ЧАСТЬ 1 ЧАСТЬ 2

Беспросветность, мучительность плена

Сзади бьет по ногам – на колени!

Но в глазах у несчастных – огонь:

Бей! Пластай! А вот душу – не тронь!

(Юрий Павлов, «От креста до креста»)

 —

Освободитель шел сквозь дым,

Сквозь прах и адовое пламя.

Из Ада выйдем мы за ним,

Чтоб Ад не следовал за нами!

Страданья вечного не будет.

Не вечны муки, как не вечно Зло.

Бог милостив. И Бог нас не осудит.

Нас примет ангел под свое крыло…

(А.Румега «Возвращение из Ада»)

ГРИША

Утром 2 января Рыбалко и остальных пленников повели в Белый дом (Дворец Дудаева. Авт.) Около дворца сидели бабки. По одежде, Гриша определил – русские. Одна вдруг говорит:

— Зачем вы их сюда ведете? Отведите за угол и убейте! – и плюнула в сторону парней. Это было так унизительно, больно, что слезы сами, непроизвольно, накатились на глаза парней.

Гриша рассказывал:

— От этих слов в душе что-то оборвалось. И страшно и не страшно… Руки опустились…

Потом еще не раз в их адрес сыпались самые страшные проклятия. Часто женщины подбегали и плевали в лицо. Иногда бросали палки, камни. Когда Гриша вспоминал об этом, я видел, что ему очень тяжело. Восемнадцать лет прошло, а душевная боль не утихла. Я сразу перевел разговор на другую тему.

В Белом доме их всех переписали. Потребовали назвать личные данные, сведения о родных, место жительства. Как ни странно, но эти списки военнопленных были опубликованы уже в первом номере «Аргументов и фактов» за 1995 год. Затем каждого допросили в присутствии Басаева: кто, воинская часть, должность, звание. Не били, но оскорбления и угрозы сыпались как из рога изобилия

После допроса перевели в ДГБ (Госбезопасность. Авт.). Ребят там держали 10 суток. В одной небольшой камере на 5 человек их было 19. Большинство раненых, не ходячих.

Я спросил Рыбалко:

— У тебя было серьезное ранение, помощь оказывали? Раны беспокоили?

— Первые дни я ничего не чувствовал: ни холода, ни голода, ни боли. Наверное, неизвестность, страх, унижение заглушали боль. Рана на виске кровоточила. А первую помощь оказали, когда перевели в Белый дом. Там был организован полевой госпиталь. Повязку сменили и все. Врач сказал, что операцию на глазу нужно делать в стационарном госпитале. Здесь условий нет. А болеть глаз и голова стали, когда у нас побывали женщины из комитета солдатских матерей. Когда они сказали, что списки пленных передали в Москву, что правительство и общественность ищут способ нашего освобождения, вот тогда забилось сердце, наверное, в надежде на освобождение, и я почувствовал пульсирующую боль в виске, — Гриша машинально коснулся рукой шрама.

С Рыбалко оказался его сослуживец и по учебке в Елани, и по Майкопской бригаде, механик-водитель Николай Заровный. У него сильно обгорело лицо и руки. Он не мог сам есть. Гриша размачивал в воде сухой хлеб и запихивал ему в рот. Забота о товарище придавала силы, уверенность в том, что он нужен даже в такой ситуации, облегчала собственные страдания. Вместе, все-таки, легче…

Хлеб – это была единственная еда, на всех в сутки давали две буханки хлеба.

Гриша постоянно помогал и раненому старшине дяде Мише Керим-Заде. Сам тот ходить не мог, приходилось переносить его.

Там же, в ДГБ находился и командир шестой роты Сергей Маликов. Он вспоминает:

— Примерно, 7 января к нам пришли женщины, чтобы оказать самую простую медицинскую помощь, обработать раны. Не все раненые соглашались, пришлось уговаривать парней. В числе этих женщин были представительницы комитета солдатских матерей. Они переписывали солдат, рядовых, чтобы сообщить их матерям. Я подошел и попросил, чтобы и меня записали. Спросили: кто я, звание. Сказал – старший лейтенант. Ответили, мол, мы переписываем только рядовых, ну, хорошо, и тебя запишем. Сделали одолжение. Стало обидно: я что, не так, как все свой долг выполнял? Почему такое отношение?

А на 10-й день перевели всех в Белый дом. Каждого осмотрел чеченский врач, кому требовалось – оказали помощь. Парня, раненого в живот, сразу положили на операционный стол.

Вспоминает Сергей Маликов:

— На втором этаже дудаевского дворца находился госпиталь. Было очень много раненых чеченцев. В основном, это были тяжело раненые. Накануне их хорошо раздолбали наши. Боевики и врачи злые. Позже нас заставляли выносить на улицу умерших.

Пленных завели в большую комнату. Там стояли картонные коробки с яблоками, бананами и, даже апельсины были (гуманитарная помощь). Принесли вареную баранину. К чему бы это?

