Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

А потом началась другая жизнь. В стране объявили перестройку и гласность.  Во всех городах России тут же возникли преступные сообщества, состоящие из отмороженных подростков,  блатных и спортсменов. Почти все вопросы в городе решали на стрелках, будь это взыскание долгов, обеспечение бартерных сделок или общение с налоговой и таможней.

Стрелка это выяснение отношений между двумя и более преступными группировками по какому-либо конфликтному вопрос. На стрелки ездили все- милиционеры, бандиты, кавказцы, однажды даже батюшка прикатил на бронированном мерине. Какая то часть людей, проживавших в СССР продолжала по инерции ходить на работу, на которой месяцами не платили заработную плату, часть подалась в коммерсанты. Я же считал, что лучше отбирать самому, нежели быть потерпевшим и подался в рэкетиры. Эта сторона жизни меня не обошла.

До поры до времени братва старалась сохранить мирные отношения между собой. Как говорил Валера Бобёр, нет такого куска, который невозможно поделить на всех. Но там, где больше одного сообщества,— война неизбежна. Да и в одном сообществе рано или поздно начинаются конфликты при дележке пирога… Начались разборки среди братвы, ещё и спешно созданные РУБОПы принялись успешно сажать и стрелять. Наступили страшные времена. Кто не успел вляпаться в кровь, ложились на дно, уезжали  в другие города. После того как в результате одной только ночи у нас застрелили троих, а ещё пять человек взяли под стражу, я принял решение уезжать из города. Уехали на родину родителей, в маленький курортный городок на юге России. Начал пробовать себя в бизнесе. После ГКЧП тестя отправили в отставку и он переехал к нам.

Потом родилась Машка, но что-то произошло в наших отношениях.  Наш мир растворился без остатка в шмотках, деньгах. Той женщины, с которой я его строил не стало. Она исчезла. Растворилась…

Я сижу на кухне и смотрю в бездну гранённого стакана. Через прозрачное пойло отчётливо видно дно, оно уже совсем рядом. Всё также как и два месяца назад.

И как тогда раздался звонок. На пороге стоял Гена Шекотин, трезвый, с тоскливыми собачьими глазами.

— Я шёл с гаражей, увидел у тебя свет. Можно к тебе?

— Заходи…

— Давно вернулся? Насовсем?

— Приехал только что. Насколько, пока не знаю. Не уверен, что мне здесь будут рады. А ты, чего такой убитый?

— Беда у меня, Лёша.

— Рассказывай.

— Вчера дочь чуть не изнасиловали. Чудом вырвалась Сейчас из дома не выходит, боится.

— В милицию обращался?

— Я хотел, жена с дочерью отговорили. Будет только хуже, да и позора не оберёшься.

— Знаешь кто?

— Конечно знаю, братья Тунгуловы.

Тунгуловых я знал. Их дядя держал водочный завод, поставляя пойло по всей области и даже в Москву. Племянники работали в его охране.

— Что делать Лёша? Загублю девку.

— Ты прав. В милицию нельзя, откупятся. Оружие у тебя есть?

— Есть. Газовый пистолет.

— Газовый, это серьёзно. Сейчас иди домой, а утром часиков в пять, пока темно подъезжай ко мне. Пушку возьми с собой. И это… Наверное дочь с собой прихвати. Займёмся психотерапией, покажем ей  крутых пацанов в собственном дерьме.

Останавливаем машину за несколько домов от дома Тунгуловых. В полной тишине подходим к забору из белого кирпича и железным воротам. Во дворе  и доме тишина, слава Богу, что нет собаки. Я перелезаю через забор, открываю щеколду, перевожу дух. Долго жму кнопку звонка на двери дома. Гена маячит за моей спиной , девчонка жмётся к его руке.

Слышу шаркающие шаги, недовольный мужской голос

-Чего надо?

— Откройте милиция. Проверка паспортного режима.

Это всё, на что хватает моей фантазии.

Звук ключа, недовольный голос.

-Совсем менты охерели, поспать не дадут.

Я дёргаю на себя дверь, в проёме стоит сонный парень в трусах.

Я бью его рукоятью пистолета в переносицу.

Кровь заливает ему лицо, парень тяжело, как бык, валится  на колени.

-Су-уу-каа, где брат?

Парень смотрит на меня дикими, ничего не понимающими глазами.

— Гена придержи, а я поищу второго.

