Валерий Иванов-Таганский

Секретарь Союза писателей России.

Ответственный секретарь по международным связям Московской городской организации Союза писателей России.

Вице-президент Петровской академии наук и искусств.

Писатель и драматург, лауреат множества литературных премий.

Режиссёр и актёр, Заслуженный артист России.

—

Одно перечисление титулов и творческих «ипостасей» Иванова-Таганского, если читать их не скороговоркой, а «с чувством, толком, расстановкой», занимает около минуты. Поэтому первое, о чем я спросил Валерия Александровича, это как ему удаётся совмещать все эти занятия, если в сутках всего 24 часа, а в неделе только семь дней?

— Ну вы же знаете тематику телепередачи «Искатели», которую я вёл на Первом канале (в 2002 году Иванов-Таганский стал создателем и идейным вдохновителем телепроекта «Искатели», который вёл многие годы. – С.Д.). Это разгадка тайн и поиски ответов на извечные вопросы. Будем считать, что я научился растягивать время.

— Замечательно! И раз мы не ограничены временными рамками, начнём с истоков: откуда есть пошла фамилия Иванов-Таганский?

— Пошла она с «Театра на Таганке». У нас в труппе было трое Ивановых с одним и тем же инициалом имени: Виталий, Владимир и я. И во всех афишах и программках ставили: «В. Иванов». Вот как-то я и сказал Любимову: «Юрий Петрович, обезличка какая-то получается: что ж нас так-то, под одну гребёнку?» А он мне тут же: «Помнишь, — говорит, — был в истории русского театр такой трагик — Иванов-Козельский? Так почему бы тебе не стать Ивановым-Таганским?». Вот с тех пор и пошло.

— А с чего есть пошла ваша творческая карьера?

— Да не помышлял я ни о какой творческой карьере! Я окончил замечательное рижское художественное ремесленное училище краснодеревщиков, так как с детства был влюблён в дерево. Правда, во время учебы тянулся к поэзии — много стихов знал наизусть, сам что-то пописывал. И когда объявили Вселатвийский конкурс чтецов, мой любимый педагог по изобразительному искусству буквально что затолкал меня на этот конкурс. Ну я и пошёл. И прошёл все три тура, заняв первое место. Мне это дело понравилось, и решил я пойти в самодеятельность. Поступил в драмстудию клуба радиозавода им. Попова. А там как раз все студийцы находились под впечатлением успеха их товарища, незадолго до того принятого в студию при Рижском театре русской драмы. И вдруг там объявляют дополнителный прием. Дай-ка, думаю, и я попробую. Конкурс — 90 человек на 5 мест. И в числе пятерых прошедших конкурс оказываюсь и я. А в этот момент рижский Театр юного зрителя объявляет набор артистов для постановки спектакля. Мы с приятелем идем туда и меня принимают уже в актерскую труппу. Таким образом, заканчивая ремесленное училище, я, вместо того чтобы пойти на производство, попадаю в профессиональный театр.

В работе в ТЮЗе мне очень помог старейший его актер Константин Титов (он и Володю Качана поднимал — ныне известного актера театра и кино, да у Константина Григорьевича целая группа опекаемых была). И вот где-то через полгода он мне и заявляет: надо тебе ехать учиться в Москву, в «Щуку» (он же сам выпускник Щукинского училища). Я и поехал. Поступал сразу и в Щукинское, и во МХАТ, и в ГИТИС, и в Щепкинское, и везде по два тура прошел. Но на 3-й тур пошел именно в «Щуку».

Закончил я училище в 1966 году. На выпускные экзамены приехал Любимов, посмотрел, как я играл князя Мышкина, Сида в трагедии Пьера Корнеля, и пригласил меня в свой театр на роль Лаэрта в «Гамлете». У меня на тот момент четыре предложения были: к Борису Ивановичу Равенских в московский театр им. Пушкина, к Николаю Павловичу Акимову в Театр комедии, к Георгию Александровичу Товстоногову в Лениградский БДТ и к Любимову. Но поскольку в труппе у Любимова уже работали два моих сокурсника — Боря Хмельницкий (ныне, увы, покойный) и Толя Васильев, то я пошел туда. Тем более, что Любимов мне сразу комнату предложил (а по тем временам о жилье в Москве и мечтать было нечего). У Любимова я работал с 1966 по 1977-й. А в 1979-м я уже был главным режиссером академического театра русской драмы им. Лермонтова в Алма-Ате. Туда я поехал ставить пьесу Виктора Розова «Гнездо глухаря». Она потом шла в моей постановке 25 лет.