Оказывается, дудаевцы готовили почву для создания мирового общественного мнения в свою пользу. Вместе с боевиками вошли корреспонденты, в основном, иностранных СМИ: CNN и BBC. А переводчиком у них оказался врач. Он свободно говорил по-английски. Гриша вспоминает:

— Кроме иностранцев, снимали и наши, но вели себя нагло, орали. Лампу направили, а у меня от света глаза болят и сами закрываются. Я опустил голову. А они кричат: подними голову, смотри сюда!

После «демонстрации» военнопленных, когда ушли журналисты, в этой комнате оставили только офицеров, а остальных увели вниз, в подвал. Окон не было, и парни не знали: день или ночь.

Время от времени заходили боевики, каждый раз новые, и избивали пленников. Чтобы не забывали, где они находятся, и от кого завися их жизни.

Рассказывает Григорий Рыбалко:

— Взял нас Басаев. По разговорам с кем сидел, нам повезло больше, потому что нас там охраняли два украинца. Сашка и Сашко — этих я навсегда запомнил, они к нам относились более-менее, по-человечески. Они сами объясняли такое отношение к нам, тем, что нас они взяли в бою с трудом. Иногда было заступались, но они тоже против своих идти не могли. (Против тех, кто им платил. Авт.)

Здоровых и легкораненых выводили на работы. В основном, заставляли собирать трупы. Это была очень тяжелая работа, и физически и морально.

Как-то, после такой работы, еще не успели парней загнать в подвал, Гриша встретил Олега Стрельцова. Его привели в Белый дом. Разрешили немного поговорить.

Рассказывает Олег Стрельцов:

— Меня повели в Белый дом на допрос к Масхадову, где я встретил Гришку. Мне жалко было его видеть, все лицо перевязанное, был виден только один глаз. Нам разрешили пообщаться. Тут мы попытались с ним «дать ноги», так как началась бомбежка, и «духи» занервничали и отвлеклись. Но, к сожалению, нам этого не удалось сделать: нас заметил какой-то мудила и поднял панику.

Эта попытка побега дорого обошлась парням: избили до полусмерти.

Через несколько дней ребят перевели в подвал роддома. Здесь были другие охранники. В какой-то мере, другие порядки. Один раз в сутки выводили в туалет. Частенько «конвоировал» пленников мальчишка лет 5-6 с гранатой. Он что-то покрикивал и замахивался ею, вставив большой пальчик в кольцо чеки. Это было еще одно испытание нервов на прочность.

Однажды троих парней подвели к подбитому танку и приказали слить из топливного бака солярку. Гриша стал объяснять, что он не танкист и не знает, как это сделать. К нему подлетел здоровый, как медведь, боевик и, изрыгая проклятья, ударом кулака свалил на землю. Бил, постоянно выцеливая раненый висок. Пытаясь закрыть рану от кулака, Гриша ложился на правый бок. Но «медведь» переворачивал его и бил снова и снова. Намерения у него были серьезные. Досталось и другим парням. Заступился за Рыбалко старший в этой группе боевик.

Когда тащили в подвал, «медведь» признался:

— Скажи спасибо старшему. Я хотел тебя убить. Жалко, он не дал.

Вот уже третий день после того избиения Гришу не трогают. Но от этого на душе не спокойно. Он чувствовал, что-то должно сегодня случиться. Нервно закурив папиросу, лег на нары лицом к стене. Курить он начал здесь. До армии изредка баловался. А в армии серьезно увлекся бегом и плаванием, курить бросил.

Загрохотала открываемая дверь. Гриша повернул голову и не поверил глазам: перед ним стояла мама. Его Мама!

МАМА

Сыночек, миленький, родной! Как долго я тебя искала! Спасибо Господу, что ты живой! Прости, что я седою стала… (Авт.)

Татьяна Юрьевна родилась в городе Таганроге. После окончания школы, получила профессию фрезеровщицы и пошла работать на комбайновый завод. После смерти брата, который служил на Семипалатинском полигоне и там умер, Татьяна Юрьевна переехала в Таллин. Там, в Эстонии, и познакомилась с будущим мужем – Алексеем Григорьевичем Рыбалко. В 1974 году семья Рыбалко поселилась в селе Григорьевка. В 1975 году родился Гриша. В 1983 году вернулись в Таганрог.

В 1993 году Гриша призвался в РА. Летом 1994 года его воинскую часть перевели на Кавказ. Осенью письма от сына стали приходить все реже и становились все короче. В конце ноября 1994 года пришло последнее письмо, в котором Гриша сообщил, что ему дают краткосрочный отпуск, и новый год он будет встречать дома. А в декабре связь с сыном прекратилась.

Мама не находила себе места. На заводе она познакомилась с женщиной, сын которой служил вместе с Гришей, и через него она узнала, что Гриша в Грозном. После этой новости страх за сына уже не покидал ее. А новогодний праздник, который всегда весело отмечали всей семьей, стал самым мучительным. Материнское сердце не обманешь!