Второго нахожу  на диване. Он сладко спит открыв рот. Беру его рукой за волосы, засовываю пистолетный ствол в рот. Дикое желание нажать на курок. Газовая струя в этом случае выжжет ему все внутренности, страшная боль и смерть.

Я прихожу в себя от женского крика. Генкина дочь вцепилась ему в руку и кричит

-Папа, папа, останови его, мне страшно. Вижу остолбеневшие Генкины глаза, себя, забивающего гранату в чей-то окровавленный рот.

Мы курим в машине перед моим домом. Генка прячет глаза.

-Лёха тебе спасибо за всё, но должен сказать тебе как друг. Башню тебе сорвало конкретно. Ты бы поаккуратнее всё же…

— Ладно, Гена, езжай домой. Я хочу спать.

Поспать мне всё же не удалось. Через два часа раздался телефонный звонок. Гена…

— Полчаса назад ко мне приезжали братья. Сказали, что тебе забили стрелку. Вечером будут ждать.

Резануло слух, тебе. Но стараюсь не зацикливаться на этом

— Тебе не грубили? Не угрожали?

— Да нет. Вежливые были, трезвые.

— Где стрела, Гена?

— Вечером, у мусульманского кладбища. Что будем делать?

Я пожимаю плечами.

— Ничего, поедем.

— Они же нас перекусят! У них стволы.

— Не перекусят, Гена, подавятся.

Днём на Генкиной машине я подъезжаю к военкомату. Наши ребята здесь. Загружаю в броню два ящика водки. Сумку с консервами. Коротко объясняю ситуацию. Ребята кивают головами.

За полтора часа до назначенной встречи Гена привозит меня на кладбище. Очень тихо. Приближается вечер. На кладбище никого нет. Вдалеке темнеет склон горы.  Гена заметно нервничает. Честно говоря мне тоже не по себе. Вытягиваю из карманчика гранату, кладу её в правый карман бушлата.

Говорю Генке

— Ну что брат, прощай, увидимся не скоро. Езжай домой, всё будет хорошо.

Гена не возражает. Обнимаемся и белая жигули копейка скрывается в надвигающихся сумерках.

Я разжигаю костерок. Огонь весело пожирает собранные щепки и веточки.

На дороге показываются три серебристые девятки, тормозят метрах в пяти-десяти от меня.  Через стекло на меня и огонь смотрят серьёзные угрюмые мужчины. Хлопают двери машин. Меня окружают человек десять. У некоторых в руках карабины «Сайга». Видно на стрелку прикатила вся охрана завода. Это пехота. Основной здесь Аркаша Григориади, главный городской беспредельщик.   Вот он стоит, в кашемировом пальто, блестящих штиблетах. Джеймс Бонд, блин-ннн!

Год назад Аркаша прямо в кабинете директора расстрелял залётную братву, прибывшую на завод за контрибуцией. Один умер сразу, двое других выпрыгнули из окон третьего этажа. Тем и спаслись. Аркашу взяли под стражу. Но видать выпустили.

-Ты кто?

-Я?.. Лёша Майор.

— Ты что контуженный Лёша?

-Да нет… Вроде….

-А чего тогда борзеешь? Кипеш устроил, нас от дела оторвал, а мы люди занятые. В общем,  десятка. Зелёных. Завтра.

— Я думаю не надо ждать завтра, так как оно может не придти никогда. И мы оба будем сожалеть об этом. Давай рассчитаемся сегодня.

Я наступаю подошвой на язычки пламени огонь. Лучи автомобильных фар прожигают меня насквозь. Вытягиваю из кармана гранату. Её ребристая поверхность приятно холодит ладонь. Кольцо у меня на пальце.

Окружающие замирают

-Аркаша, я жду деньги!..

Затылком чувствую движение за своей спиной.

Зубами вырываю чеку. Поднимаю руку вверх, четыре пальца удерживают скобу. Все замерли. Кругом полная тишина.

Во блин! Не слишком ли резво я начал?  И как долго у меня получится удерживать гранату без чеки.

-Аркаша, деньги!

Из под склона горы вырывается наш БРДМ.

Та-та-та….раздается оглушительная очередь. Уши заложило от звуков выстрелов. Твою же мать!.. Это наш собственный пулемет дал трассер над головами. Интуитивно пригибаюсь к земле и вижу подошвы знакомых штиблет. Все заводские супермены уже лежат на земле.