В 1973-м заочно закончил Литературный институт, в 1978-м ГИТИС, после пяти лет в Алма-Ате был режиссёром чтецкого отдела Московской филармонии, а в 1988-м поставил в театре на Таганке спектакль, который повёз в Болгарию и объездил с этим спектаклем всю страну. Когда же мне предложили остаться там, я согласился и с 1988-го по 1999-й жил и работал в Болгарии. А в 1999-м вернулся в Россию. Любимов намеревался сделать меня директором Театра на Таганке. Но его опередил Губенко, возглавлявший театр «Содружество актёров Таганки». Он предложил мне ставить переведённую мной пьесу одного из лучших болгарский драматургов, Христо Бойчева, «Полковник Птица». Потом я поставил и «Исповедь хулигана» — спектакаль, посвящённый Сергею Есенину (этот спектакль и сейчас репертуаре театра). И в это же время параллельно стал писать.

— А в кино вы снимались?

— В кино — нет, а вот в телефильме снялся в 1966 году. Тогда к 150-летнему юбилею первой постановки оперы Россини «Севильский цирюльник» был снят музыкальный телеспектакль «Этот брадобрей из Севильи», в котором я сыграл роль Фигаро.

— Вы хотите сказать – «спел роль Фигаро»?

— Я только раскрывал рот. Потому что исполняло эту партию только-только становящееся известным юное дарование по имени Муслим Магомаев! На съёмке не обошлось без курьеза: мне поставили бутылку подлинного шампанского. Но нервы-то — сами понимаете: мне ж не столько «петь», сколько играть! А я по ходу первых сцен открыл это шампанское, выпил бокал, и пошло!.. и повело!.. и чувствую, что мне легко и свободно!.. Каааая была у меня почта на этот фильм! И во всех письмах один вопрос: где можно услышать ваш дивный голос вживую? Но я парень честный был всегда, и отвечал истинную правду: на экране — я, а голос — Магомаева.

— Ну а как складывалась ваша литературная судьба?

— Писать, как уже сказал, я начал ещё в молодости — стихи пробовал сочинять. Но серьезно увлёкся писательством после того, как мне посчастливилось увидеть и услышать Эдуардо де Филиппо — у нас, студентов Щукинского училища, была с ним долгая встреча. И благодаря общению с этим удивительнейшим человеком и пробилось во мне каким-то внутренним мотивом это сочетание драматурга, режиссера и актёра. Стал я писать рассказы, потом пьесы (сборник моих пьес «Под старой крышей» вышел в 1985 году). Ведь в Литинституте я учился у Виктора Сергеевича Розова — одного из величайших драматургов нашего времени. Он вместе с известнейшей театроведом Инной Люциановной Вишневской вёл наш курс. Когда после Болгарии я вернулся в Москву и привёз свой роман-трилогию «Обречённая на жизнь», Виктор Сергеевич, хотя уже и болел, но нашёл в себе силы прочитать его и написал очень проникновенную рецензию.

По моему роману «Семя Отечества» режиссёр Юрий Кара снял 4-серийный фильм «Репортёры», в котором сыграли Галина Беляева и Жанна Эппле, Армен Джигарханян, Станислав Говорухин и Борис Щербаков, лидер ЛДПР Владимир Жириновский и известный политолог Алексей Пушков. Ещё есть у меня романы «Путешествие в неизвестное» (он на болгарском вышел), «Грабли для сатрапа» (тоже в Болгарии вышел), «Грязь к алмазам не пристаёт» и «Кого отмечает бог». А недавно вышел ещё один мой роман, называется «Запрет на прозрение» — он о политических предсказателях. Благо мой возраст уже позволяет предполагать, что ты можешь моделировать ситуации настолько, что способен чуть забежать вперёд и представить, что станет с нами, со страной, с миром.

— А что, по-вашему, станет со страной и миром?