Как-то в начале января 1995 года вечером прибежала соседка и дрожащей рукой протянула Татьяне Юрьевне газету «Аргументы и факты». Там был опубликован список солдат, находящихся в плену у боевиков. В списке был ее сын – Григорий Рыбалко. Что делать, куда бежать?

Утром отправилась в военкомат. Показала газету офицеру, молила о помощи. А в ответ услышала: «Сколько у вас сыновей? Трое?! Так чего ж вы волнуетесь?». Такого ответа она не ожидала! Я вот думаю, сколько сил нужно было иметь этой маленькой, хрупкой женщине, чтобы устоять на ногах после такого хамского бессердечия!

Но более жестокие испытания были еще впереди. В тот же день Мама поехала в Москву, в редакцию АиФ. Там выслушали, подсказали, куда нужно обратиться. В следующем номере опубликовали ее интервью, в котором она просила помощи и рассказала о том, как с ней обошлись в военкомате. (Татьяна Юрьевна вспоминает, что потом нашел ее тот офицер, просил прощения…)

Вернувшись в Таганрог, она обратилась к председателю союза женщин Таганрога Яминой. Та дала ей, так называемую, «охранную грамоту» — письмо-ходатайство к властям на местах, в том числе и военным, оказывать матерям содействие в поиске их сыновей. Как потом оказалось, оно не только не помогло, а чуть ли не навредило.

С двумя другими несчастными матерями Мама Гриши поехала в Моздок. По мере приближения к Кавказу пассажиры менялись и при подъезде к Моздоку, в вагоне были в основном чеченские и ингушские женщины. Разговорились. Те настоятельно советовали ехать в Нальчик. Не послушались, вышли на Моздокском вокзале. Обратились к военным. Но те не только не помогли, а даже чуть не задержали, чтобы отправить обратно. Пришлось ехать в Нальчик. В Нальчике чеченки и ингушки посадили мам в автобус до Назрани, о чем-то долго разговаривали с водителем. Как оказалось, они объяснили водителю, куда доставить русских женщин.

В Назрани водитель привез к какому-то заводу. Их встретили такие же несчастные матери, они жили здесь уже две недели. Затем Татьяну Юрьевну и других женщин перевезли в дом Магомеда Аушева, двоюродного брата президента Ингушетии.

Через несколько дней на автобусе с плакатом «Солдатские матери» их отвезли в Грозный и разместили по квартирам. Татьяна Юрьевна жила у чеченца Вахи. Свою жену с детьми отправил, как он сказал, «в Россию, от войны подальше». Относился к матерям хорошо, организовал им питание.

В течение 10 дней, ежедневно за матерями приходили бородатые, холеные, боевики, и, угрожая оружием, уводили то на допросы, то на митинги. Поэтому женщины каждый раз прощались друг с дружкой навсегда, не зная, вернутся ли. Татьяну Юрьевну всегда вели мимо роддома, в подвале которого находился ее сын!

25 января всех женщин собрали вместе. Боевики были какие-то злые, раздраженные. Промелькнула страшная мысль: «Неужели все, конец?». Она гнала ее прочь: «Нет! Я должная найти сына!» Подошел представитель правозащитника Ковалева и увел их в подвал того самого роддома, рядом с которым она жила. Вошел Масхадов, говорил долго… А затем начали зачитывать фамилии пленных. Услышав фамилию своего сына, матери не могли сдержаться: слезы, плач, рыдание. Это злило боевиков. Когда же, когда же назовут и ее кровиночку!? Наконец – Рыбалко Григорий! – как камень многопудовый свалился с плеч.

Таких счастливых Мам оказалось всего семь! Их отвели в соседнюю камеру. Ее Гриша лежал на нарах лицом к стене. СЫН…СЛЕЗЫ… Насмотреться не могла, худющий, бледный. В чем только душа держалась?

25 января в день Святой Татьяны Мама Таня обняла своего Сына.

Напутствовав, попросили в Чечню с оружием больше не приходить.

Каждой Маме выдали от руки написанную бумажку: «Начальнику охраны. Разрешаю освободить военнопленных: (дальше идут семь фамилий) …6. – Рыбалко Григорий А. Начальник ГШ ВС ЧРИ г-л Масхадов» Подпись. Печать.

Представитель Ковалева Татьяну Юрьевну с Гришей и семью Баевых с сыном Дмитрием (он с Гришей сидел в одной камере) из Челябинской области посадил в автобус до Назрани. Кроме них, остальные пассажиры – женщины.

Ну, вот и все: можно вздохнуть с облегчением. Но, как оказалось, это еще не все! Примерно, через час поездки водитель что-то буркнул в салон. Чеченки вдруг вскочили и начали заталкивать Гришу, Диму и его отца за спинки сидений, на пол, а затем сами чуть ли не уселись на них сверху.

Автобус остановился. Вошли два боевика, осмотрелись и разрешили ехать дальше. Все, теперь можно садиться на свои места. Татьяна Юрьевна говорит: «Я в ноги кланяюсь этим женщинам! Мне свои так не помогали.»