Слышен испуганный полушёпот:

-Это что, омон что- ли? Во попали!..

Из башни по пояс высовывается Киллер в маске-мародёрке, автомат лежит поперёк люка.  Голосом Глеба Жеглова он орёт:

— Граждане бандиты! Внимание! С вами говорит полковник военной разведки Егоров. Всем лежать тихо. В случае неповиновения открываем огонь без предупреждения.

Звенящая тишина…

Я поднимаю с земли упавшую шапку. Наклоняюсь к Аркаше.

-Ты всё понял? Я пока поеду, а ты готовь деньги. Вернусь, завезёшь лично мне.

Похожу к машине, цепляясь за скобы лезу на броню. Колени дрожат, ноги подкашиваются. Все тело ломит, в голове ступор. Так  бывает после боя или драки.  Краем глаза вижу замечаю шевеление на земле.

Опять слышу Женькин рёв:

-Лежать суки! Лицом вниз! Головы не поднимать! На землю, на землю я сказал!

Падаю в открытый люк. Граната, всё ещё крепко зажата в моей руке. Кто-то из ребят перехватывает меня за пальцы, ловко вставляет кусок проволоки на место чеки. Кричит.

— Готово, поехали!

Наш БРДМ плюнув выхлопом, рванул по дороге.

Высовываю голову из люка, поворачиваюсь назад, вижу как Аркаша пинает кого- то ногами. Спрашиваю Киллера:

-Ты, полковник Егоров, что, с фуем в голове? Стрелял- то зачем?  Щас же здесь все городские менты будут.

— Не боись,  я ещё днём нашёл военкома и сказал , что нам надо пристрелять пулемёт. А он предупредил начальника милиции. У нас налицо взаимодействие всех силовых структур.

Женька и вся команда уже в подпитии.

— Водила хоть трезвый?

— Трезвый, трезвый, давай и ты полстаканчика. За нашу победу!

Пока я занюхиваю рукавом бушлата, Женька говорит,

-А ты с душком, Майор! На бандюков с гранатой…А если бы они не испугались?

-Женя, гранату все пугаются. Я однажды попал в такую же историю, ощущения до сих пор забыть не могу.

Укоряю,

— Пить то чего раньше времени начали? Не могли потерпеть?

— Ладно, не ворчи.  Деньги то тебе бандюки отдадут?

— Не думаю.

— От дурной, а чего же тогда с гранатой скакал?

— А это расчёт, Жень. Аркаша перед пацанами на пузо упал, а потом его ещё и на счётчик поставили. Ему надо сейчас срочно крайнего найти, чтобы авторитет удержать. Мы далеко, да на пулемёт и не попрёшь. Сейчас он братьев так прессанёт, что они из города убегут.

— А-ааа, тогда понятно.

Кто из ребят спрашивает

— Лёха, ты обещал рассказать, что там у вас с гранатой то было? Расскажи. Интересно.

— Да это давняя история. Со мной ещё по молодости было, я тогда бандитствовал. Приехали в ресторан, там у нас стрелка была. Нас двое, я и Валера Бобёр. А там…жулики, звери. Сразу нас не съели только потому, что, продлить удовольствие наверное хотели.  Жути нам стали гнать прямо с порога. Ну Бобёр послушал и говорит.

— Я вас услышал. Это вы считаете себя крутыми, а я таким буду считать того, кто убежит последним. И кладёт на стол гранату без чеки. На счёт два все уже были под столами.

— Ну?..

— Что ну?

— Ну а вы как?

— А мы ушли.

— А граната?

— Не взорвалась. Наверное учебная оказалась. Или бракованная.

— А как вас выпустили?

— Так им не до того было. Мы когда уходили, Бобёр им вторую гранату под стол бросил. Та уже без брака была. Рванула как следует.

— А я вот анекдот в тему знаю. Это говорит Першинг.

— На пустыре бандитская стрелка — все заставлено крутыми тачками. Подруливает милицейская канарейка. Из машины выходит сержант и кричит   -Что здесь происходит?!

Ему дают 100 долларов и говорят, чтобы валил поскорее!

Мент садится в машину и жалуется напарнику:

Все у них секреты, секреты. Уже и спросить ничего нельзя…

Посмеялись.

Гуманитарка.

