов прорыв к ним страшно усложнил. Он-то писал словесные тексты. Поди усеки с непривычки, что он огромное внимание придавал звучанию их.

А мыслями он же просто темнил. Выставлял, — как разоблачил это явление Шестов, — беспомощным то обычное, современное, атеистическое (идеалистическое и позитивистское), что наподобие совсем уж устаревшему христианству безнадёжно тужилось  убедить, что берег-де – близок, что понять-де – можно, а о том чрезвычайном и радикальном, что способно-таки примирить со страшной бесконечностью, молчал: догадайтесь, мол, сами.

Вот «Письмо к учёному соседу» (1880). Спорят современники Моцарта послепросветительский Кант и недобитый романтизмом, т.е. просветитель ещё, Гердер. Кант, как христиане, говорит: знание запредельного, заопытного невозможно – и можно успокоиться. Гердер против: как раз из опыта-то – всё познание; и потому-то – можно успокоиться. – Так какими ничтожествами представил обоих их Чехов (скрыв от нас их высокое происхождение в своих собственных отрицаниях их обоих ради моцартианского прозрения, нам неоткрываемого).

«Кант» говорит, что да, человек таки произошёл от обезьяны, но как ему Бог нравственность в душу вдохнул, нам не известно (и без диалектического материалиста Поршнева, — добавлю я, — нам так и не узнать о скачке из биологии в социальность), и нечего об этом рассуждать. А «Гердер» возражает, что опыт-то говорит о невозможности выведения человека из обезьяны, так именно о выведении и не стоит рассуждать.

«Вы  сочинили сочинение в котором  изволили изложить  не  весьма  существенные  идеи  на щот  людей  и  их  первородного состояния и допотопного бытия. Вы изволили сочинить что человек произошел от обезьянских племен мартышек орангуташек и т. п. Простите меня старичка, но я с  Вами касательно  этого  важного  пункта не согласен и  могу  Вам  запятую поставить. Ибо,  если  бы человек,  властитель мира, умнейшее из дыхательных существ, происходил от  глупой и невежественной  обезьяны  то у  него был бы хвост и дикий голос».

Так осмеял современную ему науку врач, казалось бы, обязанный уважать науку, Чехов, что нам, впавшим в хохот, и не постичь, а за что же он. Не постичь.

Там более, если права Шалыгина, что в переходную эпоху художественное творчество может опережать формирование философских концепций. И лишь после Чехова расцвели, мол, интуитивист Лосский, запредельщики Владимир Соловьёв и Флоренский, космист Фёдоров, предэкзистенциалист Шестов.

Что ж, если центр революционного движения к концу 19-го столетия переместился из Западной Европы в Россию, то почему бы и равной, экстремистской реакции на это, русскому Ницше, не зародиться было здесь. Пусть и в очень неявной, зато в максимально художественной форме.

А художественность же это в огромной степени бессознательное. И Чехов вряд ли осознавал, ЧТО он творит с российской философией. Михалков же, изрядно ясно осознавая, что он хочет в идеологии и политике, наоборот наверно, оскопил свой художественный талант. А в свой «Манифест» он того и доли не впустил. Не оттого  ли документ так сух и скучен. Дочитать же до конца сил нет. И вот читаешь через силу.

«…неприятие радикализма»; «Консервативную традицию от радикальной новации любого толка отличает то, что она не рационалистична, а мистична»; диктатура денег, чрезвычайщина «являются разрушительными <…> для традиционной жизни российской общины»; «при разработке долгосрочной и среднесрочной стратегии развития страны исходить из традиционного для России культурноисторического типа цивилизации».

И жаль. Ибо традиционализм – ввиду назревающего в XXI веке всестороннего глобального экологического кризиса – представляется ж спасительной альтернативой материальному прогрессу. России, с её атомным оружием и отличной другой военной техникой, действительно стоило бы стать гарантом всемирного нового традиционализма. Нового. Нового тем, что в сердце своём он носит в качестве конечной цели хозяйственный застой (как хорошо приспособлена к этому знаменитая русская лень!). Что прогресс нужен лишь пока. Пока человечество повсеместно не признало, что его конечное  спасение – застой.

Нам не по пути ни с Чеховым, ни с Михалковым.