В Назрани приехали к Магомеду Аушеву, переночевали. А утром Магомед «Нивой» отвез обе семьи в Нальчик. Посадил на поезд. Перед отправкой поезда Мама Таня успела сбегать на привокзальный рынок и купила сыну трех литровую банку молока.

Татьяна Юрьевна привезла сына домой в Таганрог. Прятала от всех. Старалась все делать тихо, чтобы никто не знал, потому что и дома чувство страха не покидало материнское сердце. А что дальше? Прятать? Где и как? Больше всего боялась, что в любой момент придут из военкомата или милиции и заберут сына. Но твердо решила: пока жива – больше никому его не отдаст!

Как ни старалась, а уже вечером зашли соседи, поздравляли. Потом пришла классная руководительница Гриши Г. А. Остапова. Принесла деньги— ученики собрали Грише на лечение.

А ему срочно нужно было в больницу! Повезла в больницу. Врач только взглянул – сказал, что он не сможет помочь. Это осколочное ранение, ему нужно в военный госпиталь. И он обязан сообщить в военкомат.

На этот раз в военкомате с Мамой обошлись по-доброму, опросили ее и Гришу. Принимавший их офицер сказал: «Мы знали, когда вы приехали. И были уверены, что сами придете к нам».

Гришу отправили в Ростовский госпиталь. Скупые строчки медицинского заключения: «Огнестрельное проникающее ранение левого глаза, непроникающее ранение правого глаза… Отморожение пальцев стоп… получил 1.01.95 при выполнении задания по ликвидации незаконных формирований в Чеченской республике», а что за этими строчками стоит? – Боль! Но лечили не глаза. В плену Гриша заработал одностороннюю пневмонию, переходящую в ТБ.

Мы долго разговаривали с Татьяной Юрьевной. Я спросил, откуда у хрупкой женщины взялось столько сил, чтобы пройти такие испытания! Она ответила:

— Не знаю. Наверное, святая цель – спасти сына. А потом, мне хорошие люди попадались и в Ингушетии, и в Чечне, и от чистого сердца помогали. А солдатские матери воодушевляли… — и показала целую пачку адресованных ей материнских писем со всех уголков нашей необъятной страны.

Я осторожно держал материнские письма, пожелтевшие не столько от времени, сколько от горьких слез. Их очень трудно читать. Вот одно из них: «Танечка, миленькая, здравствуй! Наши сыночки служили в Майкопе в одной части. Три месяца я о сыне ничего не знаю. Из аргументов тоже узнала, что твой Гриша в плену в Чечне. А мы ничего. Ехать и искать я не могу, я простая колхозница и на моем иждивении еще двое. Я из больницы не выкисаю. Что мне делать – не приложу ума, душа болит и разрывается. На мои письма, телеграммы Майкоп настойчиво молчит. Дай Бог, чтобы нашла сыночка и нам дала повод, за что цепляться. Помоги! Откликнись, я очень жду. Мой сыночек Дьяков Владимир Юрьевич. Знала бы, как буду ждать от тебя хоть что-то. Татьяна Михайловна Дьякова. Ставропольский край».

Татьяна Юрьевна продолжала:

— Когда я привезла Гришу домой, старалась все делать, чтобы никто не узнал. Но уже на другой день пришли соседи, знакомые. Я видела слезы в их глазах. Поддерживали морально, давали деньги на лечение. Даже незнакомые мне люди помогали. А в 96 году металлургический завод оплатил ему операцию. Я очень благодарна всем этим добрым людям.

ОЛЕГ

Группа боевиков, забравших с собой Олега Стрельцова – это «спецы», выполнявшие особые задания против российских военнослужащих. И, вообще, это была какая-то дикая и жестокая банда. Пленных не брали. Олег не мог понять, зачем они таскают его за собой. Один из боевиков, узнав, что Стрельцов из Таганрога, признался, что до войны у него в городе был свой ресторан. Может быть, поэтому Олега не убили сразу? А позже понял, что боевики оставили его в живых совсем для других целей.

Олега привели в подвал полуразрушенного дома. Там уже было двое пленных солдат: десантник и дагестанец без ноги, ему срочно требовалась медицинская помощь. Утром боевики заставили вынести еще живого дагестанца на улицу и бросить там.

А в следующую ночь кто-то перерезал горло парню-десантнику. Олег остался один. В этот подвал больше не возвращались.

Стрельцова повели в сторону Белого дома – дворца Дудаева. Картина была ужасной: разбитые и сожженные машины, рядом лежали обгоревшие трупы. Трупы наших солдат встречались на каждом шагу, в каких-то неестественных позах. Многие – изуродованы взрывами снарядов и гранат. Их никто не убирал. Недалеко от Дома Печати в двух-трех метрах от пешеходной дорожки стояла разбитая «Волга», рядом лежали три мертвых офицера. Их видимо, добивали, потому что один пытался закрыть лицо и голову руками. Он умер, а застывшие на морозе руки так и продолжали защищать его голову от ударов. В одном из мертвых Олег узнал комбрига полковника Ивана Савина. Потом еще дважды Стрельцова водили этой дорогой, а трупы офицеров так и лежали.