В конце первой и в начале второй чеченской стало модным пиарходом возить в Чечню гуманитарную помощь. Перед каждым праздником в расположение воинских частей в Чечне прилетали высокие чины из правительств и администраций областей и краёв, вожди политических партий, чаше всего с недорогими наборами, состоящими из конфет, сигарет, какими то бытовыми и ненужными на войне мелочами.

Бывает завозили и дефицитные товары, фирменные бритвенные принадлежности, спортивные костюмы, майки, футболки… Но никто из солдат и окопных офицеров этого добра не видел. Гуманитарка странным образом уже через несколько дней оказывалась на рынке.

Зато однажды привезли несколько коробок презервативов. Могли привезти женские прокладки. Но им быстро нашли применение. Нарезали стелек в сапоги. С Олвейз- классик, ногам сразу стало значительно веселее, сухо и комфортно. В презервативы же заворачивали  запас спичек НЗ, так на всякий случай, мало ли чего. Не помню случая, когда они применялись по назначению.

Действо раздачи подарков снималось на плёнку, потом транслировалось по телевидению. Политические дивиденды естественно зачислялись тем, кто чаще других мелькал на экранах телевизоров.

Но была и другая гуманитарная помощь. Собирали ее люди, знающие солдатский быт, не первый раз ездившие с такой миссией в Чечню. Поэтому и грузили в машины не конфеты с пряниками, а дрова, шерстяные носки, берцы, теплые свитера, камуфляж, одеяла. Без пряников на войне прожить можно, а вот без свитера и тёплого одеяла в Чечне зимой не сладко. Чаше всего такую помощь организовывали ветеранские организации, простые жители Ставрополья и  конечно же казаки- терские, кубанские, донские.

Колонна из трёх камазов с гуманитарной помощью ждала нас у правления казачьего общества. В камазах дрова, мука, макароны, тёплые вещи. Всё это собрали казаки-терцы, руководители ещё работающих предприятий и просто жители городов и станиц Ставрополья.

Во дворе правления дымится полевая кухня.

Мы сидим за столом с атаманом, ему лет шестьдесят. Настоящий казак с вислыми усами, житейски мудрый и слегка пьяный. На столе немудрёная мужская  закуска сало, солёные огурцы, варёная картошка.

— Эх хлопцы, хлопцы! Да разве же нам жалко собрать для вас подарки? У каждого в Чечне брат, муж, или сын воюет. Последнее отдадим, всё что надо соберём хоть перчатки, хоть шоколад. Но уйдёт ли она дальше Ханкалы? Вот в чём большой вопрос.

Атаман в сердцах бьёт по столу кулаком.

— Вы мне лучше вот на какой вопрос ответьте. Почему власть не переселяет братов наших из Чечни в Россию? Вот на прошлой неделе в Ищерской казака убили прямо во дворе дома. Четверо малолетних детей осталось. В Наурской и Шелковском районе русских осталось тысяч десять, не больше. А это ведь наша казачья земля. Наши деды- прадеды её для России отвоёвывали.

Мы говорим всю ночь: о казаках и русских людях, которых Россия бросила в Чечне, о том как как людей на Ставрополье воровали как скот, О «боевых», которые не платят, о штабах и зловонной плесени под названием Ханкала.

Утром, чуть свет отправляемся в дорогу. Натягиваем поверх бушлатов разгрузки  с магазинами, гранатами, выстрелами к подствольнику. Зябко ёжимся от утреннего холода и торопливо лезем в воняющее машинным маслом чрево машин. Покидаемый город кажется чужим. Было буднично, тоскливо и тихо. Пустынные улицы, серые дома, грязный асфальт. Редкие прохожие провожают колонну глазами и какая-то пожилая женщина крестит отъезжающие машины замёрзшими пальцами.  Часа через три, наша колонна, медленно огибая бетонные блоки,  подтягивается к металлическому шлагбауму, за которым бетонные блоки, мешки песком, дымящаяся солдатская кухня и стволы пулемётов, нацелившие свои жала на нас. Я перемещаюсь в пространстве и времени по маршруту Россия- Чечня и ощущениям, мир- война.

— Приехали бля-яяя! Акбар спецназ!

Кричит высунувшийся из люка Келлер.

На блоке несут службу минводские менты. Женьку уже знают, к тому же милиционерам приятно, что их назвали спецназом, поэтому процедура досмотра сведена к минимуму. Машины не глушим. Соскочив на землю, по команде Келлера пристёгиваем к автоматам рожки. 