Проверка на другом произведении

Нам было б по пути с радикалом Чеховым, если б единовременно случилась во всём мире гуманитарная революция. Если б у всех-всех гуманитарные страсти стали главной жизненной потребностью. Если б – для этого – для терпимого удовлетворения неглавных, материальных потребностей хватало б хозяйственных возможностей мира. То есть и эти материальные потребности малы, и для их удовлетворения материального прогресса не надо было б. Хватало б хозяйственного застоя. И стали б все эстетствующими аристократами. Что и было нецитируемым идеалом ницшеанца Чехова. Раз всё-таки проколовшегося и отдавшего персонажу своё заветное:

“В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли”.

Было б нам по пути с Чеховым с его экстазом моцартианского переживания вечного мгновения.

Этак и с радикалом Лениным нам было б по пути, если б случилась, как ожидал Ленин, Мировая Революция. Уж будучи-то все сознательными, мы б сообразили, что в материальном прогрессе человечеству смерть, и умерили б свои материальные интересы (и переключились бы на неограниченные интересы духовные, неограниченностью не угрожающие человечеству смертью).

Но нету чудес и мечтать о них нечего.

И тут – момент правоты Михалкова: “предпочтение эволюции перед революцией”, “преимущество естественному перед искусственным”. Ибо менталитет не меняется быстро, и нечего его ломать через колено. Нечего было ни – раньше – большевикам, ни – недавно – демократам.

Да вот два но… 1) Очень уж быстро развивается прогресс, и очень отстала в нём Россия. 2) Очень уж чреват стал прогресс смертью человечества.

Первое Михалков видит:

“Мы трезво оцениваем издержки глобализации. Мы осознаем реальные опасности, которые несут миру диктат транснациональных корпораций и спекуляции международных финансовых групп”, и учитывает: “государство обязано <…> обеспечить глобальное лидерство России в четырех сферах: земле, воде, воздухе и космосе”.

Второе ему не видно: “Просвещенный консерватизм <…> не имеет ничего общего с <…> “застоем” <…> и “нежеланием перемен””.

А вот Чехов поумнее. Он второе видел ещё в позапрошлом веке.

“— Болгария и Румелия — это одни только цветки <…> Греция и Сербия поднимутся, Турция тоже… Англия вступится за Турцию.

— И Франция не утерпит…

— А ежели француз поднимется, то немец не станет ждать <…> За немцами Австрия, потом Венгрия, а там, гляди, и Испания насчёт Каролинских островов… Китай с Тонкином, афганцы… и пошло, и пошло, и пошло! Такое, брат, будет, что и не снилось тебе!”

“Психопаты. (Сценка.)”. 1885

Предсказание Первой мировой войны. От причин, аналогичных замахам Михалкова на “лидерство России”.

И нельзя возражать, что Чехов предсказание отдал в уста пьянствующим неадекватным в жизни персонажам. Это у него обычное выставление в невыгодном свете всего, что не есть моцартианское вечное мгновение, позволяющее убежать от страшных бесконечности и развития, открытых в Новом времени. Убежать в некое модифицированное прошлое с его статикой.

И стоит присмотреться к законам эволюции:

— Чем больше новизна, тем больше риск прерывания данного процесса развития и разрушения (гибели) субъекта его осуществления.

— В пределе закон Депере говорит о преимуществе персистенции (сохранения) перед любыми сменами уже достигнутого в ходе филогенеза состояния.

— Эволюция жизни как целого в существенных чертах представляет собой саморазвивающийся и самонастраивающийся процесс. Не удивительно, что при этом среди множества разнообразных организмов всегда находятся такие, которые на протяжении длительных (даже по геологическим меркам) интервалов времени находят местообитания (точнее экологические ниши и адаптивные зоны), мало изменившиеся со времени их формирования в процессе филогенеза данной группы организмов.

Неизменяемость, как крокодилы и акулы. Брадителия.

Что если гомо сапиенс – как крокодилы? Надо только как-то всё же отказаться от материального прогресса.

Я б предложил взять у Михалкова идею гвардии: “Нам как воздух необходима политическая гвардия, главным смыслом существования которой” станет проведение в свою личную жизнь идеи минимизирования материального потребления. Чтоб заграницей было не страшно “глобальное лидерство России в четырех сферах: земле, воде, воздухе и космосе”. Чтоб были рейтинги типа форбсовских о самых богатых, только на этот раз – о самых бедных высших и других государственных чиновниках. Чтоб было известно, что этими рейтингами пользуется президент при определении меры доверия к своим назначенцам.

Соломон Воложин

9 апреля 2024 г.