Вспоминает Константин Басалко:

— Улица Маяковского в прямом смысле была выстлана трупами наших бойцов. Они лежали то группками, то по одному.

Первый раз Олега допрашивал сам Масхадов. После очередного допроса встретил своего друга Гришу. В итоге этой встречи, по словам Олега, «схлопотали по полной» из-за неудачной попытки побега.

Два «спеца» снова вели его в Белый дом. И вдруг один за другим прозвучали выстрелы из снайперской винтовки. Но, странное дело, оба боевика были только ранены в ноги. Почему снайперы их не убили? «Отыгрались» боевики на Олеге. Почти в бессознательном состоянии они потом затащили его в подвал.

До своего освобождения Олег сидел один. Время от времени боевики забирали его. Водили за собой по подвалам. Они хорошо ориентировались в городе. В случай чего, могли спрятаться и легко уйти от преследования. Заставляли носить за ними их грузы. Но чаще Олега использовали совсем в других целях.

Использовали в качестве живой мишени в охоте на российских снайперов. К примеру, послали снять с разбитой БМД, стоявшей около Дома печати, пулемет. Только Олег попытался вытащить «пальцы» на замках крепления – выстрел снайпера. Пуля скользнула по пулеметной стали. Сразу же слышится второй выстрел. Это уже стрелял боевик. Он не промахнулся. Или заставляли просто перебежать улицу, а чтобы наши снайперы приняли Олега за боевика, для правдоподобности, заставляли носить с собой сломанный автомат.

Олег вспоминает:

— Проводя меня, они проверяли – чистый сектор или нет. Вычислив снайпера нашего, они его убирали. Как правило, они уже после первого выстрела снайпера вычисляли.

Использовали в слепую в качестве сапера. Послали за коробкой, стоявшей за домом. Олег осматривался по сторонам, в любой момент, ожидая выстрел. И совершенно случайно заметил натянутую тонкую проволоку. Сразу и не понял, что это растяжка. Внутри все похолодело: еще шаг – и все, смерть. Потом, за то, что не погиб, «спецы» избили.

Такое повторялось часто. Каждый раз, уходя с боевиками, Олег боялся, что это будет его последний выход.

Кормили скудно, в основном лепешками. Пару раз перепала вареная баранина. Иногда давали водку. Она в какой-то степени помогала забыться хотя-бы на ночь. Несколько раз еду приносил чеченец, мирный житель, вероятно, из этой многоэтажки.

Не за долго до освобождения «спецы» впустили чеченца в подвал. Тот спустился к Олегу. Отдал еду. Посидели немного. Поговорили. Дверь не открывают. Так и остались вдвоем.

А через два дня услышали стрельбу: где-то поблизости был бой. Олег уже хотел было подняться наверх и постучать в дверь, как она распахнулась. Вниз полетели одна за другой две гранаты. Взрывы! Хорошо, что сидели за простенком. Последнее, что Олег слышал – глухой голос, как из трубы, поинтересовался, есть ли живые. Чеченец крикнул:

— Есть! Тут русский и я, мирный чеченец.

Снова контузия: в маленьком, закрытом помещении два взрыва! Олег очнулся от того, что его бьют по лицу. Это был свой, разведчик!

— Живой? Вставай, — парень помог Олегу встать. Ноги были ватными, голова – чугунной и гудела, перед глазами все плыло. Взялся за голову. Кровь на лбу, но рана не большая, осколок прошел по касательной. Зато в щеке торчал другой осколок, видимо, отрикошетивший от бетонной стены. Сидел не глубоко. Олег выдернул его. Поднялись наверх. Парни обработали ему раны.

Услышав о таком способе «освобождения», я был просто поражен этим. Олег заметил:

— Вы не удивляйтесь. Представьте: вы открываете дверь и спрашиваете, есть там кто? А в ответ автоматная очередь. На их месте я поступил бы точно так.

— Но ведь ты мог погибнуть! Это просто чудо, что ты остался жив?

— Говорят: «рождаются в рубашке», а я, видно, родился в бронежилете, — улыбнулся Олег. Но уж больно грустной показалась мне его улыбка.

После такого «освобождения» вместе с местным чеченцем Олег пошел показывать разведчикам проход по подвалам в сторону Белого дома. Стрельцов вспоминает:

— Разведчики меня не взяли с собой, а скинули местным (чеченцам из оппозиции. Авт.). Я там еще дня два кантовался. Потом прибыли десантники. Один из офицеров оказался из Ростова. А, земляк! И этот старлей вывез меня на БМДшке в часть, где я и писал объяснительную. А затем уже на УРАЛе меня привезли в аэропорт. Там встретился с Лосевым и Искандером – своими сослуживцами из 3-го батальона. Они меня переодели и в баню. Потом — на «вертушку» и в Моздок.

Из Моздока Стрельцова самолетом отправили в госпиталь, в Самару.