Вижу как Женька отвернувшись сторону, крестится.

Повторяю вслед за ним:

— Ну здравствуй, моя любовь и боль моя. Моя проклятая Чечня!

Привет,Чечня
Мы умыты слезами,
Пусть всевышний решает
Что потом будет с нами.

Под гитару

В спальном кубрике дребезжит гитара, слышатся невнятные голоса. Я осторожно тяну на себя скрипучую дверь. Из проёма тянет устоявшимся и затхлым запахом солдатских портянок, сигаретного дыма, ружейного масла.

Я вовремя. У  Степаныча день рождения.

В освещённой комнате  на кроватях сидят все наши, нет только  Пса и Зайца, они дежурят на крыше.

Прибный держит в руках здоровенную цыганскую иглу.  У него вид человека, который собирается сделать что то важное.  На табуретке перед ним сидит Олег, снайпер. Это он три дня назад снял двоих чехов. Олег в тапочках на босу ногу и спортивных штанах.  О принадлежности к армии, говорит только наброшенная на голое тело рваная разгрузка. Левая бровь его разбита, глаз закрывает огромный синяк.

— Степаныч, ты что, оперировать собрался?

— Ну да. Только вот сейчас обезболивающее дам, и начнём.

— А ты можешь?

— А чего тут уметь? Проще чем носки штопать. Процедура простая: прихватил края раны, немножко оттянул, да  и прокалывай снизу вверх. Сделал стежок, зафиксировал узлом, ещё стежок- узел.  Недельки через три-четыре всё заживёт как на собаке.

— Давайте анестезию.

Олегу протягивают стакан. Пока он пъёт, Степаныч, водкой моет руки, потом опускает в стакан иглу с леской.

— Вот блин, жизнь наступила, водкой руки моем!

Пока идёт операция мне коротко рассказывают, что произошло.

После убийства двух человек, Олегу ночью рвануло крышу. Сначала трясся как осиновый лист, потом бросился к ящику с гранатами. Повезло, что никто не спал, вязали его всем отделением. Успокоился Олег только лишь после того как Степаныч отправил его в нокаут. Такое бывает. Людей убивать нелегко.

— Ну всё, теперь к нашему шалашу — распоряжается Прибный. Олег, а ты лежи, у тебя постельный режим. Все остальные,  к столу.

На стол ставят  тарелку с солёными огурцами, нарезанное сало, хлеб, какую-то бледно зелёную капусту.

Продолжая прерванный разговор,  Прибный поднимает стакан:

-Давайте за нас, за тех, на ком  держится Россия. Армия — ее последняя надежда Все воруют и жульничают, каждый стремится набить свои карманы. А мы воюем за страну, за нашу Россию и нам не нужно ничего, только лишь, чтобы нас уважали. Запомните, что после возвращения домой, у каждого третьего из вас опустятся руки, потому что не останется сил, чтобы что-то доказывать. Но каждый четвертый не успокоится на этой войне и будет рваться воевать…  И поедет на вторую войну, третью, пятую…

А каждый шестой ударится в религию, потому что не сможет спокойно жить, после того, что видел и пережил. И только один из восьми придёт в орденах, и ему скажут: «Герой!»

Каждый 20-й будет беспробудно пить, 30-й — сядет на иглу, 100-й — попадёт в зону, каждый 300-й вернулся без рук или ног…

И каждый, заметьте каждый, больше всего будет бояться, что ему скажут, его солдатский подвиг был никому не нужен. У меня в прошлую войну в отряде сержант был, Саша Королёв. Он у меня снайперил и за геройство орден Мужества получил. Приехал домой, а жена его дураком назвала. Дескать другие деньги делают, машины. Квартиры покупают, жёнам золото и брильянты дарят. А ты мол, железяку на грудь  нацепил как мальчик. В детстве в войну не наигрался.

Сашка не выдержал, пошёл в гараж и там застрелился.  Так что давайте за то чтобы Родина нас не забыла.

Выпили по первой. Закусили. Степаныч потянулся за  гитарой:

-Жаль подмога не пришла,

подкрепленье не прислали

нас осталось только два,

нас с тобою нае-е-бали.

В буржуйке горит огонь, потрескивают угли. На душе становится тепло. Если закрыть глаза, можно представить, что я у мамы, в деревне. Машка возится с куклами. Нет никакой Чечни, нет войны, нет …..  Наливают по второй.