— Ситуация сейчас сложная. Но хватит ли здравого смысла остановить это всё? Вот об этом и мой последний (по времени!) роман.

— Как вы можете охарактеризовать состояние российской культуры в целом и литературы в частности?

— Что касается состояния литературы, то я считаю, что, к сожалению, процентов на 80 наша литература депрессивна. Общий же уровень культуры в настоящее время снизился на порядок. Нет крупных людей, нет крупных целей. То ли мы находимся в переходном периоде на пути к монархии — ведь и такая идея выдвигается. Или все поглотит национализм — и это тоже есть. Нет объединительной идеи. И ясно, что все по ней тоскуют, что она нужна.

— Идея, возможно, и нужна. Но если даже к Солженицыну не прислушались — при том, что встречали его, как мессию…

— Тогда всем море было по колено, не хотели прислушиваться. А позже он перестал набиваться.

— А сегодняшние руководители способны прислушаться к кому-либо?

— Думаю, если даже допустить, что они сейчас неспособны прислушаться к тому, что происходит со страной, со всеми нами, к тому подспудному, царапающему поиску выхода и формулирования целей и задач нашего времени, то их само время и общество заставят это сделать. Потому что так беспечно и бездарно относиться к культуре долго нельзя. Если уж чем и сильна наша страна, то именно культурой.

— А кому в России сегодня нужна культура? Какой-то группке людей в Москве и Питере?

— Но эти два города — определяющее начало. Высокая культура и вся ценностнная шкала нашей культуры никогда не были востребованы всеми ста процентами народа. Это всегда было делом элит, а значит, «узок их круг».

— Если элитой считать тех, кто создает произведения искусства — тогда да. Но зрительская, читательская аудитории в 70-80-е годы были огромны. Это сравнительно малой группе культура была, как теперь говорят, «по барабану». А основная масса к ней тянулась. Десятки миллионов людей из самых разных социальных слоев с удовольствием ходили в культпоходы в театры и музеи, пользовались библиотеками, занимались в кружках самодеятельности, которых в каждом заводском клубе было множество, и так далее.

— Вы знаете, я с вами согласен.

— Тогда чем вы объясните нынешний упадок культуры?

— Тем, что смутные времена никогда не давали её всплеска.

— Но нынешние времена в России вряд ли можно назвать смутными.

— Согласен, нынешнее время смутным уже не назвать. Но нужны громадные средства на подъём культуры, а их нет. Я смотрю на наше ТВ: слава Богу, что есть просветительские передачи — правда, в позднее время. Но ведь многое до такой степени слабо, что и смотреть не хочется, а сериалы — так просто кошмар. Да у вас, в Германии, ведь есть российское ТВ, так что вы и сами все это видите и чувствуете.

— И видим, и чувствуем, и диву даемся, какую чушь пускает в эфир российское ТВ… Но ваш-то последний роман, Валерий Александрович, хоть он даёт надежду на наступление лучших времен?

— Надеюсь, что да. Да и Россия уже совершенно не та, что была в 90-е годы. Да, у нас ещё много пакостного — и в стране в целом, и в культуре в частности. Мы это видим и пытаемся менять ситуацию. Мы не измеряем всё только своим аршином. Мы сравниваем себя со странами, в которых людям живётся комфортно, и анализируем собственные просчёты. Вот и соотечественникам в странах зарубежья стало уделяться несравнимо больше внимания, чем когда бы то ни было. Вот вы спрашивали меня о моём последнем романе «Запрет на прозрение». Это попытка заглянуть в ближайшее будущее, сфокусировать политические, экономические и социальные перспективы и определить место России в этих процессах. В романе эта роль отпущена очень одарённому — скажем так, от Бога одарённому политологу Шамарину, чья линия судьбы идёт через мои романы «Семя Отечества» и «Грязь к алмазам не пристаёт». В «Запрете на прозрение» смоделирована попытка военного вмешательства в судьбу России и миропорядка, которая (попытка) общими усилиями многих действующих лиц вовремя останавливается. Побеждают здравый смысл и активная позиция героев романа. Надеюсь, то же самое произойдёт и в жизни — нашей и всех будущих поколений.

_____________________________________

Интервью вёл Сергей Дебрер