СЛАВА ТЕБЕ, ГОСПОДИ, МЫ ЖИВЫ!

После госпиталя, отгуляв положенный отпуск, Рыбалко Григорий сам попросился дослуживать в своей части – 131-й Майкопской бригаде. И Мама, Татьяна Юрьевна, повезла Гришу в Майкоп.

Олег Стрельцов из Самарского госпиталя позвонил домой, маминой подруге, и попросил ее сообщить, что он жив. Тогда он и узнал, что мама получила извещение из военкомата о том, что Олег пропал без вести.

Из госпиталя приехал домой, в отпуск. Потом снова в госпиталь, на реабилитацию. По состоянию здоровья Стрельцова должны были комиссовать, врачи настаивали. Олег не соглашался, он очень хотел вернуться в свою войсковую часть. Решение этого вопроса возложили на Маму, Марию Александровну. Немало усилий потребовалось Олегу, чтобы уговорить ее. Мама сдалась. Она сама повезла сына в Майком.

В конце марта Олег Стрельцов в сопровождении Мамы прибыл в свою часть. Представился офицеру в штабе бригады. Тот внимательно изучил все сопроводительные документы, выписки из госпиталя и говорит:

— Ваши еще в Чечне. Тебе туда нельзя, а тут делать нечего. Даю тебе дополнительный отпуск на 30 дней. Езжай домой, восстанавливай здоровье, набирайся сил.

Такому повороту событий Мама, конечно, очень обрадовалась. И в этот момент… Не может быть! Им навстречу шел капитан Басалко. Константин Борисович, увидев Олега, остановился от неожиданности, потом бросился. Обнялись. Олег вспоминает:

— У меня слезы сами потекли. Я ведь, думал, что он погиб. А он думал, что я погиб. Это было так неожиданно, и он так обрадовался мне! Не знаю, я плакал, как мальчишка.

Олег познакомил своего командира с Мамой. Понимая, что им есть о чем поговорить, Мария Александровна ушла в город. Несколько часов они не могли наговориться: капитан и рядовой.

Рыбалко и Стрельцов возвратились в бригаду в конце апреля. Дослужить им оставалось один месяц. Из тех, с кем раньше служили, в часть вернулись несколько человек. От их седьмой роты третьего батальона осталось всего 12. Все офицеры новые.

Парней приняли хорошо. Для них даже особые условия создали. Поскольку в казарме спали вместе с новым пополнением, утром дневальный будил каждого новобранца, тихо тормоша за плечо, чтобы ненароком не разбудить «ветеранов». Им не нужно было идти на построение. Весь день, по сути, у них был свободным. Молодые смотрели на наших ребят, как на вернувшихся с того света. Хотя, в принципе, так оно и было.

Здесь ребята узнали о трагической гибели их ротного старшего лейтенанта Григория Казанчева. Когда командование поняло, что первый и второй штурмовые отряды оказалась в западне, вечером 31 декабря срочно была сформирована колонна помощи из оставшихся в бригаде бойцов и офицеров. Тремя частями колонну направили в Грозный. Ее встретили ураганным огнем. Большие потери понесли на улице Маяковского. Всего один квартал оставался до железнодорожного вокзала, а пробиться так и не смогли.

Григорий Казанчев со своим заместителем Друговым попытались самостоятельно прорваться к своим. Понимая смертельную опасность, он приказал механику-водителю покинуть БМП. Тот категорически отказался. Тогда Казанчев силой вытащил его за шиворот из машины. За штурвал сел Другов, а Казанчев в башню, за пушку. Прорваться не удалось. Несколькими выстрелами из гранатометов БМП подожги. Оба сгорели. Григорию Валерьевичу Казанчеву в тот момент было всего 23 года. Тело его не нашли. Посмертно награжден орденом Мужества.

Однажды Олег Стрельцов встретил в части одного из тех офицеров. Сдерживая себя от обиды и негодования, спросил:

— Почему ж вы нас бросили там, товарищ капитан?

— А что, мы должны были ждать, пока вы очухаетесь? – как ни в чем не бывало, ответил тот.

В боевых действиях парни уже не участвовали. В конце мая демобилизовались. Вернулись домой, где их ждали с нетерпением.

Наташа не пришла Гришу встречать. Последний раз виделись, когда он был в отпуске. А вечером Гриша увидел ее с другим парнем. Подходить к ним не стал. Это уже не важно… Они вернулись другими…

Они вернулись домой. А возвратились ли они оттуда?…

Каждый из них теперь по-новому воспринимал окружающий мир. У них теперь на материальные и духовные ценности были свои «расценки», полученные там, в Грозном. А как постоянное напоминание – это последствия контузий у Олега и полный набор осколков у Гриши: в глазу, в виске, в брови, в колене.

Когда в 1996 году Рыбалко делали операцию по замене хрусталика глаза (спасибо администрации Таганрогского металлургического завода – они оплатили), врачи категорически отказались удалять осколок из глазного яблока: лежит он на важном нерве, и последствия во время операции могут быть непредсказуемыми.