Все братушки полегли

и с патронами напряжно,

но мы держим рубежи

и сражаемся отва-а-а-жно.

Пушка сдохла, всё пиздец!

Больше нечем отбиваться

Жаль подмога не пришла,

подкрепленье не прислали,

что ж, обычные дела,

нас с тобою нае-е-е-бали….

Кто-то спрашивает

— Степаныч, а ты чего боишься?

Прибный, ставит гитару на пол. Долго смотрит куда- то в угол.

— Плена боюсь, хлопцы, позора.  К пленным у нас всегда относились, как к скоту. Мне отец рассказывал, он в Великую отечественную повоевать успел. И тогда,  и сейчас, пленных—за людей не не считали и не считают. В первую войну  мы солдатика одного вызволяли. Пошел в село один, его и выкрали.  Я сам в село ходил, со стариками договаривался. Как договаривался? Вывел танк, навел ствол пушки на дома и сказал:

— К вечеру солдата не будет, расхерачу всё  к ебене матери.

Вернули. А утром комбриг строит бригаду… Выводят этого солдата, и комбриг начинает его чморить — трус, предатель,  расстрелять тебя мало.  Я, тогда еле сдержался. Пацан такое пережил, а его к стенке поставить обещают. В общем морально сломали парня. А случалось и такое, что и покалечить по пьяни могли.

А это самое страшное на войне, это когда бьют свои.

Поэтому я себе слово дал, в плен не пойду.  Давайте выпьем за то, чтобы нас это не коснулось.

Выпили. Шарипов толкает меня ногой:

— А у меня в кармане на этот случай всегда  эфочка  лежит. Хорошая такая, эфочка, ручная.

Все захмелели, завязался разговор. Гизатулин рассказывает о новом снайпере.

— Приходит ко мне, весь такой военный, типа рейнджер. Говорит возьми к себе, я  снайпер. Ромка прыскал от смеха.

— Я смотрю, блядь, ну какой он, на хер, снайпер, в корову наверное с десяти метров не попадёт. Спрашиваю, какое оружие знаешь?  С чем работал?

— С СВД-2.

Приношу ему винтовку, говорю, стреляй.  Вижу не стрелок, первый раз в жизни  ружьё держит, максимум второй. Но берёт уверенно, можно сказать даже деловито, целится.  Гизатулин весь красный, говорил сквозь слезы и смех. Я такой наглости отродясь не видел, такой деловой, ни один мускул на лице не дрогнет. Спрашиваю:

— Раньше стрелял?

А он мне

— Стрелял!— говорит. Ромка протирал глаза, вытирал сопли и снова закатывался

— Попадал?

— Пока нет. Но попаду.

— Ну как такого не взять? Это же чудо…А в бою отличился, двух чехов снял. Степаныч сказал, что будет ходатайствовать  о награждении.

Просмеялись. Степаныч встал со своего места. Все замолчали.

— Я входил в Грозный пять лет назад, в декабре 94-го, у меня на глазах умирали наши пацаны. Срочники, дети вчерашние! Танки  как свечки горели. А вся страна тогда встречала Новый год. Пили шампанское, желали друг другу счастья…

Потом, уже в  январе, когда подмога подошла, стали ребят собирать. Трупы  валили в кучу, как мешки с картошкой. Многим некуда было даже бирки прикрепить, ни рук, ни ног. Номера писали йодом или зелёнкой… Там где написать было можно.

И я пообещал сам себе, что помнить буду помнить это всегда… Давайте  третий тост, за них, за всех. За Серёгу Манаенко, Володю Извекова,  Женю Магера.

За ребят с Сибири, Кубани, Дона, Рязани. За русских солдат, погибших в Чечне!

Не чокаясь  выпили за погибших. С минуту Степаныч молчал, что-то обдумывая. Затем сказал.

— Водку в сейф. Всем отдыхать, завтра работа.

Укрывшись бушлатом я закрываю глаза. Пытаюсь увидеть в темноте себя, через год, пять, десять…Что со мной будет завтра?  Кто я в этом мире сейчас и что я делаю здесь? В этом промокшем дождями, холодном и  враждебном краю. И бьётся в висок одна и та же строчка из песни:

«что ж, обычные дела, нас с тобою нае-е-е-бали….

Надо не забыть подшить к бушлату карманчик для гранаты. Очень хороший аргумент в споре.

Праздник закончился…