В отношении осколков Гриша шутит:

— Они мне стали, как родные.

Правда, в виске осколок не «прижился», и четыре года назад хирургам пришлось его удалить.

Сергей Валентинович Маликов был освобожден в апреле 1995 года в результате обмена на уголовника. Сколько же пришлось поездить по Чечне Маме Сергея, чтобы найти его и добиться освобождения! Под Шали, автобус, в котором ехали солдатские матери, был обстрелян своими. Чудом осталась жива. Удивительное совпадение: в этом же автобусе ехала и Мама Николая Заровного. Ей не повезло – она была ранена. Но, несмотря на ранение, от поисков не отказалась. Нашла сына и добилась освобождения: его обменяли на два трупа лидеров боевиков.

Константин Борисович Басалко. Потомственный военный. Пять поколений его предков верой и правдой служили и защищали Россию. Человек самых высоких моральных качеств. Офицерская честь – это не просто слова. Это основа его жизненных принципов. Видимо, поэтому один из охранявших его боевиков, взяв с него слово – больше не приходить в Чечню с оружием, помог ему бежать.

Его возвращение домой ознаменовалось, как награда за все перенесенные тяготы и мучения, счастливым и радостным событием: в этот день у него родился сын!

Вернувшись в бригаду, Басалко первым делом приступил к поиску своих погибших бойцов. Пять вагонов-рефрижераторов в Моздоке он сам проверил, сотни трупов молодых парней. Нашел только троих.

Басалко сдержал слово, данное чеченцу. Из-за этого его и забросили дослуживать «к черту на кулички». Он и там проявил себя как очень грамотный и талантливый офицер, честный и порядочный. Вскоре был переведен в Краснодар на должность заместителя начальника армейской разведки. Сейчас военный пенсионер, подполковник.

В который раз, просматривая записи бесед, я вдруг увидел интересную заметку. Как же я раньше не обратил на нее внимание? Это рассказ Олега Стрельцова о Константине Басалко:

— Как мужик – отличный, классный. И как офицер, он — настоящий. В бою не прятался, все время был с нами, подбадривал. Когда нас подбили, он первым делом бросился нас спасать – он всех нас вытащил из горящей БМП. С ним легко. С ним я и чувствовал себя надежно. Я не помню, чтобы он когда-нибудь повышал голос или кричал. Он – спокойный, с ним можно было поговорить обо всем. Каждого солдата знал по имени, и, чаще всего, обращался по имени. Меня называл – Олежка. Так звала меня только мама.

Жена Мамеда Хасановича Керим-Заде долго искала мужа в Чечне. А освободить его из плена помогли казаки.

БМП, на которой Рамазан Исмиханов с боевыми товарищами пытались выйти из города, ночью с первого на второе января была подбита. В живых осталось трое: Рамазан, Сергей (81-й самарский полк. Авт.) и Виктор Макаров, заместитель командира батальона по технике. Макаров был тяжело ранен. Ценой огромных усилий в незнакомом городе, каким-то чудом, парням с раненым удалось оторваться от преследователей и укрыться в заброшенном бункере где-то на окраине. Ребята понимали, что без посторонней помощи раненого командира им не вынести. Сергей ушел пробиваться к своим.

Четверо суток Рамазан и Виктор Макаров провели в томительном ожидании. И снова вмешался его величество случай: на бункер набрели местные жители, русские. Они принесли еду и медикаменты. А вскоре Сергей пришел с подмогой.

Рамазан рассказывает:

— Больше всего я боялся плена, знал, что в живых не оставят. Я не думал, что могу погибнуть в бою. А плена я боялся. На всякий случай в кармане держал патрон. Лучше себя порешу, чем в плен.

Я слушал, видел глаза парня, который по возрасту в сыновья годился, и в очередной раз поражался огромной силе воли. А ведь тогда, восемнадцать лет назад, ему было всего девятнадцать!

— А с Гришей мне очень повезло, — продолжал Рамазан, — Нормальный парень, боевой пацан, хороший друг.

Возвратившись в бригаду, Рамазан серьезно заболел, и был отправлен в Самарский госпиталь. После госпиталя – домой, в отпуск. Отец хотел добиться, чтобы сын дослужил дома, в Дагестане. Но Рамазан категорически заявил, что возвращается в свою часть, потому что он должен разыскать своего погибшего друга Магу Аминова.

В Майкопе, в бригаде майор Чмырев предложил Исмиханову поехать в Ростов на поиски погибших товарищей. Огромные холодильники-рефрижераторы, сотни погибших, полу сгоревших. Две недели Рамазан искал Магомеда. Нашел. Приехали его родители. Опознали сына. В июне Магомед Аминов был похоронен на родине.

Ну вот, казалось, можно поставить точку в этом рассказе. Но, думаю, точку никогда никто не сможет поставить…

ЭПИЛОГ

Апрель 2012 года, Таганрог. Мы в кафе на Петровской. Я, как завороженный, слушаю беседу Олега и Гриши. Они давно не виделись. Встретились как родные. Крепкие объятия. И этот удивительно трогательный мужской разговор, тихий, спокойный. Вспоминают своих товарищей, своих командиров, что-то уточняют. Какое уважительно чуткое отношение друг к другу. Ни напускной бравады, ни бахвальства, что свойственно многим служившим на Кавказе. Поразительно: за все время беседы я не услышал ни одного крепкого выражения. Они понимали друг друга с полуслова, мне показалось, что они разговаривали глазами. Вспомнили Сергея Гужбина, сошлись во мнении на том, что Сергей не мог погибнуть, что он должен быть жив. Вот, они какие, солдатские сердца, большие и горячие, доброты у них на всех хватит.

От этой встречи я рассчитывал получить многое, но, боясь что-то пропустить, не сделал ни одной записи в рабочем блокноте. Зато увидел главное – душевную чистоту и добропорядочность этих парней.

И еще один важный момент. Как-то я спросил у Гриши Рыбалко:

— С кем, как ни банально это звучит, ты пошел бы в разведку? – И вдруг подумал: дурацкий вопрос. Ну, что ж, каков вопрос – такой и ответ будет.

Гриша вдруг изменился, улыбка исчезла, взгляд стал серьезным, пронзительным, и, как мне показалось, с укором. Он сказал, как отрубил:

— С такими парнями, как Олег, Рома (Рамазан Исмиханов.Авт), «Ежик», Серега «большой», ротный Казанчев, взводный Сергей Гужбин я готов идти куда угодно и когда угодно.

Не скрою, мне стало стыдно, что я так мог подумать.

Сколько раз эти парни оказывались на волосок от смерти. Они и сейчас не понимают, как остались живы. Олег Стрельцов бережно хранит маленькую иконку Казанской Божьей Матери, которую дал ему священник после благословления еще в Моздоке. Может быть, это она спасла ребят?

Дорогой читатель! Посмотри, какие светлые, открытые лица и ясные глаза у парней, прошедших все круги, какие только могли сотворить люди, земного ада, испытавших на себе, и стойко перенесших холод и голод, грязь и кровь, предательство и издевательства, боль и страдания, унижение и оскорбления, проклятие и презрение. И после всего этого они смогли сохранить в себе самые высокие, самые чистые, святые человеческие качества: Честь и Достоинство. Не зря, видимо, ад называют чистилищем душ.

Воистину – это удел очень сильных! Я преклоняюсь пред этими парнями.

Каким же может сердце быть,

Чтоб это всё в себе вместить,

Чтоб муки каждый миг терпеть,

Чтоб выдержать, не умереть?

Чтобы с тяжким грузом этим

Одному не быть на свете,

Чтоб, так страдая – жизнь любить,

Приняв любовь – любимым быть?

Чтоб злобу гнать, а не таить,

Чтоб помнить всё, но всех простить?

Каким же может сердце быть,

Чтоб Человека сохранить?!

(Авт.)

Вечная слава и вечная память павшим героям Российским:

Гетману Александру Викторовичу,

Ильгову Сергею Александровичу,

Аминову Магомеду Гусейновичу,

Казанчеву Григорию Валерьевичу,

Гужбину Сергею Евгеньевичу,

Петухову Геннадию Владимировичу,

Тлупову Мурату Борисовичу,

Фоменко Андрею Викторовичу

и многим, многим другим защитникам Отечества!

Ты поставь мне свечу и взгрустни обо мне,

Если я пропаду на чужой стороне,

Если я пропаду на ненужной войне,

Ты поставь мне свечу и взгрустни обо мне.

Дан приказ. Полыхает кровавый рассвет.

И неважно, что мне двадцати ещё нет.

И неважно, что я не хочу убивать.

Я — солдат. Чтобы выжить, я должен стрелять.

И неважно, что я не хочу умирать.

Я — солдат, значит, должен приказ выполнять.

Ты поставь мне свечу и взгрустни обо мне,

Если я пропаду на чужой стороне.

Если я пропаду на ненужной войне,

Как о друге хорошем, ты взгрустни обо мне.

(Н.Миронова)

Я выражаю самую искреннюю благодарность участникам тех событий за помощь в написании этой книги: Рамазану Исмиханову, Ивану Сапожникову, Зауру Гочияеву, Николаю Островскому, Константину Борисовичу Басалко, Евгению Васильевичу Пащенко, Александру Геннадьевичу Ломову, Сергею Валентиновичу Маликову, Андрею Павловичу Константинову, Мамеду Хасановичу Керм-Заде.

Я благодарен прекрасному человеку Павлу Милюкову не только за понимание и помощь, а, прежде всего, за восстановление истинных событий 18-летней давности и увековечивание бессмертного подвига российских солдат и офицеров.

Познакомившись со всеми этими замечательными людьми, внимательными и отзывчивыми, меня уже не покидает чувство, что я прикоснулся к чему-то светлому и чистому.

___________________________________

Николай Колесниченко